Защита Гурова - Леонов Николай Иванович - Страница 67

Кабинет ресторана был рассчитан человек на десять-двенадцать, соответственно сервировали и стол. Но сидели за ним лишь трое. В дальнем торце, где обычно располагается самый почетный гость или тамада, сидел Иван. Он был модно небрит, такую, примерно недельную, щетину можно видеть на лицах крутых парней американских боевиков и нашего телеведущего Леонида Парфенова. На убийце была белая рубашка без галстука и клетчатый пиджак.

Слева от «героя» располагался подполковник Вердин в своем обычном цивильном костюме, а справа – полноватый усмешливый парень лет тридцати, который сидел, слегка отодвинувшись от стола, закинув ногу на ногу, держал на колене блокнот и поигрывал карандашом.

Перед Иваном стояло блюдо с зажаренным молочным поросенком, и убийца, которому в принципе обстановка не нравилась, поглядывал на блестящую спинку поросенка завороженно, порой сглатывал слюну. О вазочках с икрой, запотевших бутылках и прочей ерунде, которая обязательна для солидного стола, упоминать скучно.

– Режь, Иван, это твой приз за храбрость, – сказал Вердин.

– Бесплатных пирожных не бывает, командир. – Иван взял нож, тронул пальцем лезвие. – Ты мне сначала объясни, за чей счет банкетик. Ежели я должен за него своей шкурой заплатить, так я не согласный. Последний раз мы толковали, мол, встретимся, я прошедшую историю нарисую. Ни о каких торжествах толковища не было.

– Не любишь поросятинку, закуси икоркой, – ухмыльнулся Вердин.

– А когда я с допроса на нары хмельной вернусь, там уже петлю намылят? – поинтересовался Иван.

Убийца настолько точно предсказал задуманное Вердиным, что подполковник изумился, но выдержал взгляд приговоренного, рассердился, и злость придала его ответу особую достоверность.

– Как тебя привезли в Москву в мешке да в лаптях, так у тебя до сего дня на ногах следы от онучей. Сам готов у спящего друга портки спереть, так и о других думаешь. Я тебе мальчик? Водку предлагаю, а легенды у меня нет? Я тебе еще с собой бутылку дам и пару сотен баксов. На обратном пути ментов за водкой пошлешь, скажешь, что тебе дружки через адвоката передали, а следователь парень нормальный, сговорчивый. Вы приедете пьяненькие, дежурного угостите. Полагаешь, ты в замке Иф содержишься и такое впервые? Дежурный причастится, его зам хлебнет, а от них до вашей конуры, что в камере до параши. Ты что, с сокамерниками толковище имел, знаешь что? Ты для них фраер залетный, и только. Приволок ханку и молоток…

Вердин замолчал, налил себе рюмку, черпанул ложкой икру, выпил, закусил.

– Не желаешь, дело твое, велю чаю тебе подать.

Парень с блокнотом что-то черканул и сказал:

– Любезный, по правде сказать, маленькое застолье – моя идея. Хочу, чтобы вы расслабились, изобразили мне происшедшее в лицах, чтобы я в роль вошел, кожей почувствовал.

– Да не пью я, мать вашу! – вспылил Иван. Он начинал верить, что выберется из дела живым, привычное спокойствие пропало, убийца начал дрожать.

– Так последняя блядь когда-то девушкой была, – философски изрек сосед. – Сорок лет не пил, а сегодня выпил, и всех делов.

Иван мучился сомнениями, знал, гэбэшникам верить нельзя, да и больно красиво и складно все, словно понарошку.

– А ты что же, фраерок, заместо меня решил с судом потолковать? – Иван очухался, глянул на соседа насмешливо. – Решил, что суд, что церковь грехи отпустят?

– Сам больной, решил, все хворы? Я в суде что хочешь заявлю, и ничего мне не будет. Во-первых, наркоман, на учете скоро пять лет. Главное, я, когда ты автобус рванул, в Москве отсутствовал. Меня, если желаешь знать, даже в России не было. – Он достал из кармана паспорт. – Можешь взглянуть, виза выездная, виза въездная, все чин чинарем. И в Хельсинки сводный оркестр свидетелей наберется, с которыми я там водку пил и кололся в то время, когда твой автобус в Москве кувыркался. А что я в суде говорил? – Парень взглянул на кончик собственного носа, лицо у него стало абсолютно дебильным. – Так у меня галлюцинации. Я в кино такой взрыв видел… Я даже запах тротила чую.

– Кончай, Александр, ты кого хочешь до дурдома доведешь. – Вердин налил себе вторую. Иван подвинул свою рюмку.

– Наливай, командир. Думаю, коли вся Россия употребляет, я от двух стопарей тоже не помру. – Он выпил одним глотком, словно воду, профессионально выдохнул и пояснил: – Я видел, как ее глушат столько раз в жизни, что похож на мужика, который в театре из-под пола слова актерам подсказывает.

Началось обычное застолье, после третьей рюмки Иван порозовел, голос у него раскатился, движения стали свободными, размашистыми.

– Ты придержи, Иван, – сказал Вердин. – А то с непривычки развезет, «мама» не выговоришь.

– Меня что удивляет! – Иван хрустнул корочкой свинины. – Пустили в расход этого чечена, которому я рюкзачок подсунул, шухер поднялся до небес. А сколько их в Чечне положили, никто толком и не знает. Рвануло автобус, пятерых разметало, среди них двое ребятишек. Все на рога встали! А пять душ, считай, одно прямое попадание в подвал в Грозном! Этих журналистов пришили! Каких?

– Холодов и Листьев, – подсказал Вердин.

– Во-во! Так в Москве крестный ход, телевизоры чуть не разорвались. Пацаны! Любую живую тварь жалко! Ежели он по ящику говорил и в газету писал, так у него мать другая? Я почему на дело согласился? Кровопийца? Да я не хуже многих. Сто лет прошло, они не знают, кто команду дал Грозный изничтожить! Зажрались, заврались, на всех плевать хотели, трава не расти. И все говорят, говорят, какую-то правду ищут. Да ты в зеркало взгляни, там вся правда и обнаружится. Старикам на прокорм не платят, сами миллиарды теряют, будто пятак в дырявом кармане, и ни одного виновного! Автобус я рванул в Москве, все чуть не обосрались! А тот же автобус в Буденновске на шурупы разбери, комиссию соберут, чтобы было кому пайку увеличить.

Мне самому взрывать чего в голову не придет. Да я, окромя спичек, ничего и не взрывал отроду. И где ее, взрывчатку, взять, понятия не имею. Ребята, которые меня подговорили, не сантехниками работают, у них все необходимое имеется. Говорят, сунь ты одному чечену узелок под ноги, скажи, что в тряпках деньги на святое дело, да сваливай, и чтобы парень-чечен свалил из автобуса обязательно. Мол, мешочек нужный человек подберет. Ну а когда рванет, мы чечена того за жабры и возьмем. А он в Чечне роду знаменитого. По суду ему вышку наверняка определят, вот скандала-то будет. Я поначалу-то несогласный был, но, когда разговор за баксы пошел, я и задумался. Ну и рассудил, людей так и так убивают, и пользы от их смерти никакой. А тут мне навар солидный. Ну а за совесть я уже говорил, дом с крыши течет. Пусть они верха перестелют, до крыльца дело не скоро дойдет.

Вердин согласно кивал, его напарник делал вид, что записывает.

– Александр, все понял? – спросил Вердин.

– Да, вроде ясно. – Парень убрал карандаш, сунул блокнот в карман. – Я им такую речь толкну, содрогнутся. Можно я добавлю, кто чего людям перед выборами обещал и чего мы имеем?

– Да не к месту вроде? – усомнился Вердин.

– Скажи, скажи. – Иван вытер жирные губы. – Ты, парень, не в себе, чего хочешь говорить можешь. А людям лишний раз услышать не мешает.

– Иван, ты пить кончай, еще переодеться следует, – сказал Вердин.

– У, шкура вонючая, аж воротит! – Иван поднялся. – Вы когда меня из узилища вытащите? Я, когда меня в камеру на Петровку перевели, уже совсем было распрощался со своей молодой жизнью.

– Рано распрощался, – улыбнулся Вердин. – Тебе еще жить и жить. – А сам подумал, что если запись прошла нормально, то парню не дожить и до вечера. – Ты пройди пока в служебный кабинет, обожди, я кое с кем переговорю, уточню обстановку, возможно, ты в каземат уже не вернешься, и мы с тобой рассчитаемся.

Вердин хотел своими глазами увидеть выступление истинного террориста по телевизору, позвонить хозяину, тогда и решить вопрос с Иваном окончательно.