Братство волка - Берте (Бертэ) Эли - Страница 5

Но его потомки не были столь сильно привязаны к своим религиозным убеждениям. Испугавшись строгих законов, принятых вследствие мятежа, они для вида отказались от своей веры, чтобы сохранить имущество и политические привилегии. Только люди уверяли, что это отречение неискренно и что они остались гугенотами в глубине сердца. Отец теперешнего барона не отличался усердием к католицизму, а сам барон слыл скептиком и насмешником. Он выказывал большое пристрастие к новым идеям и по тогдашней моде хвастался безверием. Жизнь он вел сумасбродную, расточительную, роскошную, к великому ущербу его отцовского наследства, уже очень расстроенного, и подражал во всем той части знати, поведение которой вызывало народный гнев, вылившийся впоследствии в революцию.

Приор Бонавантюр давно знал барона Ларош-Боассо, охотничье искусство которого заставило короля сделать его начальником волчьей охоты в Жеводанской провинции. Они несколько раз встречались на заседании штатов, где приор отличился своим благоразумием и умеренностью, а барон — легкомыслием и вздорностью; из-за чего родилась неприязнь, еще более увеличиваемая обстоятельствами, о которых мы скоро узнаем. Однако то ли приор забыл в эту минуту все прошлые разногласия, то ли хотел просто сохранить видимость хороших отношений, но, заметив барона, он встал и вежливо ему поклонился. Леонс из уважения к своему дяде также поклонился, хотя и с видимым неудовольствием.

Барон де Ларош-Боассо не обратил внимания на эти знаки уважения. Он нахмурил брови. Без сомнения, он также узнал фронтенакского приора, но не счел нужным поздороваться с ним. Обернувшись к мадам Ришар, которая стояла позади него, он грубо сказал ей:

— Э! Черт побери! Красавица, я начинаю понимать ваше смущение. Вы отдали мой завтрак этим бенедиктинцам!

Вдова рассыпалась в извинениях и сетованиях; слава богу, но в провизии у нее не было недостатка! Она могла еще предложить барону стол, достойный его. Только яичница с форелью, приготовленная для барона…

— Пришлась по вкусу этим добрым бенедиктинцам, — окончил Ларош-Боассо. — Вы отдали предпочтение им. Чудесно, моя прелестная хозяйка! Но если бы они были дворяне, а не обитатели монастыря, я мог бы потревожить их трапезу, уверяю вас! И это бы не особенно их обрадовало!

Эта угроза вызвала гневный румянец на лице Леонса, но взгляда дяди было достаточно, чтобы заставить его тотчас опустить глаза. Приор Бонавантюр, до сих пор сидевший спокойно и с улыбкой, наконец заговорил:

— Успокойтесь, барон, — сказал он с несколько иронической вежливостью, — будьте снисходительны к этой женщине. Вам уже сказали, что яичница с форелью не единственное кушанье в этом доме, и, если верить некоторым слухам, вам ничто не помешает отдать должное окорокам и холодной дичи, которые вам могут подать здесь в день поста.

Этот намек на тайное верование его семьи, по-видимому, должен был бы довести до последней крайности раздражение барона, однако он сдержал свой гнев и, громко расхохотавшись, сказал хозяйке:

— Бедная Ришар, как вы сконфузились!.. Что ж, давайте забудем об этом! Я охотник и, следовательно, непривередлив в своих вкусах… Принесите мне что хотите, моя красавица, только бы мне не долго ждать, потому что я тороплюсь.

Трактирщица, обрадовавшись такому повороту, убежала, объявив, что барону сейчас подадут ужин. Он же, бросив на стул шляпу и хлыст, занял ту сторону стола, которая оставалась пустой, между тем как приор Бонавантюр и Леонс принялись заканчивать свой завтрак.

III

Объявление войны

Наступила минута неловкого молчания. Очевидно, барон де Ларош-Боассо испытывал теперь сильное желание поговорить с приором и его племянником, но гордость мешала ему начать разговор. Со своей стороны приор, угадывая это намерение, нарочно держался в оборонительном положении. Барон, скрестив ноги, начал барабанить по столу и наконец резко спросил:

— Надеюсь, преподобный отец, что вы не сердитесь на меня за мою недавнюю запальчивость. Ничто так не располагает к досаде, как пустой желудок. Виновата во всем наша ветреная хозяйка, которая безо всякого стыда отдала вам завтрак, приготовленный для меня.

Приор, спокойно очищая грушу, отвечал, что он не знал этого обстоятельства, но в любом случае он, как добрый христианин, извиняет гнев барона.

— Я очень этому рад, преподобный отец! Хотя существуют некоторые другие причины, располагающие нас к взаимной неприязни, я был бы рад, если бы эта встреча помогла нам покончить со старой враждой… Каково ваше мнение на этот счет, господин приор?

Бонавантюр отвечал с прежней флегмой и прежним смирением, что он всегда готов сделать все возможное, чтобы заслужить расположение барона. Тот казался не очень доволен этими неопределенными и осторожными словами. Он отложил объяснение, которое собирался было начать, и рассеянно спросил:

— Конечно, вы едете в Меркоар к мадемуазель де Баржак?

— Да, барон; а вы?

— Вы это знаете, весь край это знает. Я, как храбрый паладин, еду истреблять чудовище, опустошающее земли прелестной владетельницы замка.

— А как вы думаете, барон, — спросил приор с заметным интересом, — сможете ли вы справиться с этим свирепым зверем?

— Я в этом уверен, — отвечал Ларош-Боассо с самоуверенностью охотника. — Этот волк, по последним известиям, укрылся в Меркоарском лесу. Завтра он будет окружен, выгнан и убит. Можете положиться на меня.

— Очень хорошо, но это будет завтра, а сегодня могут ли мирные путешественники, по вашему мнению, проехать через лес без риска для жизни?

На этот раз в словах приора можно было заметить такой страх, что барон не смог устоять от лукавого желания немного напугать его.

— Гм! — сказал он холодно. — Это зверь колоссальной величины и неимоверной мощи… Его надо остерегаться! Тем более столь беззащитным путникам, как вы и ваш племянник…

Приор застонал и взглянул на своего племянника, который остался спокоен. В эту минуту вошла мадам Ришар со своими служанками, которые несли завтрак барону, и разговаривать стало невозможно. Но скоро Ларош-Боассо, с нетерпением желая продолжать разговор, отпустил хозяйку и служанок, сухо уверив, что ему ничего не нужно. Приор, пугаясь все более по мере того, как приближался час отъезда, продолжал ласковым тоном:

— Так как мы тоже едем в Меркоар, барон, не можете ли вы оказать нам честь ехать вместе с вами? Ваша доблесть известна, притом у вас есть конвой, состоящий из вооруженных людей. Позвольте нам ехать вместе с вами, и, конечно, мадемуазель де Баржак, находящаяся под нашей опекой, будет вам признательна за ваше одолжение.

Эта прямая просьба, казалось, стоила приору некоторых усилий, но барон не очень-то спешил принять предложение, он заговорил о необходимости двигаться очень быстро, поскольку в тот же вечер он должен заняться разными приготовлениями к завтрашней охоте.

— Лошаки наши не дурны, — возразил приор, тайные опасения еще больше тревожили его, и он приложил все усилия к тому, чтобы убедить барона. — И ваши лошади не смогут идти слишком быстро по здешним горным дорогам. Право, великодушно ли с вашей стороны отказывать нам в сопровождении, которое вам так мало будет стоить?

Ларош-Боассо улыбнулся. Он разом выпил несколько стаканов вина, глаза его блестели весело, и он продолжил беседу более дружелюбным тоном:

— Может быть, я буду готов услужить вам, господин приор, но по крайней мере сперва мне надо узнать, друзья вы мне или враги.

— Ваши враги, барон? У вас нет врагов среди фронтенекских братьев!

— Но есть ли у меня среди них друзья, это другой вопрос, не так ли, достойный приор?.. Будем откровенны, и если случай, или, по-вашему, провидение, свело нас здесь, поспешим воспользоваться оба этим благоприятным обстоятельством. Я думаю, — продолжал Ларош-Боассо, обернувшись к Леонсу, — что я могу свободно говорить в присутствии этого молодого человека.

— Это мой племянник, — поспешно отвечал бенедиктинец, — мой секретарь, мой поверенный, мой alter ego.