Шакалы - Леонов Николай Иванович - Страница 28

Горстков с удивлением смотрел на сыщика, подумал, что из него получился бы отличный помощник. И пусть он в финансах не понимает, но таким инструментом любую стену вспороть можно. И человек получал бы не грошовую зарплату, а настоящие деньги и не копался бы в дерьме, хотя большой бизнес отнюдь не розарий.

– Так какие у тебя соображения, говори, я русские слова понимаю.

– Пустые, сродни выступлениям Президента. Слов много, а в руки взять нечего. В предвыборной борьбе некто рассчитывает использовать твои деньги и влияние. И нацелилась на тебя не одна сила, а две, сейчас отношения выясняют. Чтобы вынудить человека служить, когда он того не хочет, необходимо найти его слабину. Твоя слабина – дочь Юлия. Вот они к ней и примериваются, мешают друг другу, полагаю, что у них методы разные. Один хочет так, другой – эдак. Главное, ни один не желает тебя уступить. Горстков-то один, всех крупных бизнесменов по партиям и блокам растащили. А ты, самый могучий, стоишь отдельно, вроде как не оприходованный.

– Так что же, они намерены дочку захватить и в виде выкупа от меня помощи потребовать?

– Это вряд ли, полагаю, все не так просто. Хотя само похищение не исключено.

– Так приставь к ней человека, двух, трех…

– Сколько убивают людей, которых охраняет чуть ли не взвод автоматчиков? За Юлией приглядывают, сейчас ее взять непросто, однако я имею дело с профессионалами. Моя задача не хватать вора за руку, у него рук много, отрубить ему голову. А если серьезно, так требуется объяснить человеку, что ему трогать Юлию Горсткову невыгодно либо опасно. Это уж как получится. А чтобы такую задачу выполнить, требуется нужного человека разыскать, вычислить.

Горстков некоторое время молчал, затем махнул на Гурова тяжелой рукой:

– Проще все, Лев Иванович, значительно проще. Шарик наш большой, земель и закоулков не счесть. Я Юлию в такое место зашлю, ее сам черт не разыщет.

– Черт, может, и не разыщет, а спецслужба прямо в Шереметьеве под ручку возьмет и до места проводит, – усмехнулся Гуров.

Алентов в это время на кухне вытирал посуду. Хозяйка домработницу отпустила на выходной, мыла посуду, а политик, возможно будущий Президент, тарелки, вилки, ложки вытирал.

Беседа велась неторопливо, уважительно, с обоюдным интересом, правда, каждый говорил о своем.

– Хотела я в свое время нарожать кучу ребятишек, троих как минимум, – говорила хозяйка, – да не получилось. Я Юльку произвела, второго носила, когда Юру взяли. Суд тогда был скорый, большевистский, раз-два, и срок. Нет, статья-то у него была, слов нет, только занимался Юра в те годы делом, которое они сегодня освоить не могут. Ну, у меня преждевременные случились, врачи сказали, мол, все, голубушка, более детей не жди.

– В такой стране живем. – Алентов укладывал тарелки аккуратными стопочками. – Поторопился, опередил время, в тюрьму опоздал – в кювет, кувыркайся в грязи.

– Так Юленька и осталась одна, росла одинокой березонькой. Какой родитель ни умный, один ребенок всегда балованный. Я вам, Николай, скажу по секрету, отец Юлию пару раз по заднице лупил, у меня сердце отмирало. У него же ручища – медведя заломать может. Я не скажу, что Юленька девчонка избалованная, капризная. Она и постирать и сготовить может с охотой, быстрая, но как бы сказать, – Нина Дмитриевна замялась, – она без цели в жизни живет. Деньги, естественно, ее не волнуют, а призвания в ней не организовалось. Мечты у нее нет, цели, день прошел, и ладно, завтра наступит лишь завтра.

– Редкий человек имеет цель в жизни, уважаемая Нина Дмитриевна, большинство живет днем сегодняшним. Вот это сделать, то решить, с кем-то договориться, – сказал Алентов. – Эйнштейны и Пикассо рождаются редко.

– Юлии требуется настоящий, прочный мужик, сын, затем дочь и опять сын. Хочу, чтобы она мою мечту осуществила, в доме должны дети кричать, тогда это дом, а не квартира со всеми удобствами.

Хозяйка протянула Алентову последнюю тарелку, вытирая руки полотенцем, посмотрела Николаю в глаза внимательно.

Они вернулись домой около семи вечера. Мария сразу переобулась. Гуров снял пиджак и галстук, надел спортивную куртку.

Привезший их Крячко, прощаясь, сказал:

– Нас «пасут» профессионалы, считаю, твоя квартира прослушивается. Генка Веткин и Гриша Котов, кажется, зацепились за мужика из аэропорта. Я тебе позже позвоню.

– И как мы говорить станем? – спросил Гуров.

– Найду слова, ты поймешь. – Крячко подмигнул и укатил.

– Полковник, вечер впереди, что-нибудь придумаем или отдадимся во власть телевизора? – спросила Мария.

– Я только сегодня понял, какая ты красивая, – сказал Гуров.

– Наблюдательность – основное оружие истинного сыщика. – Мария подняла руки, освободила собранные на затылке волосы, встряхнула головой, стала не такой строгой и официальной, более земной и знакомой. – У тебя есть ко мне вопросы?

– Множество. – Гуров обнял женщину, умышленно сжал ее так сильно, что она ойкнула, прошептал на ухо: – Помолчи. – А громко сказал: – Хочу вымыть голову, покажи мне, каким шампунем пользоваться.

– Сыщик, не морочь мне голову, скажи прямо, мол, мне твой выпендреж, игра в королеву надоели до какой-то матери. Я хочу тебя немедленно трахнуть в ванной, чтобы ты вернулась на землю, заняла подобающее тебе место.

– Я имел в виду иное, но твоя идея мне тоже нравится. – Гуров подхватил Марию на руки, отнес в ванную комнату, осторожно, словно хрупкую статуэтку, поставил на кафельный пол, пустил воду.

– Я все это видела в кино. – Мария присела на край джакузи.

– А мы учимся друг у друга, киношники у нас, мы у них, в советское время это называлось обменом опытом. Станислав сказал, что его машину «вели», то есть следили за ним. Причем делалось это не как-нибудь, профессионально, возможно, моя квартира прослушивается. В старые времена для этого требовалось в помещении вмонтировать «жучок», и я бы его обнаружил быстро, есть специальный аппаратик. Сегодня спецслужбы совершенствуются, потому я ничего искать не буду. Просто о делах в квартире не говорить, и все.

– Все? – Мария передернула плечами. – Они будут слышать, как мы любим друг друга, как я ору матом.

– Пусть слушают и завидуют.

– Гадость, мне не нравится такая игра.

– К сожалению, это не игра, а жизнь. – Голос Гурова неуловимо изменился. – Могу тебе сказать, я рад происходящему. Раз они поднимают такую войну, значит, мы на верном пути и вышли на тропу войны.

– Мы? Ты зачислил меня в штат и поставил на довольствие?

– Самое разумное, если ты вернешься к себе, переждешь, пока история не закончится.

Мария взяла Гурова за рубашку у самого горла, посмотрела в глаза. Он даже качнулся, мелькнула мысль, что Мария колдунья.

– Так вот что я тебе, милый, скажу о Юлии. – Мария отпустила Гурова, потупилась. – Девочка неглупая, с характером. Таких по Москве миллион шастают. Без претензий и самомнения, без особых комплексов, видно, женщина в ней еще не проснулась, пока дремлет. Ты прав, тайну она носит, чего-то боится. Я ее пригласила в театр во вторник, хотела привезти сюда, но, раз такое дело, поедем ко мне. Я Юлию угощу и оставлю ночевать, думаю, она заговорит.

– Умница. Я пришлю к театру машину с водителем, якобы твой поклонник. Он и в квартиру на минуточку поднимется.

– Я могу в театр поехать на своей…

– За тобой приедет поклонник с цветами, – перебил Гуров. – Я тебя не неволю, но был бы благодарен, если ты недельку-другую поживешь у себя.

– Я подумаю, – насмешливо ответила Мария, не оставляя сомнений в своем решении. – Между прочим, жизнь наша складывается не из лет, месяцев и недель, даже не из дней, а из минут. – Она поднялась на носки и крепко обняла сыщика.

Две недели царило затишье, а в это чертово воскресенье, восемнадцатого февраля, словно плотину прорвало, и события хлынули, все больше расширяя брешь.