Шакалы - Леонов Николай Иванович - Страница 62

– Верно, – флегматично ответил Гуров. – Но лишь в том случае, если он лежит, приникнув к окуляру, и держит палец на спусковом крючке. А сколько времени может человек находиться в подобном состоянии? Ну, максимум три часа, иначе он просто задеревенеет, станет плохо видеть, ему необходимо отдыхать, просто наблюдать за нами, ждать, пока я не выйду на солнышко погреться.

– А какая гарантия, что в данный момент он отдыхает?

– Риск всегда существует. Ты переходишь улицу на зеленый свет и не имеешь стопроцентной гарантии, что у несущейся к светофору машины не откажут тормоза.

– Ну вы даете, привели примерчик.

– Я должен ему показаться, чтобы он увидел, что находится в нужном месте, а не тянет пустышку.

Гуров вернулся в спальню, лег, под ложечкой боль не проходила, голова была нехорошая, не то что болела, а какая-то дурная. Словно по ней недавно шарахнули тяжелым, боль прошла, а воспоминания о ней остались. «Воспоминания», – зацепился он. Это из области подсознания, в данном вопросе не то что я, ведущие медики мира только и знают, что оно существует. А с чем у меня могут быть связаны неосознанные, неприятные воспоминания? Неприятных значительно больше, чем приятных. Я готовлюсь к встрече с киллером. Значит, и воспоминания должны быть связаны с чем-то подобным.

И неожиданно сыщик вспомнил, как ожидал нападения Эффенди. Сыщик тогда на площади Восстания купил охапку цветов, вложил в нее пистолет и шел по Грузинской, держа палец на спусковом крючке. Затем он увидел мужчину в обвислом плаще, с детской коляской. Она выскользнула из рук старика, подкатилась к краю тротуара, сыщик увидел в руке «старика» пистолет и выстрелил. Эффенди тоже успел выстрелить, пуля ударила Гурова в грудь, он провалялся две недели в реанимации.

Вот в тот день, когда он ждал встречи с Эффенди, Гуров чувствовал себя аналогично: голова дурная, слегка подташнивало. У меня было дурное предчувствие, сегодня вроде бы все хорошо. А может быть, слишком хорошо? В оперативной работе это означает, что ты придурок и дела у тебя дерьмовые.

Гуров подошел к бару, смочил губы коньяком, сделал крохотный глоток, пытаясь отбить привкус железа. Он вновь улегся, начал отматывать события назад, затем, начиная со вчерашнего дня, снова вперед. Вскоре он обнаружил ряд нестыковок и совпадения, а совпадения Гуров не любил.

Итак, явился рыжеусый бригадир и сообщил о неизвестном рыболове, который с брезентовым чехлом на ремне прошел ранним утром к водоему. Казалось бы, к такой информации не подкопаешься, но это так, если рассматриваешь ее не в связи с собственной жизнью. Если начинаешь думать о жизни, становишься умнее и прозорливее.

Бригадир вышел по нужде в тот момент, когда проходил «рыбак». Случается. Но зачем убийце нужно было идти через все строительство? Он мог подъехать проселком с другой стороны и выйти к нужному дому сзади, а не с асфальта. У профессионалов такого уже не случается.

Гурова перестало подташнивать, по плечам и рукам побежали мурашки. Он вспомнил странное выражение: «Кожей чувствует».

Значит, прошел, где мог не ходить, и столкнулся с человеком случайно. Далее, допустим, Степан действительно в прошлом оперативник и человек обязательный. Возможно. Но зачем в пять утра прерывать самый сладкий сон и выслеживать незнакомца, когда через два часа все равно вставать? Можно сходить на воду и в семь. Но я так обрадовался, что проглотил непотребное, оттого и заболел. Дальше и того хуже. Бригадир предупреждает, в каком доме-новостройке настил скрипит. Тут подобных новостроек не счесть, бригадир все их облазил? Чушь собачья! Рыжеусый мне подсказывает дом, где, по его мнению, наиболее удобно устроить засаду. И огонек появляется именно в этом окне. Они добиваются, чтобы я туда пошел. Гуров матерый волкодав, захочет взять киллера живым. И ведь случайно не пошел, занемог, мой организм умнее меня в сто раз. А Станислав утверждает, что я счастливчик, да, может, я на ту апельсиновую корку в переулке специально наступил и нарочно поскользнулся.

Он потянулся, напряг все мышцы, расслабился, почувствовал себя легко, уверенно, голова ясная.

Какая оптимальная дистанция для выстрела из пистолета? Конечно, он будет стрелять из пистолета, а не из винтовки, которую соберет и уберет заранее. Раз рыжеусый – человек Фокина, значит, дом прослушивается, наши разговоры убийца слышал, знает, я выйду через тридцать минут. И находится он в двадцати метрах от черного хода. Ты меня ждешь, я сейчас приду.

Гуров был в тренировочном костюме и кроссовках, на которых знакомый умелец сделал острый металлический кант, покрыл белой эмалью. Обувка выглядела обычно, такую носят десятки тысяч людей, а в Москве так каждый третий. На груди сыщика висел бинокль, настоящий, не театральный.

Перед уходом из дома Гуров зазвал охранников в свою комнату, включил приемник, сказал:

– Если я через час не вернусь, шагайте к дому напротив, осмотрите местность в радиусе ста метров. Коли я нигде не валяюсь, возвращайтесь, никому не звоните, если будут звонить мне, скажите, занемог и спит. А так живите мирно, если в дом кто полезет, не мешайте, помните, у вас есть дети.

Гуров знал, последние слова говорить не следовало, но недавно убили оперативника, который ввязался в бой с бандой. У парня остались дочь и пожилая мать.

Сыщик выпрыгнул в окно, сделал по лесу петлю, зашел на стройку с обратной стороны, начал в бинокль осматривать соседние новостройки. Расстояние до дома, где обитал убийца, было метров семьдесят. Гуров внимательно осмотрел каменные гробы мертвых зданий, кое-какую технику, замершую в нелепых позах в ожидании человека. Вновь направил бинокль на дом.

А если я ошибся, убийца не зачехлил винтовку, то он снимет меня, словно суслика. Чем ему плохо сидеть в уюте и ждать, когда жертва начнет подкрадываться, изображать охотника? А как бы я поступил в аналогичной ситуации? Если оставаться в доме, придется дать противнику войти, потому что ждать его на подходе слишком опасно, придется находиться в окне – пришедший из-за угла имеет преимущество, знает, куда смотреть. Но если дать возможность войти в дом, то просто уравнять шансы. Каждый знает, что противник в доме. А он обо мне слышал, и, какой бы он ни был профессионал, подобная дуэль ему не нужна. Можно выразиться проще: чем выше он профессионал, тем меньше ему нужна дуэль. Он попытается взять меня даром, и он никогда не останется в доме. Значит, он где-то здесь, метрах в двадцати-тридцати от «своего» дома. Рядом два недостроенных дома, они подходят идеально. Одно плохо, из окон и задней двери обзор слишком узок, человек, находящийся внутри, не видит человека, подходящего со стороны. Значит, ни в один из этих домов он не пойдет, останется на улице. Где он укроется? Как и я, найдет груду кирпичей, стройматериала, но на расстоянии значительно ближе. Стрелять из пистолета с сорока метров в двигающегося человека – дело рискованное. А не убьешь с первого выстрела, начнется все та же дуэль.

Гуров внимательно изучал каждую груду кирпичей, но дома стояли достаточно близко друг к другу, и не было никакой гарантии, что убийца не находится за ближайшим углом. Каким углом, откуда самый широкий обзор входа в дома? С того места, где лежал Гуров, определить лучшее место для засады было невозможно.

Необходимо продвинуться вперед, значит, пересечь двадцать с лишним метров открытого пространства. Убийца ждет меня именно с этой стороны. Ползти? Но как можно ползти по обломкам кирпича и обрывкам проволоки? И дело не в том, что больно, а передвигаешься ты по совершенно открытому пространству, только очень медленно. Необходимо рискнуть, сделать бросок, заскочить в соседний дом. Убийце, если он меня увидит, придется стрелять навскидку.

Сыщик тщательно вытер правую ладонь, взял свой любимый «вальтер», расслабился, прислушался к себе. Все спокойно, нигде не жмет, не дергает, значит, вперед! Он сделал пять огромных прыжков, стараясь не придерживаться прямой линии, и оказался в подъезде недостроенного дома. На пороге валялся порванный матрас, так что Гуров вошел в дом совершенно бесшумно. Он тут же понял, что занял самую лучшую позицию: из окон этого дома был прекрасно виден черный ход «того самого» дома.