Орел-завоеватель - Скэрроу Саймон - Страница 32

— Так точно, командир!

Катон крадучись отправился будить спящих легионеров, а Макрон, осторожно надев на руку щит, двинулся мимо линии навсегда обездвиженных тел, отстраненно порадовавшись тому, что с наступлением ночи мошкары поубавилось. В темноте он едва было не прошел мимо часового, ибо тот стоял на обочине тропки, совершенно не шевелясь и напряженно вслушиваясь в ночные звуки.

— Командир! — выдохнул часовой так тихо, что Макрон, если бы сам не напрягал слух, возможно, его бы и не услышал. Но он услышал, и оклик заставил его вздрогнуть от неожиданности. Впрочем, центурион мигом пришел в себя и придвинулся к часовому.

— Ну, паренек, что тут у тебя?

— Сейчас ничего, командир, все тихо. Но клянусь, совсем недавно я кое-что слышал.

— Что именно?

— Голоса, командир. Очень тихие, но не отдаленные. То есть кто-то тихонько переговаривался.

— Наши или варвары?

Часовой задумался.

— Ты что, язык проглотил? — сердито прошептал Макрон. — Наши или варвары?

— Я… я точно не знаю, командир. Слов-то не разобрать было, больно уж тихо там говорили. Хотя, с другой стороны, говор вроде бы смахивал на латынь.

Центурион фыркнул и молча присел на корточки, пытаясь понять, что происходит локтях в тридцати от него, там, где тропа делала поворот и терялась из виду. Между тем с прогалины, как ни старались легионеры действовать бесшумно, доносились звуки, мешавшие ему сосредоточиться. Наконец построение закончилось, все стихло, и Макрон смог прислушаться по-настоящему. Правда, кроме кваканья лягушек, он ничего не услышал.

Тем временем со стороны прогалины появилась темная фигура.

— Тсс! — прошипел Макрон. — Сюда, Катон.

— Есть какие-нибудь признаки чужих, командир?

— Хрен в рот! Похоже, у нашего паренька разыгралось воображение.

Данное предположение выглядело вполне правдоподобно, поскольку часовым, особенно молодым, в ночное время, да еще и в боевых условиях, и вправду частенько мерещилось невесть что.

— Мне распустить центурию, командир?

Ответить Макрон не успел, ибо раздался неожиданный шорох — будто где-то раздвинули ветви, и у обоих в жилах застыла кровь. Стало ясно: что бы ни означали подозрительные звуки, часовому они не почудились. Центурион и оптион настороженно замерли. Неподвижные, как окружавший их ночной воздух, они приготовились к действию. Впереди за поворотом возникло пробивавшееся сквозь листву слабое оранжевое свечение, словно кто-то там шел, освещая себе путь факелом.

— Наши? — спросил Катон.

— Тихо! — шикнул Макрон.

— Кто там?

Вопрос, прозвучавший со стороны плывущего через ночь огонька, был задан по-латыни. Катона омыло волной облегчения. Напряжение спало, и он, чуть было не рассмеявшись, стал уже привставать, но Макрон ухватил его за запястье.

— Сиди тихо!

— Но, командир, ты же сам слышал. Это свои!

— Заткнись и сиди тихо! — прошипел Макрон.

— Кто там? — повторил голос. Последовала пауза, а за ней короткий обмен фразами, очень тихий. Потом голос продолжил: — Я из третьей батавской конной когорты. Если вы римляне, назовитесь.

Латынь говорившего не была идеальной, но акцент и вправду походил на батавский. Кроме того, Макрон знал, что именно третью конную отрядили гнать бриттов. Однако в тоне говорившего было нечто странное, заставившее центуриона насторожиться. После недолго молчания голос прозвучал снова, на сей раз он дрожал:

— Во имя богов! Если вы римляне, отзовитесь!

— Командир! — вознегодовал Катон.

— Заткнись.

Внезапно факел вспыхнул гораздо ярче. Языки пламени взметнулись над зарослями, и душный, застойный болотный воздух вдруг разорвал дикий, нечеловеческий вопль.

— Что за…

Часовой в изумлении отпрянул.

Макрон попытался его придержать, но тут из-за поворота тропы вывернулась истошно воющая, объятая пламенем человеческая фигура. В воздухе запахло горящей смолой, пылающий человек упал и покатился по земле.

Схватив Катона и часового за плечи, Макрон толкнул их назад к прогалине, где ожидала остальная центурия.

— Бегите!

В следующее мгновение ночь взорвалась боевыми кличами, и на тропу вслед за обреченным на мучительную гибель батавом хлынули дикари. В трепещущем свете живого факела они выглядели особенно устрашающе. Бросив последний взгляд на них и увидев, что несчастный пленник затих и его мучения прекратились, Катон вместе с часовым и центурионом припустил к своим. Легионеры расступились, приняли сотоварищей в свои ряды и снова сомкнули строй, готовые принять бой. Однако вместо того, чтобы с ходу обрушиться на них, варвары задержались у края прогалины, возле выложенных вдоль обочины тел.

— Какого хрена? Спятили они, что ли? — удивился Макрон, глядя, как бритты с дикой яростью колют и рубят трупы.

— Командир, они не спятили, но дали маху. Вообразили, будто застали нас спящими.

В этот момент варвары осознали свою ошибку и с яростными криками повернулись к выстроившимся посреди прогалины легионерам.

— Копья бро-сай! — проревел Макрон.

Темные древки описали низкую дугу и обрушились на передние ряды атакующих. Они вылетели из темноты, поэтому варвары не успели отреагировать. Бритты так рвались в схватку, что сраженные копьями бойцы их первой шеренги были затоптаны соплеменниками, набегавшими сзади. Римляне едва успели совершить второй бросок, после чего варвары налетели на них. Боевые кличи смешались с лязгом оружия и хриплым дыханием сражавшихся в ночном мраке людей.

— Держать строй! — орал, перекрывая шум боя, Макрон. — Держать строй!

Он знал, что, если боевой порядок центурии будет нарушен, она утратит свое главное преимущество. Хуже того, в такой темноте римляне могут начать разить римлян.

И тут из-за темной гряды облаков появился краешек луны, хотя и скупо, но осветивший место сражения. К своему облегчению, Макрон увидел, что его люди сумели удержаться в строю и волна бриттов с бессильной яростью осыпает ударами сплошную стену щитов. Однако пока он оценивал обстановку, огромный варвар оттолкнул в сторону легионера перед ней шеренги, проскочил в образовавшуюся между щитами брешь и кинулся на него. Атака была столь стремительной, что Макрон не успел предпринять что-либо адекватное и просто откинулся назад, готовясь принять удар.

— Командир! — крикнул сбоку Катон и, вложив в толчок весь свой вес, сбил щитом с ног обоих — и центуриона, и бритта. Прежде чем грохнувшийся наземь варвар сумел втянуть в себя воздух, Макрон, изловчившись, впечатал ему в подбородок набалдашник рукояти меча. Бритт издал хрюкающий звук и затих.

Катон протянул руку, помогая центуриону вскочить на ноги, и, снова прикрывшись щитом, сделал своим коротким мечом быстрый выпад в сторону напиравшей толпы дикарей. Удар достиг цели. Враг вскрикнул, а оптион, вырвав клинок из раны, отвел руку назад для следующего удара.

Луна уже полностью вышла из-за облаков, и теперь ее меланхолический свет заливал поляну, придавая клинкам, шлемам и доспехам сражающихся тусклый призрачный блеск. Этот свет позволил Макрону точнее оценить соотношение сил, и он понял, что противник значительно превосходит римлян числом. Тропа извергала на прогалину все больше и больше неистово орущих варваров. Казалось, они вот-вот просто массой сомнут легионеров, уготовив им участь злосчастных батавов.

— Отступаем! Отступаем к дальнему концу поляны! — взревел Макрон, возвысив голос над шумом и гамом яростной схватки. — Отходим, не ломая строя, вместе со мной.

Отбив удар, он отступил на шаг, и его люди последовали его примеру. Строй медленно пятился к узкой части прогалины, что было разумно, ибо чем шире фронт, тем труднее противиться натиску превосходящего тебя в численности врага. Отходя, римляне перестраивались соответственно уменьшающейся ширине горловины: сначала в три шеренги, а потом и в четыре. При такой глубине построения число бриттов уже не имело решающего значения. Чем уже делалась арена боя, тем сильнее себя показывало превосходство римского строя, вооружения и снаряжения. Неутомимо и непрестанно вылетавшие из-за щитов короткие римские мечи разили врага куда эффективней, чем длинные, тяжелые мечи туземцев, требовавшие простора для замаха. Однако при столь значительном численном превосходстве бритты имели все шансы уничтожить центурию, даже платя несколькими жизнями за каждого сраженного римлянина. И Макрон это прекрасно понимал.