Деньги или закон - Леонов Николай Иванович - Страница 38

– Чуть свезло. Они точку меняют, а меня в ноги таксист тычет, так что я в машине раньше их оказался. Водила у меня догадливый и азартный оказался. Он меня за опера принял, спрашивает, мол, рация моя где? Я отвечаю, села к едрене-фене, дружки потерялись, теперь я один, сколько продержусь.

– А на что же вы с Бестаевым рассчитывали? – спросил Гуров.

– Я и не знал ничего, а Серега мне сказал, «стрелка» у меня забита, держись неподалеку, бить начнут – поможешь.

– Тут он тебе впорол, знал точно, никто его бить не будет, – сказал Гуров.

– Умный-умный, а на дачу полез, хотя я говорил, что дело дохлое, и он вроде согласился. А я через неделю в «МК» читаю… Серега-Серега… И «Макаров» у него имелся, и ключи он изготовил.

– А слепок кто ему дал?

– Мы к тому времени полаялись, разбежались, слава Богу, к тому делу никаким краем.

– Юрочка, если бы я тебе верил, – Гуров вздохнул, развел руками. – Там ты в окно без оружия полез, здесь от миллиона отказался, так как с другом полаялся. Ох ты, милая моя душа… – сыщик резко сменил тон: – Где сейчас Сергей? Кто его на Турова навел? Кто на даче ваш человек? Не ври, что в особняке не было своего!

– Лев Иванович, давай по-хорошему. Что ты на меня кинулся? Ну, не все говорю, признаю. Так все говорят дураки, потому они завтра покойники. На Турова его вывел, как его, запамятовал… Вроде Рудин, банкир этот. От него цепочка пошла, машины стали менять и всякое такое… Где Сергей? Его, почитай, вся Москва ищет, убийцу Листьева так не искали.

Сыщик заметил, как в глазах Шубина мелькнул огонек, а может, и тень, но что-то точно мелькнуло. Гуров сделал вид, что не заметил, отвернулся, решил отложить разговор на завтра. Случается, усталый человек упирается из упрямства, говорить надоело, лечь хочет.

– Перерыв, Юрий. Мы с тобой остановились на том, что ты знаешь, где прячется Сергей Бестаев, но делаешь вид, что не знаешь, а я изображаю, что тебе верю. Я не прокурор, но за Бестаева вольную тебе гарантирую.

– Лев Иванович, на моем месте вольную только дурень возьмет. Если мне суд условный срок вынесет, из зала суда не выйти.

– Верно, потому я и сказал, все думают, объявлен перерыв до завтра. Оперу твоему я скажу, чтобы он тебя не допрашивал, и камеру твою следует почистить. Сигареты возьмешь?

– Я сокамерников не боюсь, базара не хочется. Устал. Пару штук возьму, так нормально будет.

По крутой железной лестнице Станислав спускался в подвал, где расположилась мастерская хромого Митрича.

Все здесь было, как Станислав и предполагал. Несколько ступенек, железная дверь, пахнет сыростью, одинокая лампочка без абажура освещает комнату с косым потолком, щербатый стол завален инструментами, кусками жести.

Хозяин сидит на низкой широкой скамеечке, на приход гостя никак не реагирует.

– День добрый, Митрич, – сказал Станислав, понял, что ни ответа, ни предложения присесть не дождется, опер вытащил из-под стола пустой ящик, присел. – Серега давно не заходил?

Митрич тряхнул седым чубом, но явно не слушал незваного гостя.

– Ты извини, мешаю, – продолжал Станислав, – но уж больно деньги нужны.

Подобное заявление вывело из себя даже глыбу Митрича. Он поднял голову, взглянул на Крячко с любопытством.

– На кой тебе деньги, от них забота одна. Ну а коли приперло, иди в банк.

– В банке мне не дадут, – убежденно ответил Станислав.

– А тут дадут, – сказал Митрич, оперся на огромный костыль, поднялся в свой немалый рост.

Станислав сидел, понурившись, спокойно, молчал, после долгой паузы сказал:

– Серега говорил, к тебе можно обратиться, я, честно сказать, не верил, так зашел.

– Чаю выпьешь? – спросил Митрич.

– Можно.

Хозяин снял с плитки уже горячий чайник, налил большую жестяную кружку. Станислав обхватил ладонями, хлебнул осторожно.

– Ты когда его видел? – спросил Митрич.

– По ранней весне, еще снег лежал, – Крячко шумно хлебнул. – В марте, видимо. Он твою нору указал, сказал, деньги неплохие имеет. Из Москвы уезжал, сейчас возвернулся, думал его найти. Он, когда у меня служил, хороший малый был, потом закосил, легкие деньги искал.

– Его в апреле видел, – сказал Митрич. – Он в порядке был, одежонка модная, сам ухоженный, чувствуется, при бабе.

– Ну, это у него всегда имелось. Я знаю одну, верную, зашел, не застал, но соседи говорят, кто-то есть у нее, мол, сматывай. Чучелы, они меня за хахаля приняли.

– Это которая в Банном живет? – беспечно спросил хозяин.

– Нет, другая, – и Станислав сменил тему. – Сколько мы с Сережкой вместе пахали? В девяносто третьем враз обоих выгнали! Не по-людски.

Митрич давно заметил, что гость в ментовских штанах и ботинках.

– Значит, не одолжишь? – голос у Станислава был не жалостливый, равнодушный. – Напрасно, я не бомж какой или пьяница. Перекручусь – верну.

Митрич сразу отметил, что одежда на госте хотя и ношеная, но чистая, глаженая, морда бритая, одеколоном пахнет.

– Ты же не деловой, деньги с неба не падают, – сухо ответил Митрич. – А сколько тебе?

– Да пустяк, штуку на пару дней, я Сережку найду, он мне по старой жизни должен, и вмиг верну.

– Небось майором был? – Митрич сплюнул.

– Держи выше, да что тебе мое звание? Я о нем сам уже забыл.

Митрич возил напильником по инерции, решая, что делать. Сережку ищут, убьют мигом, не хотелось бы мазаться. Этот бывший мент полный лох и не в курсе, может знать такое, что другим неизвестно. Станислав понимал, о чем думает пахан, но если его подтолкнуть, только испортить.

– Да, деньги сегодня ерундовые, но лучше, если ты их отдашь, – он из ящика с инструментами вынул толстую пачку денег, бросил Станиславу на колени. – Отсчитай себе. Процентов не беру.

– Через неделю я вернусь, если жив буду, – Станислав широко перекрестился. – Если Сережку отыщу, тогда раньше.

Митрич тяжело поднялся, а по лестнице шагнул легко и зычно крикнул:

– Карась, пиво мне, да побыстрее! – руку Крячко он пожал крепко, обронил: – Удачи. Серегу увидишь, скажи, что не по-людски старых корешей забывать.

– Спасибо, до встречи, – Станислав зашагал в плотной толпе, убежденный, что «пиво» было маяком, и сейчас за ним двинулась такая «наружка», которой может позавидовать любая спецслужба.

«Гавроши» самые шустрые и незаметные наблюдатели, район они знают, как свой карман, но, разрабатывая уход, Гуров все это учитывал. Уйти из района можно только на транспорте и только на машине. Но сразу сесть в машину для человека, который только занял деньги, грязная работа. Да и все поведение бывшего мента доказывало, что он никуда не торопится. Он спустился в метро, купил газету и поехал в другой конец Москвы, где в машине его ждал Нестеренко.

За Станиславом шли трое, лет по пятнадцати. Держались они двое и один отдельно. Через три станции двоих ребят ссадили с поезда для проверки документов. А только проехали две станции, как в толкучке незадачливому «наружнику» наступили на ногу. Он в ответ матерно выругался и попытался схватить обидчика за нос. Подобные инциденты кончаются ничем в десяти случаях из десяти. Но этому парню не повезло. Он сунул руку в карман за перочинным ножом, рядом оказался постовой. В общем, пришлось выйти.

В обусловленном месте Станислав сел в серые «Жигули». Нестеренко перекусывал, проглотив, спросил:

– Все в порядке?

– Обязательно, как скажет шеф. Только в какой угол выданный порядок поставим, мне не ясно, – ответил Станислав.

Как и обычно, каждый день без пятнадцати девять у подъезда дома, где жил Рудин, остановились две машины, впереди правительственно длинный «Линкольн», лакированный, с затемненными окнами, позади обычная «Волга».

Из подъезда вышел мужчина, его внешность как бы подчеркивала его профессию: бульдог, да и только! Страшилище, не дай Бог, вцепится.

Так вот, человек, вышедший из подъезда дома, где жил Рудин, был из такой породы, что не дай Бог вцепится.