Дом у озера Мистик - Ханна Кристин - Страница 21

А потом в кабинет директора вошел ее папа, прямо как рыцарь из маминых сказок. Взрослые сразу замолчали и отодвинулись в сторону. Папа бы не пришел в школу, если бы она не начала визжать, и на секунду она была даже рада, что визжала. Даже если от этого она становится плохой девочкой, она все равно была рада, что ее папа здесь. Ей хотелось подбежать к нему, обнять его и сказать тем голосом, какой у нее когда-то был: «Привет, папа!» Но папа казался таким грустным, что она не могла двинуться с места.

Он был такой красивый. Хотя после того плохого, что случилось, его волосы и поменяли цвет, он все равно был самым красивым мужчиной на свете. Иззи помнила, как звучал его смех, как он смеялся, когда хотел, чтобы она тоже захихикала вместе с ним. Но он больше не был по-настоящему ее папой. Он больше не читал ей на ночь сказки, не подбрасывал ее со смехом вверх, пока она сама не рассмеется. А иногда по ночам его дыхание пахло лекарством, и он двигался, как поломанная кукла.

— Иззи?

Папа тихо позвал ее и шагнул к ней. На какое-то головокружительное мгновение она подумала, что он до нее дотронется. Она выбралась из угла и маленькими шажками двинулась в его сторону. Она прислонилась к нему совсем легонько, думая, что, может быть, он поймет, как сильно она в нем нуждается. Но он снова повернулся лицом к взрослым:

— Боб, что здесь происходит?

Иззи захотелось, чтобы вернулся визг, но она чувствовала внутри только мучительную пустоту.

А когда она взглянула на свою руку, то увидела, что пропал еще один палец. Теперь она видела на своей правой руке только большой палец и указательный.

Взрослые еще много и громко разговаривали, но она не слушала, что они говорили. Папа ушел, и Иззи пошла домой с Лерлин. Снова.

— Иззи, дорогуша, ты здесь?

Она услышала голос Лерлин через закрытую дверь комнаты.

— Иззи, выходи, я хочу тебя с кем-то познакомить.

Иззи хотела притвориться, что не слышала, но она знала, что в этом нет смысла. Она только надеялась, что Лерлин не собирается снова ее купать — она всегда наливала в ванну слишком холодную воду и попадала мылом ей в глаза.

Она вздохнула: «Мисс Джемми, нам надо идти».

Иззи взяла двумя пальцами куклу и скатилась с кровати. Проходя мимо туалетного столика, она посмотрела на себя в зеркало. Маленькая, худая девочка с лохматыми темными волосами и одной рукой. И глаза, все еще опухшие оттого, что она плакала. Дома, когда была мама, она никогда не была такой.

Дверь открылась, в проеме стояла Лерлин.

— Доброе утро, дорогая.

Она протянула руку и заправила спутанную прядь волос за ухо Иззи. Иззи посмотрела на нее снизу вверх.

— Пойдем, тыковка.

Иззи молча последовала за ней по коридору.

Энни стояла на розовом коврике при входе в дом Лерлин и Бадди — трейлер тройной ширины. Бадди, муж Лерлин, «радсвамипознакомицца», сидел, задрав ноги, в бордовом кресле с откидывающейся спинкой, на его груди лежал раскрытый номер «Спорт иллюстрейтед», а в правой руке была банка пива «Миллер». Он внимательно наблюдал за Энни.

Она переступила с ноги на ногу, стараясь не думать о том, что она не психиатр и что травма ребенка — это темный, бездонный колодец, и о том, что она сама как потерянная. Энни всегда знала, что любовь очень важна, возможно, это самая важная вещь на свете, но за последние несколько недель она поняла, что это не волшебный эликсир. Даже Энни была не настолько наивной, чтобы верить, что любую проблему можно решить, окутав ее любовью. Бывает боль, которую нельзя облегчить, бывают травмы, от которых невозможно оправиться. Она это знала с того дня, когда умерла ее мать.

— Ник не придет, Лерлин вам сказала?

Энни нахмурилась и посмотрела на Бадди:

— Нет. Я не знала.

— Он никогда не появляется, когда это действительно нужно. — Бадди надолго приложился к банке с пивом, одновременно разглядывая Энни. — Знаете, вы берете на себя ту еще работенку. Эта Иззи явно не в себе.

— Ник мне рассказал про то, что она уже некоторое время не разговаривает, и про… про исчезающие пальцы.

— Это еще не все, даже не половина. У нее несчастье такого типа, что засасывает ничего не подозревающих наблюдателей и топит их.

Иными словами: «Тебе эта задача не по зубам, городская дамочка». Энни догадывалась, чтo он думает о ней — женщине в дешевых джинсах, на которых еще видны магазинные складки, и теннисных тапочках, белых, как свежевыпавший снег. Она подняла руку, чтобы заправить за ухо прядь волос, но пряди не было. Смущенная, она вымученно улыбнулась:

— Вчерашний дождь ускорил приход весны. Знаете, перед домом моего отца уже вовсю лезут нарциссы. Я подумала, может быть…

— Энни?

Это был голос Лерлин. Энни медленно повернулась.

Лерлин показалась в конце коридора. Она была в неоново-зеленом свитере и обтягивающих фиолетовых легинсах с выделкой под змеиную кожу.

К ее ноге жалась маленькая девочка с большими карими глазами и волосами цвета ночи. На ней было розовое платье, знававшее лучшие времена, к тому же она из него уже выросла. Тоненькие ножки торчали из-под платья как два прутика, а из замызганных теннисных тапочек выглядывали разные носки — на одной ноге розовый, на другой желтый.

Маленькая девочка. Не букет психологических проблем, не жертва травмы, не дисциплинарная проблема, а обычная маленькая девочка, которая тоскует по матери.

Энни улыбнулась. Пусть она ничего не знает о травматической немоте и о том, как, по мнению врачей и знающих специалистов, ее следует лечить. Но она знает, что такое бояться, и знает о матерях, которые однажды исчезают и никогда не возвращаются. Она медленно двинулась к девочке, протянув руку, и тихо сказала:

— Привет, Иззи.

Иззи не ответила, но Энни и не ожидала ответа. Она рассудила, что Иззи сама заговорит в свое время. А до тех пор она просто будет вести себя так, будто все нормально. И возможно, после того, что Иззи пришлось пережить, молчание — самая нормальная вещь на свете.

— Меня зовут Энналайз, но это очень длинно, правда? Можешь звать меня Энни. — Она присела перед девочкой и посмотрела в самые большие и самые грустные карие глаза, какие ей только доводилось видеть. — Я была большой подругой твоей мамы.

В ответ в глазах Иззи что-то мимолетно вспыхнуло. Энни восприняла это как добрый знак.

— Я познакомилась с твоей мамой в мой первый день в детском саду. — Она улыбнулась Иззи, потом встала и повернулась к Лерлин: — Она готова ехать?

Лерлин пожала плечами и прошептала:

— Кто знает? Бедняжка! — Она наклонилась к Иззи: — Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили? Мисс Энни будет о тебе заботиться, когда твой папа на работе. И ты будешь с ней хорошей девочкой, слышишь?

— Она вовсе не должна быть хорошей девочкой. — Энни подмигнула Иззи. — Она может быть какой хочет.

У Иззи расширились глаза.

— О! — Лерлин выпрямилась и улыбнулась Эн ни: — Благослови вас Бог за это.

— Знаете, Лерлин, мне и самой это нужно. Увидимся позже.

Энни посмотрела на девочку:

— Ну что, Иззи, в путь. Мне просто не терпится увидеть твою комнату. Наверняка у тебя там полно всяких классных игрушек. Я, например, обожаю Барби.

Она первая направилась к машине. Усадив Иззи на переднее сиденье, она пристегнула ремень безопасности.

Иззи сидела, крепко пристегнутая, наклонив голову, словно птичка, и смотрела в окно. Энни завела машину и стала осторожно выезжать задним ходом, стараясь не задеть керамических гномов. По дороге они проезжали резервацию индейцев квинолт, ехали мимо придорожных прилавков, за которыми торговали копченым лососем и свежими крабами, мимо пустых стоек для фейерверков, и все это время Энни непрерывно говорила. Она говорила обо всем: о старых деревьях, о красках, о любимых фильмах, о том, как они с Кэти были в скаутском лагере и как жарили на костре хлеб; и все это время Иззи молча смотрела в окно.

Ведя машину по извилистой дороге среди огромных деревьев, Энни испытывала чувство, будто она совершает путешествие в прошлое. Гравийная дорога, в это время суток испещренная пятнами теней, казалась прямым маршрутом во вчерашний день. И когда они доехали до конца дороги, Энни поняла, что не может двинуться с места. Она сидела за рулем и смотрела на старый дом Борегара. Теперь — дом Ника.