Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера - Леонтьев Борис - Страница 48

– Вам знаком этот человек? – яростно спросил капитан, обращаясь к Фицнеру.

Фицнер медленно поднял голову и печальными глазами взглянул в лицо Ключникова. Этот человек был знаком ему лишь по карикатуре, опубликованной в «Немправде» в день Собачьего холода.

– Боюсь ошибиться, – хлопотливо запнулся Фицнер, но по-моему, это нэпман Ключников.

– Хорошо. А вы, гражданин Ключников, узнаете этого человека?

– Не имею чести.

– Та-ак... – протянул капитан. – Вы были правы, Роман Брониславович, налицо контрреволюционный нэпмановский заговор. Цель – путем вооруженного выступления, скажем, в ночь c 24 на 25 мая текущего года, разгромить советские учреждения и захватить, таким образом, власть в свои руки... Ключников – лишь пешка в этом заговоре. Фицнер – ответственный за захват печатных органов Немешаевска... Репортер Фицнер, вам знаком этот документ?

И c этими словами он поднес к носу Фицнера листок оберточной бумаги, на котором огромными буквами было напечатанно:

ВОЗЗВАНИЕ

Немешаевцы! Советская власть доканала справедливых немешаевских тружеников. Она забрала у нас все: лошадей, одежду и последнюю кровлю, необходимую к существованию. Властелины коммунарного разорительства рушат ваши хозяйственные замыслы, рушат ваши семьи. Граждане! C этими приятелями чертей, разбойникам пособничающими, хулиганам потакающими, грабителям помогающими, религию и церковь православную оскверняющими надо кончать! Надо c дубинками в руках избавиться от этих приятелей жидовских кормителей. И в этом нам помогут черносотенные офицеры, нэпман Ключников и репортер Фицнер. Выступаем в ночь c 24 на 25 мая.

Долой Советы! Долой ОГПУ!

Василий Маркович читал воззвание про себя и c каждой прочитанной строчкой обнаруживал в себе внутренний страх, о чем свидетельствовало частое щелканье языком и губами. Он несколько раз повертел перед глазами страшную бумагу и отдал ее капитану, брезгливо вытерев руки о фалды пиджака.

– Клевета поносная!!! Вы же меня знаете, Альберт Карлович! Я этого не мог написать!

– А кто написал, Пушкин?

– Только не я... – дрожащим от волнения голосом ответил Фицнер.

– А ну-ка, Альберт, дай-ка мне какую-нибудь статью этого подонка... – участливо пробормотал Свистопляскин. – Так... Сверяем... Получаем... Да это же ваш стиль, Василий Маркович! Нехорошо! Очень плохо!

– Я не писал! – несколько поднимаясь, вспыхнул репортер.

– Ну, это же заговор! – Свистопляскин был очень доволен.

– Все ясно, – продолжал Ишаченко. – Кто вами руководит? Где штаб? Штаб, спрашиваю, где? Отвечать!

Ключников и Фицнер, не сговариваясь, выжидательно молчали.

– Хорошо. Я вас заставлю говорить! Вы у меня петь будете!.. Гражданин Ключников, вы имели знакомство c гражданином Суржанским?

– Ираклием Давыдовичем?

– Ираклием Давыдовичем, мать его!

– Да, я его знаю!

– А знаешь ли ты, нэпман поганый, что твой дружок расстрелян?

– Я...

– А вот и его показания...

Ключников взял листок.

– Можешь, подлюка, не читать. Я тебе, жидомор, так все скажу. Суржанский был обвинен во вредительстве. Он предал идеалы революции. Готовил диверсию – разрушение пивного ларька на Центральной площади.

– Это же мой ларек! Сами подумайте, какой смысл мне его взрывать?!

– Взрывать? Ты, сказал взрывать? Так. Понятно! Вот, вы и признались, Петр Тимофеевич. Понимаешь ли ты, тварь, что, если мы расстреляли, как собаку, ответработника исполкома, то c тобой мы вообще возиться не будем?! Жилы порвем!

И тут Петр Тимофеевич понял, что вся его жизнь висит на волоске.

«А ты как думал? От органов ничего не утаишь!» – усмехнулся про себя капитан и подмигнул Свистопляскину.

«Расколются!» – улыбнулся начальник ОГПУ.

– Хорошо. Я буду говорить.

– Кто подтолкнул Фицнера к написанию опровержения?

– Я никогда его раньше не видел, – начал Ключников. – Вы же знаете, Альберт Карлович, я за Советы. А потом Суржанский приходит. До этого этот партиец в Дом печати ходил. К Фицнеру. Результат – статья. Еще немного – и я банкрот. Тогда Ираклий мне этикетки предлагает. Я же не знал, что он все по нотам разыграл? Нет, не знал. Я купился. Потом он сам заявляется. Органами представился. Наколобродил, то есть. Я на него сентябрем смотрю, сердце запрыгало, упало. Я и угодил промеж косяка и двери. Тайник находит. Нелегкая угораздила. Потом назвался. Чтоб ему пусто было. Душу – нараспашку. Увиваться начал. Головомойку мне устроил. Дело предложил. Тогда и вышла эта статья под вторым номером. Непричастен я. Этот Бендер сам ходил к Фицнеру.

– Роман Брониславович, вы что-нибудь поняли? Я – тоже. Вот что, гражданин, еще раз и помедленее.

И тогда Петр Тимофеевич рассказал органам еще раз и помедленнее все что знал: и о визите молодого человека, и о сейфе, и о «Немхерес», и о «Немхересплюс», и о том, что перевод на десять миллионов отправлен в Москву на счет Внешторга.

На лице Ишаченко проявилось замешательство. Свистопляскин судорожно задергал обеими щечками. C минуту чекисты глядели на нэпмана весьма смутно. Трижды произнесенное Ключниковым слово «Внешторг» ставило следствие в тупик: каждый последний чекист знал, что «Внешторг» и «центр» – один черт – органы.

– Значит, вы получаете деньги из Москвы, – голос капитана стал несколько мягче, – а затем их опять отправляете в Москву? Зачем?

– "Немхересплюс" – это промежуточное звено, – растроганно ответил нэпман.

– Не понимаю. Еще раз.

– Я же объясняю, что деньги из Миира должны были поступить в наш банк на расчетный счет акционерного общества «Немхерес». Общество это должно было построить Немешаевске завод по производству высококачественного хереса. Нужны пайщики. Пайщиков нашли в Москве.

– Так, дальше.

– Перевод подделывается. К «Немхерес» приписывается «плюс» – получается «Немхересплюс». Деньги падают на счет «Немхересплюс». А это уже моя контора, то есть не государственная – что хочу, то и ворочу. Я оформляю перевод и отправляю его во Внешторг. В банке для Внешторга имеется спецсчет. Деньги падают на спецсчет, после чего уходят в Женеву.

– К буржуям?

– Так точно, к ним.

– Начинаю понимать. Вы понимаете, Роман Брониславович?

Начальник взглядом приказал Ишаченко, чтобы арестованных увели.

– Что будем делать, Альберт? – хрипло спросил Свистопляскин.

– А что такое?

– Ты понимаешь, что все это значит? C одной стороны, мы должны задержать этот перевод, а c другой... Внешторг... Внешторг... Понимаешь, чем пахнет?

– Понимаю, Роман Брониславович.

– А я нет! Мы арестовываем счет этого «плюса» и, тем самым, черт его знает, сорвем какую-нибудь операцию республиканского управления. Тут c кондачка решать не стоит.

– Понимаю, Роман Брониславович.

– Нужны детали, Альберт. Де-та-ли! Но в любом случае этих двоих надо убрать. Выжать из них все – и убрать. Не было их – и все! Ключников и Фицнер слишком мелкие фигуры. За ними стоит очень большой человек. Кто этот человек? Наш сотрудник или бандит? Твоя версия?

– Бандит, товарищ начальник.

– Так думаешь или считаешь?

– Не могу знать, но думаю так.

– Ладно вытягивай детали. По какому пути идти – знаешь.

Капитан щелкнул пальцами. Ввели арестованных.

– Фицнер, – шаблонно отчеканил Ишаченко, – что хочешь добавить к показаниям Ключникова?

– Хочу добавить?.. – простонал репортер. – Добавлю, Альберт Карлович. Обязательно добавлю... Именно этот гражданин... Бен...бен...дер представился мне сот...сот...рудником ОГПУ. Это он зас...зас...тавил меня написать так наз...назы...ы...ваемое передовое опровержение.

– Как ты понял, что он сотрудник ГПУ?

– Удостоверение предъявил.

– Фамилия какая там была?

Фицнер закрыл лицо руками.

– Он был очень убедителен. Я не стал проверять.

Капитан брезгливо покачал головой.

– Вредитель советскому народу Ключников, где сейчас может быть вредитель-расхититель Бендер?