Агония - Леонов Николай Иванович - Страница 39

— Судить Корнея не могу не выслушавши, — продолжал Сипатый. — Он за деньги отчитаться должон. Но раз не явился, полагаю, люди, что кассу нашу у него требуется забрать...

— Что там осталось-то? — срепетированно подал реплику Ленечка.

— Что осталось, то и забрать, — картавя, встрял Одессит. — Самого по обычаю нашему, — он чиркнул большим пальцем по горлу.

— Кассу пополнить, — дрожащим голосом вступил старик Савелий, — обчеству денежки необходимы. Кто в беду попадет, дите с молодкой оставит, на хлебушек-то требуется.

— Ежели люди разрешат, — перекрывая возникший говорок, сказал Сипатый, — с Корнеем я разберусь, а на новую кассу скинемся по способности, — он вынул из кармана пачку денег, бросил на стол небрежно. — Три тыщи.

— Две, — бросил деньги Одессит.

— Восемьсот, — подкинул Ленечка. Митрий ковырял в зубах, усмехался, многие полезли в карманы, парень с землистым цветом лица не сводил глаз с розовой ветчины, отщипывал от куска хлеба, жевал тщательно.

Сипатый мигнул Ленечке, тот поднялся легко, взял пачку червонцев, ловко прищелкнув, пересчитал, подошел к парню, выложил перед ним хрустящие купюры.

— Пятьсот, Кузя. Расписки не берем, мы не Корней.

— Это дело, — старик Савелий хлопнул в ладоши. — На полной мели Кузя, ему очень требуется.

Кузя погладил деньги, взять не смел, проглотил корочку хлеба, привстал, поклонился неловко.

Ленечка, худой и жилистый, придавил Кузю жесткой ладонью.

— Не за поклон даем, не на бедность, — он стрельнул взглядом на Сипатого, который лишь наклонил голову.

За столом одобрительно зашумели, раздались голоса:

— Вот это по-нашенски...

— Люди должны помогать...

— Ежели каждый положит... а возьмет пятьсот...

— Верно, — одобрительно прогудел Сипатый, он ждал такой реакции. — Общество страдать не должно, эти хрусты, — он хлопнул по деньгам, — пожарные, их на большую беду держать надобно. Вы лучшие люди делового общества. Ну, как бы соратники в ратном войске, — Сипатый знал, какую струну дернуть, “люди” расправили плечи, подняли головы. — У Пугачева, скажем, либо у Стеньки Разина в войске дисциплина была: обиженных поддержать, захребетников — к ногтю. Ты, Кузя, безвинно был у дяди на поруках, возвернулся пустой — получи. В Сокольниках обитаешь?

— В цвет, Сипатый, — восхищенно откликнулся Кузя.

— Там наших порядком наберется, да и нэпмачи жиреют. Я тебя над ними старшим назначаю, буржуям передай: сход решил за их животы десять кусков получить, — Сипатый заметил, да и другие тоже, как Кузя деньги, лежавшие перед ним, тихонечко отодвинул. — Не дадут? Скажи, сам приду, возьму не десять, а сто, с женами и девками...

— Добрый вечер, люди! — Корней дождался, когда Сипатый выложил на стол козыри, вышел из-за портьеры к свету. — Не десять, так сто, да с женами и девками, — он, как сумел, рассмеялся. — Батыя замашки, так татарва нас топтала.

Элегантный и подтянутый, похожий на иностранца, Корней производил впечатление. Несколько человек даже встали.

— Сидите, люди, все равны, — Корней положил на свободный стул шляпу, трость и портфель. — Извините, припозднился я, — он взглянул на Сипатого с насмешкой, кивнул на лежавшие на столе деньги. — Корень деньги общества попер, а вы восполняете? Хорошее дело, — Корней, стоя, налил из графина большую рюмку, поднял. — По русскому обычаю!

Налили мгновенно. Сипатый, Одессит и Ленечка вынуждены были молчать, остановить людей уже не представлялось возможным.

— Со свиданьицем, деловой народ! — Корней выпил, тут же налил снова, поднял, ждал, глядя, как глотают, не прожевывая, не дыша даже. — За дорогих гостей! — он кивнул Сипатому и подручным. — Они прибыли в стольный город на променаж, а нам с вами тут жить. Со здоровьицем, дорогие гости, — выпил, переждал чуток, пока люди на закуску бросятся, и продолжал: — Сейчас закусим, чем бог послал, дела обождут. А пока скажу, уважаемые: не случалось на Руси, чтобы гость уму-разуму хозяина учил.

Люди ели, кивали согласно, смотрели на Корнея с благодарностью, и, хотя он понимал прекрасно, что Сипатый поступил правильно, сыграл против. Пусть пьют, Корнею от них лишь эти пять — десять минут поддержки и нужно, дальше он сам разберется.

Старик Савелий втянул седую голову в плечи, не ел, не пил, на дверь и взглянуть не смел, прикидывал, как выбраться теперь. Отец Митрий, как сидел, откинувшись вольготно, так и не двинулся, махнул лишь водки стакан, взял щепоть капусты квашеной и лениво думал, что Сипатый сер и глуп, затея его с оброком пуста изначально. Нэпман при Советской власти уголовникам копейки не даст, навострит милицию, мелкое же жулье лишь на водку и марафет тянет, золотушники и другие люди имущие не пришли, Сипатый денег не получит, конец ему. Корней людям еще по рюмке разрешит — и гостей на ножи бросит.

Корней выдержал паузу точно, налил снова, когда жулье первый голод утолило. Получилось, что пьют по его, Корнееву, приказу, однако он поднять рюмки не дал, свою отставил и быстро, не упуская инициативу, сказал:

— Зенки на меня, уважаемые! — он выставил на стол портфель, открыл замки, перевернул, и пачки червонцев в банковской упаковке выросли горкой рядом с тощенькими стопками Сипатого и его дружков. — Казна ваша, сто штук, до грошика. А расходы у меня были, — Корней положил на деньги бухгалтерскую книжку, — и немалые. Клим, ты от дяди ушел? Валет, твою бабу с пацанами два года кормил? — он не давал никому ответить, говорил быстро, перечисляя, кому на что отчислялись деньги. На самом деле Корней не имел к этим делам отношения, но жизнь воровская путаная, водкой залита, марафетом подернута — кто что помнит?

— Встаньте, люди, прошу вас. Я, Корней, прощу. А ты, — Корней опрокинул рюмку Сипатого, — сиди. Ну что ж, выпьем за товарищество, за веру нашу друг другу.

У чувствительных выступили на глазах слезы. Когда все выпили, смотреть на Сипатого, Одессита и Ленечку никто не мог. Сипатый рванулся к двери, вытаскивая на ходу наган, но налетел на Костю Воронцова, который ловко у бандита наган выхватил и ударил рукояткой по голове. Сипатый упал, остальные застыли на местах.

— Нехорошо, граждане, — спокойно сказал Костя, разрядил наган. — Договорились прийти без оружия, и я свой под подушкой оставил, — он бросил наган на стол, патроны швырнул в угол, они безобидно защелкали, как простые камешки.

— Воронок! — выдохнул кто-то.

— Воронок — тюремная машина, — Костя повернулся, подвел к столу Дашу. — А меня зовут Константин Николаевич Воронцов. Я один пришел и без оружия, как договорено, — он для убедительности провел ладонями по кожанке. — Поговорить с вами хочу. Василий Митрофанович, Семен Израилевич, — обратился Костя к Ленечке и Одесситу, — поднимите друга-то, усадите, вроде ему нехорошо...

Ленечка и Одессит вскинулись, подняли Сипатого. Голова его свисала безжизненно.

— Придуривается, — Костя усмехнулся. — Прохоров, Коля Ломакин, — обратился к двум крепким парням, сидевшим с краю, кивнул на Ленечку и Одессита, — у них пистолетики-то заберите. Неловко: мы как порядочные, а они при пушках.

Ленечку и Одессита обезоружили мгновенно, походя надавали по мордам и по примеру Воронцова патроны кинули в угол, а оружие — на стол. Все происходило так быстро, что никто не успевал задуматься, чьи приказания выполняют, как появился Воронцов на сходке и с какой целью. Корней подумать успел и, хотя решения не принял, сдаваться не собирался. Положение его было более чем щекотливое, доказанных преступлений за ним после амнистии не имелось, но на глазах у всех сдаваться мальчишке он не мог. Слишком долго, ценой многих жизней. Корней свой авторитет растил, чтобы вмиг потерять весь до последней капелюшечки.

— А вы, гражданин, при вашей солидности и кристальной честности, пистолетик сдайте добровольно. Так красивше будет, — Костя смотрел на Корнея серьезно, понимая, что все была присказка.

Корней кивнул, вынул вороненый “вальтер”, наставил на Костю и выстрелил. Пуля почти чиркнула по волосам Воронцова.