Склад съедобных улик - Нестерина Елена Вячеславовна - Страница 3

– А ты беги быстрее, Зоя, не ленись! – скомандовал Петр Брониславович и легонько подтолкнул Зою к беговой дорожке. – Круг пробежим, а потом эстафеты!

Класс нестройной толпой медленно потрусил вокруг спортплощадки.

– Видишь, зверствует, – догнав Редькину, заговорщицки подмигнул Антон Мыльченко. – Детей из теплого спортзала на мороз выгнал.

– Вижу, – пробормотала Зоя, ежась от холода.

– А ты мне не веришь, – добавил Антон. – То ли еще будет. От личных проблем не так еще озвереешь.

Целый урок бегая и прыгая на улице, Зоя не переставала думать о том, что же такое случилось с добрым Петром Брониславовичем. И все больше приходила к выводу, что Антон Мыльченко прав. Вот только что произошло? Конечно, у него проблемы, но, может, не любовного характера?

«Он обязательно все узнает, все разведает и выяснит, – бегая в эстафетных гонках, думала Зоя. – Антоша все-таки умница, зря я о нем плохо думала».

Антон Мыльченко, он же сыщик новой формации Антон Великолепенский, времени даром не терял. После уроков он устроился в засаде и заставил дрожащую от холодного ветра Зою Редькину усесться рядом. Засадой в данном случае был голый куст сирени возле входа в школу. За ним-то и притаились сыщик и его боевая подруга.

– Вот он, из школы выходит! – громким шепотом произнес Антон, указывая в сторону двери.

И действительно, со ступенек спустился Петр Брониславович. Он, обычно гордо державший свой мощный спортивный торс, теперь как-то весь сжался, сгорбился и глубоко засунул руки в карманы.

– Видишь, идет, ботинки волочет… – шептал Антон, но Зоя и сама прекрасно все видела.

– Ой, а теперь, смотри-ка, кусок кирпича пинает! – ахнула она.

Антон торжествующе потер руки:

– Сбывается, сбывается мой прогноз, подтверждается версия. Вот оно – доказательство! Кирпич наподдает!

– Ну и что? – не поняла Зоя.

– Психология! – Антон постучал себя по голове. – Понимать надо! Не будет счастливый молодожен обувь портить! Молодожены обычно рьяно экономят семейный бюджет, а он ботинки о кирпич оббивает. Тебе вот что дома за испорченную обувь бывает?

– Лупка, – вздохнула Зоя.

– Ну вот. А чем он лучше тебя?

– Да… – согласилась Зоя. – Значит, теперь Петру Брониславовичу семья по барабану.

– И грустный идет, потому что ему, бедному горемыке, домой не хочется, – заявил Антон. – Давай-ка будем его незаметно преследовать и выясним, куда он направляется.

– Нехорошо подсматривать, – с сомнением сказала Зоя.

– А мы и не подсматриваем, темнота, – уверенно произнес Антоша. – На языке сыщиков это называется «наружное наблюдение». За мной!

С этими словами он выскочил из кустов и перебежками, прячась за толстые столбы школьной ограды, припустил вслед за классным руководителем. Зоя потрусила за Антоном.

Арина и Витя долго смотрели, как удаляются Антоша и Зоя Редькина.

– Так и не пойму, во что они играют, – произнесла, наконец, Арина. – То в кустах прятались, кого-то высматривали, теперь линейками притворяются, за столбиками стоят. Считают, их никто не видит…

– Я сначала думал, что это детективная игра «Гуманоид идет по следу», – ответил Витя. – А теперь и сам не пойму. Если по следу идет, зачем ему тогда Редькина нужна?

Зоя Редькина была самой скромной девочкой в классе. Ее можно было как легко обмануть, так и обидеть. Поэтому мальчишки никогда особенно с ней не связывались.

– Привычка, – заявила Арина. – Ведь они ж с первого класса, горемычные, за одной партой сидят. Но лица у них такие таинственные, что я прям завидую. Какая-то тайна их объединяет.

– Хорошо, что не дерутся, – заметил Витя Рындин. – Я, на самом деле, даже сочувствую Редькиной. С Гуманоидом всю жизнь за одной партой сидеть. От его бредней у самого здорового человека крышу сорвет.

«Гуманоид» считалась основной и далеко не самой обидной кличкой Антона Мыльченко. Как его только не дразнили в школе и во дворе! Но в слове «гуманоид» все чувствовали нечто особенное: таинственное и загадочное. Что и выделяло поэта, писателя и мечтателя Антошу из всего прочего населения города, страны, да и, пожалуй, планеты. Гуманоидом прозвала его одна восторженная старушка, когда он, еще маленьким плаксивым дошкольником, брел со стройки домой, весь обсыпанный блестящим строительным порошком. Да и то – не специально прозвала, а потому, что приняла его за настоящего пришельца из космоса…

– Ладно, пусть сейчас бегут, – сказала Арина, глядя вслед удаляющимся Антоше и Зое, – наблюдение за ними продолжается. И если это у Антоши простое обострение творческого процесса, Редькину придется спасать из его писательских рук.

– А еще – спасать нашего Гуманоида от самого себя, – добавил Витя.

Подождав, пока Зоя и Антон совсем скроются из вида, Арина и Витя свернули в противоположную сторону и отправились по домам.

В небольшой уютной квартире раздавались бравурные звуки фортепиано. За инструментом сидела молодая румяная женщина в спортивном костюме и пушистых тапочках. Широко улыбаясь, она от всей души колотила пальцами по клавишам и внимательно смотрела в ноты, которые были раскрыты перед ней.

Молодой красивый мужчина, тоже в спортивном костюме и босиком, стоял посреди комнаты и старательно занимался с тяжелой гирей.

– Галиночка, ты делаешь поразительные успехи! – радостно произнес Петр Брониславович, потому что красивым спортивным мужчиной был именно он. – С каждым днем твоя игра становится все результативнее!

Галина Гавриловна оторвала взгляд от нотного стана:

– Не смущай меня, Петруша, я еще только разбираю это произведение…

– Тренировка, Галиночка, и еще раз тренировка. Вот залог побед! А впрочем, Галиночка, мне и так твоя музыка нравится. Да, да! Когда я слышу эти прекрасные звуки, мне хочется тягать гирю в два раза быстрее!

Галина Гавриловна засмущалась, но принялась играть с еще большим воодушевлением. По просьбе супруга она сыграла песню «Чижик-пыжик», а потом жизнеутверждающий маршик.

На лице Петра Брониславовича было написано неземное блаженство. Двухпудовая гиря, точно резиновый мячик, с легкостью подлетала вверх усилием его мощных рук. Но вдруг на последних аккордах марша Галина Гавриловна прервала игру.

– Ой, Петя, слышишь? – тревожно воскликнула она.

– Слышу! – пропел супруг. – Прелестно!

– Как же прелестно, когда стучит что-то! – заявила Галина, вновь принимаясь играть, чтобы проверить свою догадку. – Ну что, не слышишь, что ли?

Петр Брониславович положил гирю на пол и присмотрелся к своей супруге повнимательнее.

– Слышу, конечно. Просто ты, Галина, ногти очень длинные отрастила, вот они по клавишам-то и цокают, – выдал он, завершив осмотр.

– Да при чем тут ногти! – рассердилась Галина. – Что-то другое. Послушай! Неужели тебе, Петюньчик, медведь на ухо наступил, и ты не улавливаешь в этих звуках ничего особенного?

Она заиграла гамму. Петр Брониславович прислонил ухо к пианино.

– Никакой не медведь, – пробормотал он. – Ну, слышу. Мотается там что-то внутри. Надо посмотреть.

– Посмотри!

Петр Брониславович закатал рукава повыше.

– Я хоть и не фортепианный мастер, – сказал он, – но инструмент вскрою. Ты, Галиночка, не волнуйся, но отойди на всякий случай подальше. Может, туда мышь забралась.

Галина Гавриловна мышей не боялась. На мясокомбинате у людей нервы были крепкие. Она не стала отходить подальше, визжать и прыгать с ногами на диван. А подошла к своему инструменту сбоку и, когда ее муж снял с пианино переднюю панель, заглянула внутрь.

Это пианино стояло в квартире Петра Брониславовича всего несколько месяцев. Когда-то Галине Гавриловне вдруг захотелось научиться музицировать, и Петр Брониславович не мог отказать в этом своей молодой жене. Тут как раз подвернулся случай – родители ученицы Петра Брониславовича Зои Редькиной мечтали избавиться от музыкального инструмента в доме. За очень умеренную цену они продали фортепиано Петру Брониславовичу и даже помогли транспортировать его до нового места назначения. Музыкального слуха у Зои не оказалось, однако играть на пианино и особенно петь громким голосом оперные партии она очень любила. И вот теперь семья Редькиных была избавлена от мучительных вокально-фортепианных концертов, а в доме Петра Брониславовича с появлением этого инструмента поселилась особенная радость и гармония.