Мент поганый - Леонов Николай Иванович - Страница 31

– Вы сказали: мол, скоро Москва и как ехать – по Окружной или в центр? А я не знаю, где у вас компьютер и дискета с картотекой. Я и хочу, чтобы вы мне ответили, как мы поедем: по Окружной или через центр?

Александр Сергеевич Романов был махровым мерзавцем. Махровая гвоздика, махровый халат – понятны каждому, а откуда появилось выражение «махровый мерзавец» – не знает никто.

Дебилы рождаются у алкоголиков. Если женщина активно не хочет ребенка, он тоже может появиться на свет неполноценным. Родители Романова спиртного не употребляли, мать ждала первенца с нетерпением, и он родился в срок, здоровым и крикливым. Советская школа парня изувечить не сумела, он получил аттестат, как и все сверстники, ничем среди них не выделяясь. Не добрый, не злой, среднего роста, приятной внешности, он пользовался умеренным успехом у женского пола и на этой почве тоже свихнуться не мог. Так в чем же дело: когда, в какой именно момент жизни невидимый стрелочник дернул за рычаг, рельсы передвинулись и Саша Романов покатился по пути мерзопакостному?

Мама Романова преподавала английский язык, и в семье все говорили по-английски. Мальчик особыми способностями не блистал, но мама упорно гнула свою линию, и Саша привык и владел английским если не как русским, то, по нашим меркам, превосходно. Парень увлекался машинами и поступил не в иняз, как все ожидали, а в автодорожный. В пятьдесят седьмом в Москве проходил Международный фестиваль молодежи и студентов, переводчиков не хватало, и Романов стал переводчиком. На московских улицах улыбались белые, желтые, коричневые и черные лица, но встречались и лица без лишних улыбок, спокойные. Лето случилось жаркое, молодежь одевалась небрежно, пестро, разнообразно, но попадались и люди, обмундированные в штатское. С делегацией, которую обслуживал Саша Романов, работал, не очень понятно кем, человек в штатском и со спокойным лицом. Он помогал Романову решать мелкие бытовые проблемы, и, хотя он был значительно старше Саши, они подружились.

Однажды в гостинице Романов нашел бумажник с пятьюдесятью долларами, документов в нем не было, хозяина обнаружить не удалось. Саша хотел отдать находку администратору, но рядом оказался его новый приятель. «Не глупи, парень, – сказал он, профессионально улыбаясь. – Дежурная валюту прикарманит, лучше мы с тобой ее пропьем».

Такая банальная история, но жизнь вообще банальна, ничего не поделаешь, она у каждого лишь одна. Человек в штатском, чтобы не называть его так сложно, присвоим ему псевдоним Иванов, после этого случая стал улыбаться Романову все чаще и на правах содельника стал обращаться к переводчику с различными просьбами. Они были невинны: что-то узнать или спросить, присутствовать при чьем-то разговоре и пересказать – ничего серьезного.

Фестиваль отгремел, разноцветные юноши и девушки разлетелись по белу свету, а Романов остался в Москве. Вскоре его пригласили в райком комсомола, где в тихом кабинете безымянный человек предложил найденный Романовым бумажник сдать вместе с пятьюстами долларами, так как объявился его владелец, и стране победившего социализма стыдно за своего гражданина, прикарманившего чужое добро. Тем более комсомольца. Не пятьсот, а пятьдесят, вякнул было Романов, но его слушать не стали, лишь укоризненно качали головой. Неожиданно разговор приобрел миролюбивый характер, штатский гражданин обмолвился, мол, все не без греха, и, помнится, даже он однажды в молодости… Прозвучали комплименты в адрес английского, которым свободно владеет Романов. Беседа закончилась просьбой. В Москву приезжает группа иностранцев, переводчиков не хватает, возможно, молодой человек, комсомолец, не откажется помочь и немного заработать, заодно и разобраться в мировоззрении одного из гостей, так как последний вызывает беспокойство у компетентных органов. Романов не стал спрашивать, какие именно органы называются компетентными, согласился.

Так умелые, действительно компетентные руки начали лепить из Романова «разведчика», в простонародье обзываемого «стукачом», или «сексотом». Он закончил институт, работал то переводчиком, то гидом, обучался задавать нужные вопросы, внимательно слушать, в нужный момент улыбаться, вновь спрашивать и запоминать ответы, а затем писать многостраничные отчеты.

После защиты диплома все сокурсники получили назначение, а Романова почему-то оставили на кафедре. Он и удивиться не успел, как его пригласили в безымянное учреждение, и уже другой человек, но такой же внимательный и обходительный, с такой же благородной сединой, спросил, не пожелает ли комсомолец Романов поехать в загнивающую капиталистическую страну, где в нашем посольстве настоятельно требуется механик. Романов пожелал, началось оформление, бесконечные встречи с разнообразными лицами в штатском, разговоры за жизнь, о трудностях бытия в капиталистическом окружении и ценности любой информации.

Романова давно не обманывали серые пиджаки новых педагогов, он даже пытался угадывать, сколько просветов и звездочек на погонах его штатских руководителей. А однажды за рюмкой спросил:

– Товарищ майор, вы из меня готовите разведчика?

Педагог улыбнулся, чуть помедлил и задал встречный вопрос:

– А почему майор?

Романов объяснил: мол, учитывая возраст, манеру обращения с коллегами и т. д., пришел вот к такому выводу и спросил:

– Я ошибся?

В компетентных органах отвечать на вопросы не принято, разговор соскочил на специфику страны, где расположен гараж, в котором вскоре будет трудиться Романов.

Все когда-нибудь кончается, и оформление для работы за рубежом не исключение. Наконец Романова пригласили для последнего напутственного слова. Пригласили не в то солидное массивное здание, которое сохранившие способность шутить москвичи называют самым высоким в столице: из его подвалов видно Колыму, а снова в домик без вывески и в кабинет без таблички с именем хозяина на двери. По сильно прореженной седине, заторможенности движений и тяжелому слогу инструктора, по тому, как присутствующие педагоги не столько сидели, сколько над стульями висели, Романов понял, что удостоен великой чести. Вступлений не было, последний инструктор страдал косноязычием, которое в стране становилось модным. Если отбросить вводные слова, равнодушные пожелания и предупреждения о бдительности, останется три фразы: «Не верим мы двуликим дипломатам. Мы должны знать о них все, даже когда ходят в сортир и что видят во сне. Без крайней необходимости с территории посольства не выходить».

Романов опешил и неуверенно спросил:

– А английский? Зачем же мне знание языка, если из гаража не вылезать?

Инструктор, который о парне уже успел забыть, в дверях притормозил, хотел повернуться, но лишь хмыкнул невнятно и удалился. Штатские репетиторы, готовившие Романова к экзамену, бросились его поздравлять, а один, которого отъезжающий за рубеж сексот однажды обозвал майором, укоризненно произнес: «Ты, Александр, парень умный, а насчет английского сморозил. Ты что же, полагаешь, первая командировка – и сразу звание полковника и псевдоним Зорге? Ты доверие оправдай, а уж Родина не забудет».

Романов поселился в далеком заграничном гараже, начал писать отчеты, кто когда уехал и приехал. Скудная информация вызывала у педагогов недовольство. Он начал писать подробнее, сообщал, кто что привез, кто какие курит сигареты, от кого и чем по утрам пахнет. Сидя в гараже, многого не узнаешь, и Романов начал шататься по территории. Но в посольстве это не принято, здесь каждый человек закреплен на своем участке. Какому-то советнику поведение Романова не понравилось, он сделал любопытному механику замечание. Романов обиделся, написал, что советник пьянствует и сожительствует с машинисткой. Вскоре советник упаковал чемоданы, забрал жену и двинул на Родину, а любознательный механик получил благодарность и щепотку валюты. Кроме того, его снабдили подслушивающими устройствами и научили ими пользоваться. Александр Сергеевич Романов начал восхождение по паскудной лестнице. Вдруг, словно проснувшись, он почувствовал власть. Казалось, только вчера его руки были пусты и беспомощны, и вот как в сказке: звякнуло, брякнуло – и в руках у него карающий меч. Романов выпятил грудь колесом, не стал мечом размахивать, начал улыбаться слаще, кланяться ниже, приглядываться, прислушиваться, принюхиваться. Чекисты, не сводившие глаз со своего ученика, оценили скромность и усердие оного, прибавили хлебные, а там, за забором, они золотые.