Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера - Леонтьев Борис - Страница 55

– Ну что ж, товарищи, будем кантовать анекдоты? Я в том смысле говорю, а не начать ли нам c анекдотов?

Не дождавшись ответа, лошадиноподобная голова устремилась мимо Остапа к полу; при ней, слава богу, оказалось и туловище c довольно длинными конечностями.

– Кантуй, дядя, кантуй! – равнодушно бросил ему Остап. – Ты у нас самый говорливый.

– Ага, значит так... (Тут говорливый запнулся и почесал затылок.) Про следователя и про нож никто не знает? Нет?.. Следователь говорит обвиняемому: «Вы узнаете этот нож?» – «Узнаю». – «Ну, наконец-то, гражданин, вы признались!» – «В чем же я признался? Это нож, который вы мне показываете уже три недели».

На лицах пассажиров промелькнули улыбки.

– Не боитесь? – c наигранной строгостью спросил Остап.

– Чего? – не понял лошадиноподобный.

– Как чего?

– А-а! А это мне одна сволочь в бане рассказала. И потом, анекдот дореволюционный, так что бояться нечего!

– Вот как?.. Ну тогда революционный анекдот... Звонок в Смольный: «Алло, это Смольный?» Отвечают: «Да, Смольный!» – «Пиво у вас продается?» Отвечают: «Нет». – «А где же оно продается?» Отвечают: «В Зимнем!» – «Все на штурм Зимнего! Ура-а!»

– А вы не боитесь?

– А мне, как вас... Шашкин? – многозначительно произнес Остап и, приглушив свой голос до полной степени нелегальности, добавил: – Мне, гражданин Шашкин, бояться нечего.

В это время белобрысый достал из багажной сетки газетный сверток, вытащил из него кусок мяса c налипшими газетными строчками, откусил небольшой кусочек и, жуя, рассказал вот такой анекдот:

– Человек в противогазе косит траву. Идет девушка. «Вы что, такая жара, а вы в противогазе?» – «Я комсомолец, не могу без трудностей».

– Молодцом, молодое племя! – воскликнул Остап.

Молодое племя, между тем, вытащило из чемодана батон хлеба и принялось его резать осторожно, медленно, словно хирург, отсекающий скальпелем злокачественную опухоль.

«Вот еще один тип, которому телятина в окрошке кажется ягнятиною, – подумал Остап. – Купидон цигейской породы!»

– Профессор, – Шашкин плутовато улыбнулся, – ваша очередь.

– Ну что ж, извольте. – Профессор посмотрел на всех правым глазом поверх полукруга стекла пенсне. – Политические тоже?

– Любые, любые, – отмахнулся Остап. – Вас, гражданин профессор, уже не посадят – годы не те.

– Это верно, что не те... – профессор всплеснул старческими мелованными ладонями. – В мои годы только и остается, что рыбачить, а тем более сейчас! Рыбалка – разве может быть что-либо лучше?! Закидываешь, глядишь на поплавок, да ждешь серьезного окунька, главное поклевку не прозевать...

Белобрысый покатился со смеху.

– Это что, анекдот, профессор?

– Ах, анекдот! Сейчас расскажу... Александр Македонский, Юлий Цезарь и Наполеон Бонапарт присутствуют на параде на Красной площади. «Слушай, Юлий, – говорит Македонский, – если бы у меня были такие молодцы, я стал бы непобедимым полководцем». – «Если бы у меня была такая конница, – говорит Цезарь, – никогда бы не пала Великая Римская империя!» – «Эх, – говорит Наполеон Бонапарт, – была бы у меня советская пресса, никто бы не узнал, что я проиграл битву при Ватерлоо».

Все засмеялись, громче всех закатывался лошадиноподобный Шашкин.

Поезд бежал по Подмосковью. Уже остались позади Никольское, Салтыковка, Железноводск. Такты колес были длинными, веселыми.

– В тюремной камере, – весело гоготал лошадиноподобный, притрагиваясь к чаю и шевеля нафабренными усами, – спрашивают новичка: «За что попал?» – «За браконьерство». – «Сколько влепили?» – «Десять лет». – «Ты что, мужик, – удивляется шара, – кто ж за это дает десятку?» – «Да рыбу я глушил, – объясняет тот, – закинул динамит, а он как шарахнет! Всплыло три леща и двенадцать водолазов».

Любивший рыбалку профессор не выдержал и залился таким смехом, что за ним последовали Остап и белобрысый.

Из трубы паровоза валил дым, в полуспущенное окно нагло рвался теплый летний ветер.

– Адвокат Плевако имел привычку, – прикорнув к спинке дивана, защебетал белобрысый, – начинать свою речь в суде фразой: «Товарищи, а ведь могло быть и хуже!» И какое бы дело ни попадало адвокату, он не изменял своей фразе. Однажды Плевако взялся защищать человека, изнасиловавшего собственную дочь. Зал был набит битком, все ждали, c чего начнет адвокат свою защитительную речь. Неужели c любимой фразы? Невероятно. Но встал Плевако и хладнокровно произнес: «Товарищи, а ведь могло быть и хуже!..» И тут не выдержал сам судья: «Что, скажите, что может быть хуже этой мерзопакости?» – «Товарищ судья, – огрызнулся Плевако. – А если бы он изнасиловал вашу дочь?»

Почему-то никто не засмеялся. Белобрысый смутился так сильно, что вновь наступила минута молчания и был лишь слышен душеласкающий скрип переборок.

– Ничего, студент, анекдот хороший! – массируя лоб, заметил Остап, когда поезд проходил под Орехово-Зуевским мостом и купе на какой-то миг погрузилось в полутьму. – А вот вам из жизни царствующих особ... – Остап смахнул со стола зеленый хвостик редиски, оставшийся после белобрысовской трапезы, и легко ударил по нему: хвостик выпрыгнул в окно. – У императрицы Екатерины околела любимая собака по кличке Томсон. Она попросила графа Брюса распорядиться, чтобы c собаки содрали шкуру и сделали чучело. Граф Брюс приказал об этом Никите Рылееву. Рылеев был не из умных: он ничего не понял и отправился к известному в то время богатому банкиру по фамилии Томпсон (Остап выделил букву "п".) и передал ему волю императрицы. Томпсон не на шутку перепугался, понесся к императрице просить прощения, но по дороге помер.

Все покатились со смеху, особенно отличился лошадиноподобный: он ржал c таким напором, что все долго могли видеть его выставленные наружу сплошные желтые зубы.

По вагону, скрипя сапогами, прошел проводник. Он постучался, заглянул в купе и c хрипотцой в голосе промолвил:

– А-а, вас я уже компостировал, извиняйте, граждане...

Как только дверь за ним закрылась, поезд остановился. Оказалось, что на решетчатом штабеле стояла корова, она заунывно-обиженно мычала, но, послушала гудок паровоза и, звеня колокольчиками, убралась восвояси.

– Раз пошла такая тема... – Белобрысый почесал нос, в глазах его появился несдержанный юношеский блеск. – Анекдот из жизни князя Цицианова... Князь Цицианов, известный поэзией рассказов, говорил, что в деревне его одна крестьянка разрешилась от долгого бремени семилетним мальчиком, и первое его слово в час рождения было: «Стакан самогонки c содовой!»

– Парадоксально интересно! – воскликнул Остап. – Не в бровь, а прямо в глаз.

Поезд, гремя и охая, прорезал стрелку и перешел узкий Петушкинский мостик. Внизу тянулась небольшая речка, берега которой были истоптаны скотиной. По воде плавали пестрые утки. Вдали виднелись почерневшие деревянные домики, вблизи – шилоклювка (или какая-то другая птичья сволочь) длинным носом старательно ковыряла кочку, где-то там, в гуще крапивы и матово-зеленого чистотела, верещала трясогузка.

– Рабинович удивительно похож на Ленина! – неожиданно громко выпалил Остап, сделал паузу и довольно долго ее тянул.

– Гмм.. кто похож на Ленина? – инстинктивно робея, удивился лошадиноподобный.

– Это анекдот.

– А-а...

– Так вот, Рабинович удивительно похож на Ленина. Вызывают его в ГПУ и предлагают как-то изменить свою наружность, а то неудобно получается. «Ну допустим, батенька, бойодку я сбйею, – отвечает Рабинович, – а идейки куда девать пгикажете?»

Профессор снисходительно улыбнулся, лошадиноподобный легко хихикнул, а белобрысый залился таким смехом, что на его глазах выступили блестящие детские слезы.

– Да-а, – протянул лошадиноподобный после некоторой паузы, – вот мы едем, анекдоты травим, а ведь кто-то сейчас сидит и выдумывает их. А, товарищи?

– Вот потому-то он и сидит, – сказал Остап отеческим тоном и обронил знаменитый анекдот о чукчах: – Два чукчи сидят на берегу океана. «Хочешь, анекдот расскажу?» – «Политицкий?» – «Ну!» – «Не надо, сошлют!»