Бесплатных пирожных не бывает! - Леонов Николай Иванович - Страница 13

Гуров лишь пожал плечами. Иван довольно хмыкнул и выпил.

– Иван Николаевич, сходите, пожалуйста, позвоните и возвращайтесь минут через сорок, – сказал Лебедев.

Гуров на сидевшего рядом Ивана не взглянул, но почувствовал: тот не вздрогнул, не удивился, звякнул графинчиком, выпил, взял кусок черного хлеба и молча ушел. Лебедев долго разглядывал Гурова не таясь, с откровенным интересом, словно в магазине дорогостоящую вещь, решая, покупать или не покупать. Утром ему позвонили по междугородному, сообщили, что от Гурова ушла жена, проверяющий из Москвы «землю роет», материал тщательно собирает и ничего хорошего в ближайшем времени подполковника не ожидает.

«Эк тебя враз скрутило, – думал Юрий Петрович, подливая в рюмки и закусывая душистым огурчиком. – Куда гонор и самодовольство подевались?»

– Будем молчать? – спросил Лебедев и, не дождавшись ответа, продолжал: – Можно, конечно, просто пообедать и разойтись. Но, полагаю, целесообразней взаимоотношения выяснить и к данному вопросу не возвращаться.

– Говорено уже, – Гуров делал себе бутерброд с такой тщательностью, будто важнее дела никакого не было. – К чему слова переводить?

– В словаре Даля их несметное количество, к чему экономить, не деньги. Худой мир лучше доброй ссоры. Вы, позволю себе заметить, противоречивы. Чужого, совсем постороннего человека в наши дела притянули. Опять же пришли сюда вроде бы не арестовывать, не допрашивать, значит, поговорить. Или не так?

– Я пришел, чтобы в последний раз предложить вам явиться с повинной и назвать нам человека, который застрелил Кружнева. – Такая безнадежность звучала в голосе Гурова, что Юрий Петрович провел рукой по лицу, скрывая улыбку, и спросил:

– И только? Больше ничего?

– Нам достаточно, да и вам хватит. – Гуров чуть повысил голос, выпрямился, получилось у него довольно жалко, неуверенно.

«Надо больше молчать, переигрываю, хитер, матерый, может почувствовать фальшь», – решил Гуров и уткнулся в тарелку.

– Я позволю себе несколько пространную речь, не перебивайте, иначе собьюсь, договорились?

И так как предложение полностью соответствовало желанию Гурова, он кивнул.

– Значит, так, – Юрий Петрович сложил пальцы в щепотку, тщательно изучил их, кашлянул и продолжал: – Субъект, которого вы по ошибке втянули в наши дела, никакого касательства к ним не имеет, о нем забудем. Суть сложившейся ситуации такова, – он начал загибать холеные пальцы. – Тет-а-тет отрицать очевидное глупо и неуважительно к противнику. Да, я подпольный финансист, можно сказать, магнат, располагающий значительными средствами. Я знаю, вы знаете, что я знаю… Как вы выражаетесь, компетентные органы занимались моей персоной, оставили в покое, так как сегодня наконец-то закон стал законом! Хвала всевышнему!

– Ну, господь бог тут совсем ни при чем, – усмехнулся Гуров.

Юрий Петрович на реплику не реагировал и продолжал:

– МУР к моим делам никакого отношения не имеет, соответственно и Лев Иванович Гуров касательства иметь не должен. Так?

– Лев Иванович Гуров не только носит звание и занимает должность, но и…

– Не надо! – перебил Лебедев. – Вы не на трибуне, а за обеденным столом. Вы по своей природе охотник! Самолюбивый человек, отличный профессиональный охотник, у вас отняли добычу, чуть не вырвали зубы, оскорбили, унизили. Жизнь складывается не только из побед, надо уметь и проигрывать и, самое главное, не пробовать отыгрываться. У вас, Лев Иванович, ничего не выйдет, вы лишь положение свое усугубите!

– Жизнь покажет! Еще не вечер!

На эти громкие слова Юрий Петрович лишь снисходительно улыбнулся. Но Гуров допустил ошибку – поднял голову, и Лебедев увидел в глазах сыщика такую уверенность и беспощадность, что понял: в оценке противника он ошибался; но улыбку растянул еще шире, повысил голос, почти закричал:

– Дать бы тебе, дураку, по лбу, чтобы в глазах потемнело! Тогда бы ты узнал, вечер или давно утро следующего дня! Фанатик! – Он махнул мягкой ладонью. – Извините, но вы ангела из терпения выведете, а я лишь человек.

– Пустяки, сочтемся, – миролюбиво ответил Гуров.

– А может, действительно сочтемся, – подхватил мысль Юрий Петрович. – Я вас не боюсь, но, не скрою, жить вы мне мешаете. Я человек в возрасте, за свой покой готов заплатить. Только не говорите о чести и прочей ерунде, генералы брали и берут, ничего вы не перестроите.

Гуров зевнул, причем не умышленно; когда он нервничал, начинало клонить ко сну. Лебедев завел разговор о взятке, прекрасно понимая его бессмысленность. Юрий Петрович принял в отношении фанатика совершенно иное решение, но хотел, чтобы у Гурова создалось впечатление, что встреча их заканчивается более-менее мирно. Один предложил взятку, другой отказался, и разошлись.

– Была бы честь предложена…

– Мы же договорились о чести не говорить, – перебил Гуров.

– Так. Пословица. Мы с вами люди взрослые, нас не перевоспитаешь, – сказал Лебедев, как бы подводя итог разговору. – Каждый останется при своем. Действуйте, как желаете. Доказательств у вас нет и не будет, так как их не существует. Испортите себе карьеру вконец.

– Шашлык. Шеф-повар рекомендует!

Они не заметили, как с подносом в руках подошел Иван. Кланяясь, выставил на стол мангал с шашлыком и две бутылки минеральной воды.

– Желаете кофе?

– Иван Николаевич, перестаньте дурачиться, – сказала официантка, стоявшая за его спиной. – У меня будут неприятности.

– Человек родился и тем обрек себя на неприятности, – философски изрек Иван и сел рядом с Гуровым.

– Кофе, пожалуйста, – сказал он.

Когда официантка ушла, Иван спросил:

– Ну, договорились? Мне там чего обломится?

– Ты бы, Иван Николаевич, уезжал из Москвы, – ответил Гуров. – А то рядом с Юрием Петровичем тебе так обломится, что лет на десять хватит.

– Не пугай, я свою статью знаю, – ухмыльнулся Иван. – У меня потолок – трешник, да еще и доказать невозможно.

Когда съели шашлык и выпили кофе, Лебедев сказал:

– Иван Николаевич, проводи гостя. А я тут задержусь, отдохну.

Гуров встал, качнулся, пол куда-то уплывал, потолок кренился. Иван крепко взял под руку, громко сказал:

– Держись! На воздухе полегчает!

Глава 5

Очнулся он сразу, словно солнечным днем вынырнул из-под воды, в глаза ударил яркий свет. Белый потолок, электрические лампочки без абажуров, в голове – боль и пустота, память, как говорится, отшибло. Гуров посмотрел в потолок, шевельнул ногами, провел ладонями по лицу, повернул голову; по обе стороны от него были ровные ряды коек; слышались храп и стоны. Стало холодно, он натянул на себя тонкое одеяло, затем резко сел, в голове взорвалась боль, перед глазами поплыла зеленоватая муть, рот наполнила горькая слюна. Он хотел сплюнуть, не нашел, куда именно, и, давясь, проглотил. Знобило; он потер голые плечи, покрытые пупырчатой, будто чужой, кожей, поднялся и выяснил, что на нем, кроме трусов ничего нет.

«Что со мной? Где я? – Он снова потер небритые щеки. – Странно, бреюсь каждый день, сколько же я здесь лежу?» – Он сделал несколько шагов, оглянулся, увидел обитую жестью дверь с глазком в центре, подошел, постучал. Никто не ответил, он стукнул сильнее.

– Ложись, алкаш, все одно не откроют, – раздался чей-то голос.

– Мне тоже в сортир требуется, – пробормотал кто-то еще, и заскрипела кровать.

Шлепая босыми ногами, к Гурову подошел невысокий мужичонка, глянул заплывшими глазками, поскреб под мышками, зевнул.

– В первый раз, что ли? Стучи, не боись! – Он оттеснил Гурова и забарабанил в дверь. – Стража! Открывай, начальник, не то тут нальем!

Раздались шаги, дверь приоткрылась, молоденький сержант милиции с неестественно длинными волосами пропустил шмыгнувшего в дверь мужичонку, Гурова оттолкнул.

– Позовите дежурного офицера, – сказал Гуров, пытаясь придать голосу спокойную уверенность.

Но голый человек, стоя рядом с одетым, говорить уверенно не способен, у Гурова ничего не получилось, голос звучал тонко, визгливо. Сержант закрыл дверь, через некоторое время впустил вернувшегося мужичонку, кивнул Гурову, мол, проходи. Гуров шагнул было в туалет, но, увидев на цементном полу пенистые лужи, остановился и повторил: