Братство волка - Берте (Бертэ) Эли - Страница 31

— Участь вашей дочери трогает меня, — сказал он суровым тоном, — но я не могу согласиться на то, что похоже на торг. Я не стану вам ничего объяснять, только знайте, что я не принимаю на себя никакого формального обязательства и не позволю предписывать себе никаких условий.

Фаржо не понял, сколько таилось тайных обещаний за этой наружной непреклонностью, и возразил с гневом:

— Хорошо, хорошо, черт побери, я отомщу! Де Ларош-Боассо образумит вас. Я хотел вас пощадить. Я просил только за мою дочь, такую добрую, такую преданную, несмотря на мои проступки, такую несчастную… Вы безжалостны, ну, достанется же вам…

— Довольно… уйдите!

— Мы увидим, понизите ли вы тон, когда все узнают…

— Молчите и уйдите, говорю вам. Не надо ли мне позвать кого-нибудь? Здесь нет недостатка в людях, которые вас терпеть не могут и охотно избавят меня от вашего общества.

Фаржо ушел ворча и с яростью в сердце.

Оставшись один, Бонавантюр тут же утратил свое спокойствие и твердость. Опустив голову, он сидел в мрачной задумчивости.

— Я должен был сделать то, что сделал, — прошептал он со вздохом, — но сколько несчастий и стыда я предвижу, если этот человек приведет в исполнение свои угрозы!

X

Погоня в лесу

Графиня де Баржак после происшествия у оврага Вепря села на свою лошадь и бросилась наудачу по одной из аллей леса; с волосами, развевавшимися по ветру, с диким взором, она то и дело подхлестывала свою лошадь, которая летела во весь опор. Кристина была в той же лихорадке движения, которая пожирала ее утром; но уже не гордость и радость заставляли ее скакать так быстро. Вместо того чтобы отыскивать охотников, она все более углублялась в самую безмолвную и пустынную часть леса. Черные копыта Бюши чуть касались травы, и она скользила, как безмолвная тень, под деревьями.

Кристина действительно, несмотря на свою обыкновенную твердость духа, была сильно расстроена сценой, только что происшедшей. При мысли об убийстве, в котором она обвиняла себя, она действительно испугалась. Крик, вырвавшийся у барона, еще раздавался в ее ушах. Бледный, окровавленный образ раненого мерещился ей в конце каждой аллеи, гримасничал в тенях кустов. Иногда она вздрагивала и поворачивала голову, но после минутного оцепенения снова подхлестывала своего быстрого коня, который бросался во весь опор и, по-видимому, должен был остановиться только упав мертвый от усталости.

Уже давно графиня де Баржак странствовала по лесу, даже не думая, где она находится и к какой цели должна направляться. Ни разу человеческий голос не достиг ее слуха, она была одна в этом бесконечном лабиринте из древесных стволов и листьев. Когда она проезжала через прогалину, то вдруг услышала, что ее зовет звучный голос. Думая, что это галлюцинация, Кристина хотела проехать мимо, когда голос позвал ее еще громче.

Вся трепеща, молодая девушка удержала свою лошадь, которая остановилась, покрытая пеной. Леонс, сидевший под дубом, встал и направился к ней.

Уйдя из замка, он долго блуждал по лесу, надеясь выйти на охотников, но быстро заблудился. Усталость вынудила его отдохнуть в этом месте, а случай привел к нему ту особу, которую он более всего желал встретить.

— Боже мой, графиня, вы здесь одна! — вскричал он. — Куда вы едете? Что стало с тем, кто должен был заботиться о вашей безопасности?.. Верно, случилось какое-нибудь несчастье?

Сначала графиня де Баржак как будто не слышала, что ей говорили, она оставалась неподвижна и безмолвна, опустив руки и потупив голову. Наконец легкий румянец появился на ее щеках, и, соскочив с лошади, она порывисто обняла молодого человека.

— Леонс, родной мой Леонс! — прошептала она. — Сам Бог послал вас ко мне на помощь!

Кристина горько заплакала. Леонс, хотя он не мог догадаться о причинах этой горести, старался успокоить ее. Так как она едва держалась на ногах, он посадил ее под дерево, а сам сел рядом и начал расспрашивать ее с нежным участием. Она продолжала плакать и не отвечала. Молодой человек, преодолев свою обыкновенную робость, хотел взять ее за руку; и лишь тогда увидел, что эта рука запачкана кровью.

— Что это? — спросил он с беспокойством. — Вы ранены?

Кристина вспыхнула и поспешно вытерла пальцы о мох, на котором она сидела.

— Это не моя кровь, — прошептала она. — Друг мой, не отталкивайте меня!.. Я совершила преступление!

— Преступление — вы? Это невозможно! Ваше волнение…

— Я не в бреду и говорю правду… Да, преступление, убийство… Один человек хотел оскорбить меня, и я ранила его, наверное, смертельно… О, Леонс, Леонс, простит ли мне Бог?

Леонс подумал, что это признание — результат болезненного воображения, но Кристина кратко рассказала ему о том, что произошло.

— Вы всегда были так строги в ваших суждениях, Леонс, — продолжала она, — так безжалостны к слабостям, так суровы к порокам, почему же вы не упрекаете меня? Вот от чего все предостерегали меня! А я была так легкомысленна! Говорите, говорите же; я предпочитаю ваше осуждение, ваш гнев этому печальному молчанию!

Леонс печально улыбнулся.

— Осуждать вас, графиня? — возразил он. — Упрекать вас, когда вы страдаете, когда я вижу ваше отчаяние? Притом, — прибавил он, воодушевляясь, — разве вы не законно защищались, и если нашелся такой негодяй, который мог оскорбить вас, почему же вам было не наказать его?

— И вы не говорите мне, что лучше было бы не подвергаться этому оскорблению?.. Вы не говорите мне, что мое легкомысленное поведение могло поощрить притязания этого недостойного дворянина?.. Но вы правы, Леонс, потому что самые горькие упреки не могут увеличить моих угрызений…

— Ради бога, Кристина, ободритесь, умоляю вас! Барон заслужил свою участь, и притом рана его, может быть, не смертельна. Без сомнения, быстрая помощь…

— Вы так думаете? — пылко вскричала графиня де Баржак. — Возможно ли, чтобы он не умер? Но нет, нет, — продолжала она тотчас же, — я слышала его горестный крик, я видела, как он упал к моим ногам, я видела, как кровь текла из его груди. Леонс, выслушайте мое торжественное обещание. С сегодняшнего дня я не буду тем своевольным ребенком, беспрерывное непослушание которого приводило в отчаяние всех моих друзей. Я буду вести себя как все женщины. Я буду скромна, робка, как другие; я не буду больше рисковать своей честью, общаясь с мужчинами, подобными барону… Вы, Леонс, были для меня благоразумным и преданным братом, вы поможете мне в этом, не правда ли? Правила, которые в устах других оскорбляют меня и раздражают мою гордость, кажутся мне исполненными мудрости, когда вы произносите их. Слушая вас, я испытываю только восхищение вашим благоразумием и благодарность за ваше дружеское расположение! О, ради вас я всерьез думаю исправиться!

Кристина говорила с искренним пылом раскаяния, гордость ее была надломлена, и она искала лишь человеческого тепла и участия.

— Благодарю за эту решимость, друг мой! — вскричал Леонс. — Благодарю за ваше доброе мнение обо мне! Кристина, милая Кристина, вы не любите барона де Ларош-Боассо? Не разочарование ли в человеке, который владеет вашим сердцем, терзает вас?

— Чтобы я любила этого развратника! — вскричала графиня де Баржак, краснея. — Как вы могли подумать, Леонс? Я видела в нем только приятного собеседника, простое и откровенное обращение которого напоминало мне (да простят они мне мое заблуждение) обращение моего отца и дяди, простое, но исполненное чести и благородства.

— Благодарение Богу, не допустившему, чтобы это заблуждение имело для вас более пагубные последствия!.. Ну, Кристина, если вы всерьез решили следовать моим советам, мы должны поторопиться, чтобы предупредить возможные последствия этого происшествия. Как только вы немного оправитесь от волнения, мы вернемся в Меркоар и расскажем моему дяде все, что случилось. Он, конечно, сумеет придать этому делу наиболее благоприятный оборот.

— Вашему дяде, фронтенакскому приору? — возразила Кристина. Ее лицо омрачилось, и Леонс заметил эту перемену.