Коррупция - Леонов Николай Иванович - Страница 19

«По-старому работать невозможно, а перестроиться я не способен, – рассуждал полковник, накрывая на столик. – Выберемся из этой истории с минимальными потерями – и на пенсию. Дорогу молодым, пусть они глотают валидол, не спят ночами. Если я с Гуровым теряю контакт, то о чем говорить?»

Он взглянул на дремлющего в кресле Гурова. «Что делать? Оригинальный свежий вопрос. Мой лучший оперативник вступил в контакт с мафией. Мы и слова такого не знали, разве что сталкивались с ним, читая романы либо глядя зарубежное кино. Лева не может сказать мне, я не могу доложить Косте, который сейчас кувыркается на пушистом, но жестком ковре. И каждый по-своему прав, так как знает: начни он говорить правду в полном объеме, обрушится такая лавина бумаг, проверок, доносов, что похоронят не только без венков, но и без погон. А кто виноват? Сейчас самая выгодная позиция не делать ничего. Тебе приказ, ты – бумагу с объяснениями, главное, никаких поступков. Только знай пиши: одну бумагу вниз, две – наверх, и так до бесконечности. Я так не умею, Гуров не желает, пытаемся порочный круг разорвать и потому в дерьме по самые уши. И самый лучший для нас вариант, наша победа, если мы сумеем отмыться, чтобы от нас дурно не пахло».

Полковник жалел себя и своего зама, хныкал, жаловался на время и на судьбу, но уже прокачивал ситуацию, просчитывал варианты. Он ругал Гурова и гордился им. И даже если сыщик ошибся, он искал пути к победе.

Они пили чай, говорили о делах посторонних. Орлов позвонил Рите, пригрозил, что скоро придет в гости, вызвал Гурову машину. Когда тот ушел, полковник открыл папку, достал фотографии Эфенди, Лебедева и Волина, долго рассматривал их, затем фото Лебедева отложил в сторону.

Наступила ночь. Главный герой минувшего вечера, Руслан Алексеевич Волин, шатался по своей роскошной квартире и не чувствовал себя героем. Если бы он умел выть, то завыл бы с превеликим удовольствием. Он спланировал блестящую операцию, выполнил ее безукоризненно, и вдруг подкралась тоска и ощущение допущенной ошибки. Он вновь и вновь ощупывал каждое звено цепи, вроде все прочно и подогнанно. Волин успокаивался, но через короткое время вновь начинал чувствовать, что где-то допущен просчет. Референт вскакивал, расхаживал по квартире, хватался за бутылку. Сейчас напиться просто пошло, даже преступно, ведь завтра, точнее, уже сегодня надо быть в безукоризненной форме. Порой он смотрел на телефон, можно, например, вызвать девочку, однако для чего? Совокупление само по себе его не прельщало, а устраивать красивую ночь нет сил, да и опять же завтра, то есть сегодня… Будь оно проклято, за что сражаюсь, рискую? Нет, такая жизнь не для белого человека. Немедленно уматывать. Выехать за границу легко, можно туром или по приглашению. Он свободно говорил на английском, мог объясняться с французом и немцем. Но там придется начинать с нуля, вкалывать, не служить, как здесь, а работать по-черному, первое время от зари до зари. А он отвык, и ему уже пятый десяток. Он, конечно, уедет, но нужен миллион.

Волин вспомнил Великого Комбинатора и улыбнулся: «Я не оригинален, всех прельщает одна и та же цифра». Деньги должны лежать там, в банке, выехать следует налегке. И главное, представилась возможность превратить «деревянные» рубли в конвертируемую валюту. Но в одиночку ничего не сделать, придется работать на Гаргантюа – так Волин называл своего Патрона. И теперь еще Гуров, которого он, Волин, «подвесил» и сейчас должен заставить работать на Корпорацию и проложить канал транспортировки наркотиков через всю страну, с востока на запад. Разговоры о координационном центре, мешающих им распрях – лишь наживка, на которую сыщик должен клюнуть. Какой оперативник откажется от подобной информации, рассуждал Волин. Пусть он на дорожку ступит, там посмотрим, куда она приведет.

Но теперь необходимо перечеркнуть вчерашний разговор с сыщиком, объяснить, что правила игры изменились. Как он себя поведет? Есть гарантия, что фанатик чести не влепит ему пулю в лоб? Покойному Руслану Алексеевичу Волину будет довольно безразлична судьба подполковника Гурова. «Оправдается он перед своими или пойдет под суд, мне в крематорий не сообщат», – подумал он.

– Черт бы меня побрал! – произнес Волин вслух. – Почему я рассуждаю здраво, а поступаю как идиот?

Волин упал в плюшевое кресло. «Я так убедительно доказывал Патрону, что леопард – не домашний кот, ему не привязывают бантик на шею. Я последователен, как истинный русский интеллигент, провозглашающий свободу и собственноручно затягивающий на себе пеньковый „галстук“. Оттого всех нас и перевешали, остались самые завалящие, и я самый-самый никчемный дурак из уцелевших».

Волин встал и потянулся, стриптиз окончен, ложимся спать. Наутро бой, покой нам только снится…

Эфенди охотно застрелил генерала Потапова не оттого, что любил убивать. Он не получал от стрельбы удовольствия – зарезать курицу мало радости, но жрать захочешь – нож в руки возьмешь, никуда не денешься. А вот что ребят арестовали – привело Эфенди в бешенство. Парни, конечно, никчемные, двое наркоманы, но жизнью их мог распоряжаться только он – и никто другой. В судьбе Эфенди, урожденного Леонида Ильича Силина, ни очередное убийство, ни арест подручных никаких изменений не произвели. Он уже два года находился во всесоюзном розыске, свидетелей его «подвигов» было более чем достаточно не только для послушного судьи с двумя бессловесными присяжными, но и для любого суда присяжных.

Эфенди уже привык к мысли, что живой он только, пока на свободе. Арест повлечет неминуемый расстрел. Он не читал Пушкина, поэтому не знал притчу об орле и вороне, рассказанную Пугачевым. Эфенди долго жил, не задумываясь о дне завтрашнем, однако годы берут свое, и мысли об уходе на пенсию или, как пишут в газетах, на заслуженный отдых последнее время все чаще посещали его перед сном.

Пистолет Волин забрал, но данное обстоятельство убийцу не беспокоило. Оружия, как и денег, у него было достаточно.

Сидя на подмосковной даче и попивая из самовара безвкусный чай, Эфенди всерьез подумывал о выходе из дела. Из страны ему официально не выехать. Сегодня на границе с Турцией обстановка подходящая, но с чем уходить? Чемодан бумажных денег? Не годится, нужны либо валюта, золото, либо наркотики. Героин? Четыреста рублей грамм… В валюте, конечно, меньше, но если у Референта отнять килограммов двадцать, то на всю жизнь хватит и чужим детям достанется. Что в Корпорации готовят операцию с наркотиками, Эфенди догадывался, знал почти наверняка.

Эфенди размял щепотку «травки», смешал с табаком, набил прокуренную трубочку, зажег, легонько пыхнул сладковатым дымом. Эфенди «покуривал», но разрешал себе лишь одну трубочку перед сном.

Казалось бы, что может быть общего между полковником Орловым и убийцей Эфенди? Однако нашлось: столь разные люди одинаково полагали, что «веришь – не веришь» – детская игра и не более. Эфенди не верил никому, но знал, что в настоящее время Корпорации нужен и потому находится в безопасности, значит, имеет время выждать и подумать. Он не утруждал себя деталями, решал вопрос в принципе: наркотик у руководителей следует отобрать, затем действовать по ситуации.

Разбросав свое массивное тело по огромной кровати, выставив лохматую бороду, Патрон крепко спал. На ужин он съел миску салата, седло барашка, выпил бутылку коньяка, две – красного сухого вина и при своей комплекции, лежа навзничь, должен был бы трубно храпеть, но он презирал законы, в том числе и законы природы, и спал тихо, как ребенок.

Константин Васильевич Роговой хорошо помнил покойных родителей. Они произвели на свет крепенького мальчугана, назвали Константином, вырастили здорового, жизнерадостного парня, которого особо не баловали, возможности такой не представлялось. Война, затем нужда конца сороковых, а в пятьдесят первом папа со службы не вернулся. Константин уже учился в институте, исполняя роль комсорга курса, и к происшедшему отнесся философски. Он ушел на завод, а когда Отец народов скончался и разобрались, что он не отец и даже не отчим, Константин вернулся в институт и комсомол. Как и многие его сверстники, он отлично понимал, что жизненное процветание определяется лишь одним фактором – местом претендента на сладкую жизнь в партии. Нет, объективно существовали и другие возможности, к примеру, можно стать талантливым ученым, художником, на крайний случай поэтом. Но тут необходимы Талант и Труд, и все с большой буквы. По «Краткому курсу» Константин имел «зачет» и «отлично», потому двинулся проторенной дорогой в партийные начальники. Внешность, обаяние, сообразительность, а главное, понятие о таких высоких материях, как честность и достоинство, у него были именно такими, какими и следовало быть, то есть что надо – в избытке, чего не надо – в полном отсутствии. За два десятилетия он дорос до главного заместителя и понял, что выше ему дороги нет, возможны лишь бесконечные передвижения по горизонтали. Такое положение его не устраивало. В то время никто не подозревал, что живет в застойный период. Бриллианты, стиральный порошок, дачу и колбасу еще можно было купить, дефицит ощущался только в деньгах, потому некоторые руководители, а возможно, и большинство из них брали и давали взятки. Дело это считалось обычным, как ежедневные еда и сон.