Защита Гурова - Леонов Николай Иванович - Страница 42

– Я все понял, Виктор Олегович, – перебил хозяин. – Я в аппарате не состою, однако не сомневаюсь, не все бумаги Ельцин подписывает своей рукой. С его согласия порой ставится печать с его подписью.

– Так бы и произошло, если бы проходило сто бумаг ежедневно. Сегодня, сами понимаете… Я случайно знаю начальника тюрьмы, старый служака и буквоед, ему на парня начхать, но должен быть порядок. Если сейчас полковнику Огаркову подсунуть документ с подписью Ельцина, у старого служаки шерсть на загривке дыбом встанет.

– А он не может заболеть и лечь в госпиталь? На его месте появится иной человек, – сказал Шишков.

Вердин согласно кивнул, а сам увидел гигантскую фигуру Сони, ощетинившегося Волка и подумал: кто это рискнет и поможет старому служаке заболеть?

Скандал, начавшийся было вокруг имени Гурова в связи с его работой по защите чеченского «террориста», заглох. Этому способствовали сообщение о предстоящей операции на сердце у Президента и катастрофа, происшедшая на железнодорожном переезде, в которой автобус, перевозивший детей в школу, попал под локомотив и погибло более двадцати детишек.

Гуров прекрасно понимал, что погибшие дети не волнуют его противников, просто они поняли, что в день всеобщего траура бессмысленно поднимать скандал вокруг взрыва, происшедшего несколько месяцев назад. Да и перемирие в Чечне оборачивалось стойким миром, и ненависть к маленькому народу, который отчаянно сопротивлялся, угасла. Родные сыновья гибнуть перестали, а сколько погибло чужих, так это пусть их матери считают.

Гуров прекрасно отдавал себе отчет, что его не оставили в покое, а отложили до более удобного времени. Он пригласил в гости Станислава, Котова и Нестеренко, сказал:

– Где-то я вычитал, что когда люди делают кинокартину и заходят в тупик, то они собираются вместе и устраивают мозговой штурм. Мы с вами не знаем, что это такое, называем оперативным совещанием. На самом деле вы помалкиваете, ждете от меня указаний. Сейчас я вам заявляю, что не знаю, как действовать дальше, на меня не рассчитывайте, давайте думать вместе. Никто не имеет права на критику товарища, выслушиваются только конструктивные предложения и обсуждаются. Если кому-то придет в голову взорвать Кремль, пусть обоснует целесообразность, обмозгуем.

– Не мы строили, да и взрывчатки столько не достать, – сказал флегматично Котов.

– Согласен, взрывать не будем, что конкретно предлагаешь ты, Григорий? – Гуров смотрел с любопытством.

– Наша задача – спасти приговоренного к смертной казни. – Котов почесал длинный нос. – Мы пытаемся разрушить обвинение. Получается хреново, так как нас никто слушать не собирается. Значит, необходимо сменить направление удара.

Нестеренко и Котов сидели на роскошном диване. Станислав развалился в кресле. Гуров по давней привычке расхаживал по гостиной.

– И куда бить? – хмыкнул Нестеренко.

– Тебе по голове, хотя это и бессмысленно, – ответил Котов. – Лев Иванович предупредил, критика – в Думе, здесь лишь конкретные предложения.

– Мы можем спасти парня, если представим прокуратуре реального, настоящего террориста. Русский, лет тридцати пяти, среднего роста и телосложения, – сказал Станислав. – Он заработал большие деньги, но скорее всего еще не получил их, на Кавказе ему делать нечего, он в Москве.

– Почему решил? – спросил Гуров.

– Расстрел парня – часть операции, истинный террорист должен находиться у Вердина под рукой.

– Интересно мыслишь.

– Учителя подходящие, повезло дураку.

– Твое мнение, где в настоящее время террорист находится? – спросил Гуров.

– На конспиративной квартире спецслужбы.

– Это вряд ли, – ответил Гуров. – Вердин не станет так рисковать. А вы что примолкли, орлы? – Он повернулся к оперативникам.

– В одной из преступных группировок, – неуверенно сказал Нестеренко. – Хотя тоже опасно, могут ненароком убить.

– Конспиративная квартира и банда не проходят, – подвел итог Гуров.

– Родственники, – Котов состроил гримасу. – Такой человек к родственникам не пойдет, да и нет таких у него.

– Отставим. Подойдем с другой стороны, – сказал Гуров. – Они торопятся, дела в Чечне налаживаются, для противника время – деньги.

– Убьют парня в тюрьме, объявят, что русские его расстреляли, поднимут шум, – пробормотал неуверенно Крячко.

– Ты чего бормочешь, голоса лишился или не веришь сам, что говоришь? Да, русские расстреляли убийцу, ну и что? Какой шум? Террористов расстреливают. Состоялся суд присяжных, какие претензии? – Гуров смотрел на Крячко с любопытством.

Станислав чувствовал, старший ждет от него ответа, не находил, неожиданно выпалил:

– Чеченца по решению суда расстреляли, а теракт совершил русский!

Котов и Нестеренко переглянулись недоуменно. Гуров перестал расхаживать, остановился напротив Крячко, спросил:

– И давно посетила тебя сия гениальная мысль?

– Я дневник не веду, полагаю, с неделю думаю, – ответил Станислав.

– Почему молчал?

– Ты о том же думаешь и молчишь. А мне лезть впереди тебя не положено.

– Необходимо найти и захватить мужика, – решительно сказал Гуров.

– Запросто! – К Станиславу вернулось его шутливо-бесшабашное настроение. – Русский, бритый, среднего роста и телосложения, особая примета – на кисти правой руки выколот якорь. Волосы отрастают, рисованный якорь смывается обыкновенным маслом. Нам такого парня найти – раз плюнуть.

– У тебя, Станислав, есть другие предложения? – ласково спросил Гуров.

– Никак нет, господин полковник! – Станислав вскочил, вытянулся.

– Значит, будем разыскивать, – произнес Гуров тоном, словно следовало сходить за хлебом.

Глава 10

Звали его редко встречающимся именем под стать его внешности – Иваном, отчество и фамилия тоже были под стать, в целом звучало для России просто удивительно – Иван Сидорович Петров. Обратишься в адресное бюро, тут же получишь необходимую справку, только не забудь захватить с собой мешок побольше, чтобы поместились.

Сыщики не знали ни имени, ни отчества, ни фамилии, начали розыски с энтузиазмом.

Ваня Петров был потомственным пролетарием, мать еще помнил, отца никогда не видел, соответственно, о предках понятия не имел. И хотя, по словам матери, в роду все пили горькую, на внешности Ивана данный факт не отразился. Ни черта наши ученые о наследственности не знают, а может, какой прадед являл род совсем иной, и парнишка уродился в неведомого предка.

Иван действительно был невысок, но и не мал ростом, в плечах не шибко широк, но крепость фигуры и в неброской одежде ощущалась. Родился он в шестидесятом в комнатушке полуподвала, рядом с котельной. Мать работала дворником, стирала соседям, мыла полы, в доме жили люди в основном обеспеченные, даже сохранились две старушки дворянки, деду которых некогда дом принадлежал. В первые годы жизни Ивана мать почти не пила, так, рюмочку портвейна по красным дням. Она даже водила сына в церковь, правда редко, всегда было много работы.

У старух с третьего этажа, которые были дворянского происхождения, каким-то чудом уцелела часть библиотеки, они научили Ивана читать, и он малолеткой проводил в их комнате целые дни, читая, что попадет под руку. Хозяйки были ровесницы века, мальчонке они казались древними, на самом деле женщины были хотя и в годах, но крепкие и сообразительные.

Большевики грабили торопливо, они же не знали, что у них впереди еще масса времени. При такой поспешности они прозевали две ценные иконы, которые во времена нэпа женщины поменяли на золотые червонцы, да еще кое-что из серебряной посуды осталось, так что и хозяйкам, и приблудившему пацану на кормежку вполне хватало.

Иван подрос, начал скрести снег и махать метлой, а осенью подошло время отправляться в школу. Но в роковой момент у матери случился роковой роман. «Жених» унес швейную машинку, больше брать было нечего, и скрылся. А мать запила. Случается, мужчина десятилетиями из канавы не вылезает, а в баньке попарится, пару дней кваску попьет и словно новый пятиалтынный. У женщин организация иная, ей порой несколько стаканов, и она только на четвереньках передвигается, поднять ее можно только в клинике. Баб на России уйма, а клиник – лишь на жен крупных большевиков хватает.