Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера - Леонтьев Борис - Страница 53

– Как звать? – хрипло тявкнул полковник.

– Лафунтий Эрнестович...

– Фамилию спрашиваю, придурок! – взорвался Зотов.

Лафунтий Эрнестович надул губы.

– Щипачкин я, товарищ полковник.

– Вот что, сыкун форточный, сейчас ты мне про этого козла расскажешь все! – Полковник показал фотографию и c желчью в голосе прибавил: – Понял? Все! Все, что знаешь и о чем только догадываешься! У меня, как на исповеди...

– Они... их... приехали...ло... двое, c виду культурные, почти, сказать точнее, иностранцы...

– Паспорта?

–...

– Почему поселили?

–...

– Щипачкин, отвечать!

– Хорошо заплатили... – проболтался портье.

– Так.

– Закрыли глаза, дали им тридцать четвертый! Это дорогой номер, товарищ полковник.

– Сколько же ты, пес смердячий, от этих врагов народа получил?

– Я не знал, что они враги!

– Сколько?

– Триста... нет... четыреста, – оговорился портье, – и Хуликин пять сотен.

– Напарник?

– Он.

– Мурчи дальше.

– Позавчера он c девицей приходил...

– Это который? Этот? – Зотов указал на фотокарточку.

– Этот.

– Что за баба? Приметы.

– Вроде блондинка.

Зотов крепко сжал губы: он думал.

– Ты мне, Щипачкин, начинаешь нравиться, – съязвил полковник после двухминутной паузы. – Поэтому расстреливать я тебя сразу не буду. Все расакажешь и c чистой совестью в Магадан поедешь!

– По-моему, она в банке работает, – обрадовался Щипачкин.

– В банке? Почему в банке?

– Говорили... Она особенно. Про банки...

– Ладно. Норкин! Норкин, мать твою!.. Сыпишь на Лубянку, заходишь в фотографический, даешь им вот эти приметы, берешь словесный и поднимаешь на ноги весь оперативный отдел. Даю два часа. Сверим время... Вот так... В Москве банков не так много – прочешете все! Искать эту белобрысую кралю. Все понял?

– Так точно! Разрешите выполнять?

– Пошел!

Полковник Зотов довольно щелкнул пальцем, сморщил лицо, зевнул и посмотрел на портье, затем принял свой обычный вид и, насколько это возможно, выпятил вперед верхнюю челюсть.

– Капай дальше.

– Приходили поздно, уходили рано... что еще? А вот! Как-то этот... красномордый пропал.

– Так. Где они жрали?

– Не могу знать... Как приехали, слышал, говорили, что на Арбат пойдут.

– Думаешь так или считаешь?

– Считаю, что так, товарищ полковник.

– Ладно, изыди! Подождем второго... Ситуация, таким образом, меняется. Нужна баба! Ты все понял, капитан?

– Так точно, понял! – внятно сказал Ишаченко.

– Через бабу выходим на него. – Полковник c радостью похлопал Ишаченко по спине. – Ничего, капитан, найдем! Там где замешана баба – все просто. Из практики знаю!.. Вот что, на Арбате ведь – «Прага». Слетай-ка ты туда. Допросишь всех. Понял? Может, он там сейчас c этой белобрысой шницеля хавает. Все понял? Давай!

Одна нога капитана Ишаченко еще была в «Метрополе», а другая уже входила в вестибюль ресторана «Прага».

– Он здесь был? – со злобой в голосе спросил капитан, показывая смуглолицему швейцару фотографию Бендера.

Швейцар взял фотокарточку, долго вертел ее в руках, затем приблизил к глазам, сощурился.

– Кхе-кхе-кхе!.. Бес его знает.

– За беса ответишь. Позже.

– Похоже, что был, раз вы, товарищ, спрашиваете, – чувствуя холод под ложечкой, глухо чавкнул швейцар. – Трудно вспомнить, сами понимаете, народу через меня тьма проходит. Спросите, товарищ, у метрдотеля.

– Никуда не уходить.

– Слушаюсь.

– Я тобой, пес смердячий, позже займусь! – пообещал Ишаченко и шмыгнул в зал.

Появился почтеннейшей наружности метрдотель и таинственно обменялся взглядом со швейцаром. Капитан заметил.

– Вы мне тут зенками не разгуливайте!

И Альберт Карлович свинтил обоим таких два кукиша c большими грязными ногтями, что швейцара хватила кондрашка, а метрдотель от страха дрогнул всем телом и попятился назад.

– Куда? Нет, не уйдешь.

– Чего товарищ капитан прикажет? – заискивающе спросил метрдотель.

Капитан показал фотографию.

– Он здесь был?

– Кхм... по-моему, да.

– Один?

– По-моему, один.

– По-твоему, или один?

– Точно, намедни был-c. Трое. Весьма интеллигентные товарищи.

– Ты что? – Хочешь срок схлопотать?

– Не желаете ли отобедать?

– Ладно, накрывай. И чтоб быстро там у меня.

Метрдотель премило улыбнулся, захлопал крыльями, приложил крахмальную скатерть и тотчас же побежал в официантскую.

В мгновеньи ока, нет, еще быстрее, на столик Ишаченко были поданы яйца-кокотт c шампиньоновым пюре в чашечках, дрозды c трюфелями, стерлядь в золоченой кастрюльке, супник c зелеными щами и пузатый графин водки.

После того, как капитан выпил пять стопок и съел две тарелки щей к его столику подошел высокий официант c томным выражением лица и наколкой в виде знака доллара на руке.

– Товарищ следователь, – таинственно шушукнул он, – я, конечно, дико извиняюсь, но тот, кого вы ищите, уже ушел.

– Как ушел?

– C дамой.

– Когда ушел?

– Полчаса...

– Ах вы вражины! В жмурки со мной играть?!

– Куда ушел?

– В дверь.

В сердце капитана начала вариться каша ненависти.

– Ну, я еще вами займусь! – сказал чекист до чрезвычайности раскипятившимся голосом. – Я вам еще так втемяшу, что смерти желать будете! Вы у меня еще взбледнете! В муку сотру!

Дело шло к полудню.

Как уже сообщалось, гражданке Долампочкиной в это утро было все до лампочки. Но ровно в двенадцать через торцовое окно на ее помятую физиономию упали солнечные лучи. Настасья Феоктистовна проснулась, сделала стриптиз в обратную сторону, сытно позавтракала, надела на свою темно-русую голову старорежимную палевую шляпку и, сладко зевнув, вышла на балкон. Шляпка на мадам была легкая, точно пирожное, и ее чуть не сдуло ветром. Мадам поспешила ее придержать и машинально взглянула вниз. В палисаднике c сиренью, набухшей, как разваренный рис, на широкой, окрашенной охрой скамье сидели двое: блондинка в розовом платье, которое мило рисовалось на ее стройной фигуре, и молодой человек c внешностью белогвардейского офицера.

– ...судьба никогда не благоприятствует c полной искренностью, Элен. Положение хуже губернаторского. Повторяю: тебе оставаться в Москве слишком опасно.

– Опасно?

– Интуиция мне подсказывает: тебя ищут. Нас видели в «Метрополе»... И дернул меня черт тебя затащить...

– Я могу уехать к тетке в Мытищи.

– Ты уже решила?

– Что?

– Ты едешь со мной?

– Мы что, уже сейчас отправляемся в Париж?

– Не сейчас. Мне нужен еще месяц.

– Остап, ты уверен, что меня ищут?

– Можешь позвонить в банк, если сомневаешься.

– Вот адрес. – Элен протянула Остапу листок из записной книжки. – Я ждать тебя буду.

Остап спрятал листок в карман.

– Найму таксомотор.

Он выбежал на перекресток и через десять минут вернулся на черной легковушке c шашечками на боку.

– Останови машину за несколько километров от дома. Я договорился.

– Ты меня не бросишь?

– Что ты, глупенькая!

Элен поцеловала свой тонкий указательный палец и приложила его к щеке Остапа.

– Где же тебя искать?

– Если знаешь место в мире, куда не залетают гордые орлы-стервятники, то я буду именно там. Шучу...

– Ты будешь всегда жить в самых светлых уголках моей памяти!

Остап привлек Элен к себе и приложил губы к ее щеке упоительно, страстно, ласково. Щечки девушки, осененные цветом молодой душистой сирени, запылали нежным румянцем. Остап провел рукой по ее мягким белокурым волосам... и тут их губы сблизились и слились в беззвучный прощальный поцелуй. Таксомотор c хрустальными фонарями принял девушку в свое коленкоровое лоно, взвыл, прыгнул вперед, его заволокло пылью, он медленно поплыл к перекрестку. Остап бросил на машину прощальный взгляд. В ту же секунду тихий ветер сменился порывистым, он начал свистеть, шипеть, носиться по палисаднику, перебирать пыль. Сердце великого комбинатора екнуло, в нем что-то шевельнулось еще прежде, чем авто скрылся за поворотом на Маросейку. Остап сел на скамью и только через минуту понял, что рядом c ним сидит молодцеватый мужчина, из числа тех, которых обычно называют идиотами.