Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера - Леонтьев Борис - Страница 27

– Представьте, у нас есть контора. На ее счету – пять миллионов. Мы их переводим в Москву, откуда они благополучно летят в один из швейцарских банков.

– Поэтому вам нужен Оконников?

– Да, мне нужны его связи. А c ними все просто: командировка, поезд, оревуар, шампанское в «Мулен-Руж» и прогулка по левому берегу Сены до площади Согласия.

– Надо подумать.

– Один мой знакомый из Парижа, Морис Ногес, рассказал мне как-то грустную историю о коммерсанте-мечтателе. Хотите послушать?

– Меня мало интересует, что говорят ваши знакомые.

– Молодой бизнесмен, некто Щенков, после ограбления солидной фирмы «Бенедиктов и К» тоже сказал: «Надо подумать.» На его столе в беспорядке лежали пачки украденных денег, новенький «вальтер» и разные вещички, доставлявшие их хозяину немало сексуальных и иных удовольствий. Щенков развалился на диване и мечтал. И видел он себя богатым, как во сне. Он мечтал о месте председателя правления банка, которое обязательно себе купит; он глотал слюни при мысли о длинноногой секретарше, преданно и нежно подносящей ему чашечку кофе. Он чувствовал, как бьется его молодое сердце, как яростно струится в жилах горячая кровь. Он любил деньги и удовольствия. Он думал, что теперь у него будет все. Но тут распахнулась дверь, c грохотом ворвались посланные Сигизмундом Апатьевичем Бенедиктовым молодцы и пристрелили, как собаку, мечтательного коммерсанта.

– Не понимаю, зачем вы все это мне рассказываете, – пробормотал Корейко.

– А затем, Александр Иванович, что думать надо быстрее. Мы плывем на одном большом корабле, и не исключено, что это «Титаник».

– Причем здесь «Титаник»?

Бендер начал терять терпение:

– Притом, что вы вместо газгандского сала будете есть шницель под брильянтовым соусом из слез на бессрочных каторжных работах, где-нибудь в пределах Магаданской области, и лет через десять, как раз за день до того, как будут раздавать конфеты, сыграете в ящик. Итак, вы хотите близко познакомиться c магическим словом «сверхприбыль»?

– Суть дела? Только не тяните.

– Хорошо, не буду!

И Остап за несколько минут объяснил подпольному миллионеру то, что он объяснял Ключникову в течение часа. Свою короткую лекцию он иногда приправлял оговоркой: «А если вам дым отечества сладок, устраивайтесь работать пожарником. Все ближе к пролетариям и все дальше от ОГПУ», предупреждением: «Через каких-нибудь там пять хозлет вас посадят! Вот тогда-то вы вспомните мои слова!», лестным отзывом: «Вы умеете изъясняться осторожным и непонятным юридическим языком, поэтому без вас дело не решится!», занозистым замечанием: «После того как я встретился c вами и потерял веру в человечество, меня постоянно гложет мысль о том, чтобы поскорее убраться из этой страны...», несущественной вставкой: «А помните, Александр Иванович, как мы ехали верблюдами? Взлетали на ухабах, пугливо хватаясь за талию возницы!», использовал такие слова, как «закупориваться», «нивелировать», «оселок», «шуры-муры», добавлял бранные эпитеты: «Гражданин архижулик без будущего!», «Зенки протрите, товарищ Корейко!», «Не плюйте в колодец, вылетит – не поймаете!», кроме этого Остап разворачивал перед подпольным миллионером удивительные дали, раскрашивал их в розовый и ярко-синий цвет, тут же сворачивал и вновь переходил к существу дела и, наконец, подобно римскому сенатору Катону Старшему, помешанному на Карфагене, великий комбинатор завершил свою речь упоминанием о великолепном городе своей мечты.

Корейко заерзал на стуле.

– Значит ищем контору, – задумчиво сказал он, – вычисляем банк, подделываем перевод, отправляем его в ваш Немешаевск, оттуда в Москву. Затем на сцене появляется мой Оконников?

– Не здесь, а раньше!

– То есть?

– Нам сразу нужен Оконников, поэтому первый официальный московский визит будет нанесен именно ему.

– Лучше обойтись без визита.

– Ну тогда...

– Проще пригласить его в ресторан. Аркадий Борисович – человек светский, изыск любит.

– Пойдем навстречу, пусть бесится, – расхохотался довольный организатор-концессионер.

– Теперь я понимаю: из Немешаевска деньги поступают на готовый счет – счет, приготовленный Оконниковым... – Корейко уже не злился на незванного гостя. – Да-да, я кое-что слышал о спецсчетах... Вы знаете, интересно! Вполне интересное дело.

Время шло невероятно быстро. Подпольный миллионер взглянул на часы – они показывали четыре.

– Итак? – c деловой улыбкой, желая расставить все точки над "i", холодно молвил Остап.

– Москва, так Москва!

– Жаль нет игристого напитка под названием «шампанское»: есть смысл отметить начало нашего предприятия!

– А что, если...

– Если что?

– Если мы вместо ожидаемых миллионов получим ухо от головастика, а вместо Елисейских полей – кирку, лопату и пахнущий морозом воздух магаданских рудников?

– Как руководитель нашей концессии, отвечаю за все!

И, пока концессионеры мчались в черном душном «рено» на вокзал имени Ленина, над Газгандом слышался скрип колеса фортуны.

Глава XVII

РЕЦЕПТ ПРОЛЕТАРСКОЙ РИФМЫ

В час пополуночи, когда до отправления поезда «Бришкент-Москва» оставалось что-то около тридцати минут, уставшие до одури концессионеры прибыли на бришкентский вокзал имени товарища Янукидзе. Они ввалились в свое неосвещенное купе и, получив постель, тут же улеглись спать.

Скоро дверь в купе открылась, запустив внутрь полоску света и типа c длинными прямыми волосами. Тип поставил чемодан на багажную полку, расстелил постель и быстро улегся баиньки.

Утром, Остап, едва проснулся, почуствовал на себе чей-то пристальный взгляд.

И в самом деле, на нижней полке сидел человек огромного роста, слегка сутулый, c серо-синими глазами и длинными ресницами на хмуром скуластом лице. Его косоворотка распространяла по всему купе запах типографской краски.

– О! – крайне удивился Остап. – Фома Несдержанный – поэтический мастер, работник пера. Я не ошибся, товарищ Фома?

– Ну и что же? – осклабился мастер.

Тут Несдержанный начал заниматься сразу двумя делами: брезгливо нюхать свои руки и пить чай внакладку. На столике стояла тарелка, на которой нагло раскинулось песочное печенье, рядом c тарелкой лежало яблоко c родинкой.

– Помните, вы были в Немешаевске?

– Немешаевск – забытый мотив. Сейчас вот езжу по стране... Представляете, строка в голову не лезет?! Как снял я год назад c машинки талантливую поэму «Мужики и бабы», так после этого – хоть тресни!..

– Как же так?

– Да вот так. Хоть я имею право называть себя Фомой Несдержанным, получается, что я поэт c двойным дном, иначе говоря, поэт со странностями всех великих поэтов. Замучил гад меня столбняк, так мучит землю злой сорняк. Попробуйте сейчас описать сволочь во всей красе! После банкета в «Немправде» не могу найти правду. Сами знаете, правда – это не потаскушка, которая вешается на шею каждому, даже тому, кто не желает быть c ней знакомиться. Меня уже тошнит от агропоэм и огородных кантат. Хочется чего-нибудь пролетарского.

Александр Иванович еще спал: c его полки время от времени слышался пронзительный храп.

Бендер свесился c полки.

– Могу вам дать рецепт пролетарской рифмы. Хотите?

Фома оставил в покое чай, принялся за печенье.

– Вы что, поэт?

– Некоторым образом. Я владею тайной стиха.

Яблоко c родинкой подскочило на месте.

– Тайной? – Фома скроил мрачное лицо. – Рецепт? И что это за рецепт?

– Первое: уходите от поэтизмов, занимайтесь только прямой и строгой лепкой характеров. Второе: высвечивайте каждую деталь и помните, что под вашим талантливым пером... У вас перо талантливое?

– Да, разумеется.

– Так вот, под вашим талантливым пером говорит вся страна.

– И все?

– Почти. У вас из-за чего произошел кризис творчества?

– Сам не знаю, наверное, критики...

– Пишут, что ваши стихи бездарны, беззубы и убоги?

Фома пожал плечами.