Последнее письмо от твоего любимого - Мойес Джоджо - Страница 38

— Не волнуйся. Ты все равно ничего не можешь сделать.

— А вдруг он расскажет Лоренсу?

— Тогда ты уйдешь от Лоренса, вот и все.

— Энтони…

— Ты не можешь вернуться к нему, Дженни… после того, что между нами… Не можешь!

Она достала из сумочки пудреницу и стала вытирать размазавшуюся под глазами тушь, а потом с явным раздражением щелкнула крышкой.

— Дженни?

— Думай что говоришь. Ведь я потеряю все, что у меня есть: мою семью, мою жизнь, я буду опозорена.

— Но зато у тебя буду я. Со мной ты будешь счастлива, ты же сама говорила…

— У женщин все не так просто, я…

— Мы поженимся.

— Думаешь, Лоренс даст мне развод? Думаешь, он отпустит меня?! — помрачнев, воскликнула она.

— Но он не тот, кто тебе нужен. Тебе нужен я! Ты счастлива с ним? Такой жизни ты хочешь? — не дожидаясь ответа, продолжал Энтони. — Хочешь быть узницей в золотой клетке?

— Я не узница, не говори чушь.

— Ты просто не понимаешь.

— Нет, это ты не понимаешь. Ларри неплохой человек.

— Ты еще не понимаешь этого, Дженни, но если ты останешься с ним, то с каждым днем будешь становиться все более и более несчастной.

— Ой, неужели наш писака еще и умеет предсказывать будущее?

— Он раздавит тебя, лишит всего, что делает тебя тобой! — окончательно сорвался Энтони. — Дженнифер, этот мужчина — идиот. Опасный идиот! А ты слишком слепа, чтобы увидеть это.

— Да как ты смеешь?! — вскрикнула она. — Что ты себе позволяешь?! — Ее глаза заблестели от слез, и Энтони тут же пришел в себя. Он достал из кармана платок и попытался вытереть ей слезы, но она оттолкнула его руку и прошептала: — Не надо. Вдруг Реджи увидит.

— Прости, я не хотел доводить тебя до слез. Пожалуйста, не плачь.

Погрузившись в грустные размышления, они молча смотрели на музыкантов, а потом Дженнифер прошептала:

— Просто это так тяжело… Я-то думала, что счастлива. Думала, что у меня чудесная жизнь. И тут появляешься ты, и все остальное становится бессмысленным. Все мои планы — дом, дети, праздники, — мне ничего больше не нужно. Я потеряла сон. Потеряла аппетит. Постоянно о тебе думаю. А теперь я все время буду думать о том, что произошло там, — добавила она, кивнув в сторону гардероба. — Но уйти от Лоренса, — всхлипнула она, — это как прыжок в бездну.

— Прыжок в бездну?

— Мне пришлось бы дорого заплатить за право любить тебя, — высморкавшись, призналась Дженнифер. — Мои родители отрекутся от меня. Я останусь ни с чем. Энтони, я же ничего не умею делать. Я не умею жить по-другому. А если я даже не смогу вести хозяйство?

— Думаешь, мне есть до этого дело?

— Сейчас — нет, а потом? Испорченная маленькая тай-тай — так ты назвал меня в первый вечер, и был совершенно прав. Единственное, что я умею, — заставлять мужчин влюбляться в меня, и все. Все! — воскликнула она, и нижняя губа предательски задрожала.

Энтони ругал себя за то, что когда-то позволил себе так отозваться о ней. Молча они наблюдали за играющим на сцене Фелипе, но мысли обоих были далеки от музыки.

— Мне предложили работу, — наконец сказал он, — освещать деятельность ООН в Нью-Йорке.

— Ты уезжаешь?! — резко обернулась к нему Дженнифер.

— Дай мне договорить. Много лет я был неудачником. Пребывание в Африке окончательно доконало меня, но находиться дома я просто не мог. Места себе не находил, пытаясь избавиться от постоянного ощущения, что должен быть где-то в другом месте, заниматься чем-то совсем другим, а потом, — взяв ее за руку, ласково произнес он, — я встретил тебя. У меня вдруг появилось будущее. Я могу обрести покой, могу пустить корни. Работа в ООН меня вполне устраивает, главное — чтобы ты была рядом.

— Но я не могу, ты просто не понимаешь…

— Чего?

— Я боюсь.

— Боишься его?! — с гневом в голосе спросил Энтони. — Думаешь, он пугает меня? Думаешь, я не смогу тебя защитить?

— Нет, не его. Пожалуйста, не кричи.

— А кого же?! Этих пустых людишек, с которыми ты проводишь время? Тебе действительно есть дело до того, что они думают? Никчемные, глупые людишки…

— Перестань. Дело не в них.

— А в чем же? Кого ты боишься?

— Я боюсь тебя…

— Но… но я никогда… — растерянно пробормотал Энтони.

— Я боюсь того, что чувствую к тебе. Мне страшно оттого, как сильно я тебя люблю, — с трудом выговорила Дженнифер, нервно комкая салфетку изящными пальцами. — Я люблю Лоренса, но не так. Иногда он мне нравится, иногда я презираю его, но большую часть времени мы живем вполне нормально, у меня все устроено, и я знаю, что могу жить так и дальше. Понимаешь? Знаю, что могу прожить так всю жизнь и все будет неплохо. Многим женщинам живется куда хуже.

— А со мной? Со мной? — повторил Энтони, не дождавшись ответа.

— Если я позволю себе любить тебя, я пропала. В моей жизни не останется ничего, кроме тебя. Я все время буду бояться, что ты разлюбишь меня. А потом, если это случится, я… я умру.

Энтони поднес ее руки к губам и принялся целовать кончики пальцев, не обращая внимания на ее протесты, пытаясь впитать ее в себя целиком. Ему хотелось обнять Дженнифер и никогда не отпускать.

— Я люблю тебя, Дженни, и так будет всегда. До тебя у меня не было такой любви — не будет и после.

— Это ты сейчас так говоришь…

— Я так говорю, потому что это правда. Я не знаю, как еще тебя убедить, — покачал он головой.

— Никак. Ты все уже сказал. Я храню все твои чудесные письма, все прекрасные слова любви. — Она высвободила руку, взяла бокал с мартини и сделала глоток. — Но от этого не легче, — произнесла она, словно обращаясь сама к себе, и немного отодвинулась от него.

— Не говори так, — взмолился он, ощутив почти физическую боль оттого, что она отдалилась. — То есть ты любишь меня, но у нас ничего не получится? — спросил он, изо всех сил стараясь говорить спокойно.

— Энтони, думаю, нам обоим прекрасно известно… — изменившись в лице, заговорила она, но не закончила фразу.

Да и зачем?

10

Она заметила, что миссис Стерлинг исчезла с вечеринки, мистер Стерлинг вскоре раздраженно поставил на стол бокал и вышел вслед за ней в коридор. Мойре Паркер не терпелось пойти за ним и посмотреть, чем обернется вся эта история, но ей хватило самообладания не двинуться с места. Никто, кроме нее, не заметил, что начальник вышел.

Через некоторое время он вернулся. Мойра украдкой наблюдала за ним через толпу людей: он казался совсем потерянным, по лицу сложно было прочитать его чувства, но таким напряженным она видела его впервые.

Что у них там произошло? Что делала Дженнифер Стерлинг с тем молодым джентльменом?

Мойра вдруг удовлетворенно улыбнулась и погрузилась в мечты. Воображение завело ее далеко: возможно, он наконец-то понял, что его жена — настоящая эгоистка. Мойре было прекрасно известно, что стоит ей обронить пару слов, когда все выйдут на работу после праздников, и о его жене будет говорить весь офис. Однако, с грустью сказала себе Мойра, сплетни пойдут не только о ней, но и о мистере Стерлинге. Ее сердце сжалось от одной мысли, что этот храбрый, во всех отношениях достойнейший мужчина станет предметом пустых пересудов каких-то там секретарш. Разве можно унижать его в месте, где он занимает самое высокое положение?

Мойра беспомощно стояла на другом конце комнаты. Подойти к начальнику и утешить его она боялась, но, с другой стороны, шумное веселье коллег было ей настолько чуждо, что их как будто разделяла невидимая стена. Мистер Стерлинг подошел к импровизированному бару, поморщившись, взял стакан с каким-то напитком, отдаленно напоминавшим виски, выпил залпом и потребовал еще. После третьего стакана он кивнул стоящим рядом с ним сотрудникам и ушел к себе в кабинет.

Мойра с трудом протиснулась сквозь толпу людей. Часы показывали без четверти одиннадцать. Музыку выключили, народ засобирался. Кто по домам, а кто — продолжать вечеринку в другом месте, подальше от взглядов коллег. За вешалкой Мойра увидела Стивенса — он целовался с той рыжей машинисткой, совершенно не беспокоясь о том, что их могут заметить. Юбка бесстыжей девчонки задралась, и Стивенс, пыхтя, пытался расстегнуть пояс для чулок телесного цвета. А мальчишка-разносчик, кстати говоря, пошел сажать Элси Мажински на такси и не вернулся. Надо будет намекнуть Элси, чтобы та поняла, что Мойра, в отличие от всех остальных, все прекрасно заметила. Ну почему все так одержимы собственной плотью? Все, кроме Мойры. Неужели за их вежливыми приветствиями и любезными беседами скрывается дионисийская натура, столь чуждая ей самой?