Орел-завоеватель - Скэрроу Саймон - Страница 27

— Скажем так, кое-что, — уклончиво ответил трибун. — И лишь по слухам. «Освободители» — это некая тайная организация, поставившая своей целью свержение императорской власти и восстановление республиканской формы правления. Предполагается, что эта организация существует еще со времен Августа и что ее члены достаточно тщеславны, раз уж посмели назвать свое общество точно так же, как именовали себя убийцы Юлия Цезаря.

— Слухи? — задумался Веспасиан. — И это все?

— По нашим временам этого достаточно, чтобы полетели головы. Люди Нарцисса обшаривают и Рим, и провинции в поисках хоть каких-нибудь выходов на это тайное общество. Толкуют, будто уцелевшие участники заговора Скрибония имеют связи с «освободителями». Интересно, сколь многое знает о них твоя жена. Представляю себе, как захотел бы Нарцисс допросить ее, появись у него такая возможность.

Веспасиан не стал реагировать на эту плохо завуалированную угрозу, все равно ведь ни один из них не может сейчас ничего выиграть, подставив другого. Он сосредоточился на мыслях о Флавии и о ее возможной связи с заговором, берущим начало в достаточно давнем прошлом. Из того, что он знал о Нарциссе, глава императорской канцелярии был человеком жестоким, неотступно упорным в преследовании врагов императора и совершенно безжалостным. Не приходилось сомневаться в том, что, сколько бы времени ни занял процесс сыска, сколько бы подозреваемых ни умерло под пытками, заговор будет раскрыт, а его участники тихо устранены.

Впрочем, если Вителлий прав, эти «освободители» десятилетиями вынашивают свои планы, а если так, то они отличаются исключительной скрытностью и осторожностью. Мотивы тех, кто их поддерживал и поддерживает, в целом были Веспасиану понятны. Императоры правят Римом более шестидесяти лет, и, хотя Август вроде бы положил конец страшной эпохе гражданских войн, из поколения в поколение терзавших римское государство, мир этот куплен был ценой отстранения аристократии от политической власти, каковая столетиями являлась прерогативой одних только знатных фамилий. Естественно, что древним патрицианским родам, с их славной историей и представлением о собственной исключительности, совсем нелегко мириться с необходимостью подчиняться династии, из которой вышел такой безумец, как Калигула, и такой глупец, как нынешний император Клавдий.

Но, спросил себя Веспасиан, какой иной выбор имеется сейчас у Рима? Передача всей полноты власти сенату означает неизбежное возобновление прежних раздоров, неминуемо превращающих весь цивилизованный мир в огромное поле боя, на котором сойдутся армии сенатских фракций. Римляне станут убивать римлян на радость варварским ордам, только и ждущим возможности вторгнуться в пределы обжитых, обустроенных и богатых земель. Да, время от времени нынешние правители прореживают ряды непокорной знати, но большинства простых римлян эти репрессии не касаются, и они видят в императорской власти гарантию порядка, стабильности и покоя. И даже ему, Веспасиану, тоже принадлежащему к сенаторскому сословию, волей-неволей приходится сделать вывод, что, если «освободители», выступающие за возвращение всей полноты власти сенату, добьются своего, последствия этой победы будут столь ужасны, что об этом не хочется даже и думать.

— Командир?

Веспасиан поднял глаза, раздраженный вмешательством в ход его мыслей.

— В чем дело, трибун?

— Осталось ли что-то, чего мы еще не обсудили? Или я могу вернуться к своим обязанностям во Втором?

— Все, что нужно было сказать, уже сказано. Дай знать Плинию, что он освобождается от обязанностей старшего трибуна. Пусть посвятит тебя в наши планы на завтра. Как только войдешь в курс дела, займись вопросами снабжения.

— Есть, командир.

— И помни, Вителлий, — легат вперил в трибуна суровый взгляд, — независимо от того, что ты являешься императорским соглядатаем, в моем легионе тебе отведена должность старшего трибуна, и я буду требовать от тебя полноценного несения службы именно в этом качестве. Наше соглашение покрывает твое прошлое преступление, но если ты позволишь себе пренебречь своим долгом и в будущем, я позабочусь о том, чтобы тебя не минула кара.

ГЛАВА 19

Следующим утром, с зарей, римская армия двинулась за Мидуэй. Когда плотная колонна солдат добралась до брода, темп движения резко замедлился. Хотя большинство воинов имели достаточно опыта, чтобы не пытаться расталкивать воду полупогруженными в нее щитами, а несли свое снаряжение над головами, тащиться по взбаламученному тысячами ног дну реки было не очень приятно. К тому же, хотя легионы и получили день отдыха, многие все еще ощущали усталость, а немалую часть людской массы, переходившей водный поток, составляли ходячие раненые. То здесь, то там можно было увидеть людей с окровавленными повязками или таких бедолаг, по напряженным лицам которых угадывалось, что им лишь с трудом удается превозмогать боль. Но несмотря на потрепанный вид, легионеры выступали в поход в полной боевой готовности, горя желанием снова вступить с бриттами в бой.

Успех недавнего сражения вернул бойцам Второго веру в себя, и это не могло не порадовать их командира. Он следил за тем, как голова колонны вверенного ему легиона выпросталась из воды, прошлепала по глинистому берегу, поднялась по склону и исчезла за варварскими укреплениями. В смутном утреннем свете вся эта маршевая колонна напомнила Веспасиану гигантскую многоножку из тех, каких он видывал еще ребенком в семейном поместье близ Рима. Именно на такое странное существо походила длинная поблескивающая шевелящаяся лента, с помощью множества конечностей натужно ползущая вверх по откосу.

Рядом с ним молча оглядывал подступы к земляному, насыпанному бриттами валу сидящий на лошади старший трибун. Воспоминание о кровавой бойне, имевшей там место, резко контрастировало с безмятежностью раннего утра. Кровь, окрашивавшую водную гладь в красный цвет, утащило течением, а тела, усеивавшие весь берег, унесли для кремации.

Следов яростной схватки нигде практически не осталось, но она накрепко запечатлелась в памяти тех, кто сражался и выжил. Со смутным ощущением гнетущей нереальности происходящего Вителлий повернул своего коня и, вонзив ему пятки и бока, легкой рысцой направился вверх по устроенному механиками пологому скату. Вскоре он проехал мимо колонны четвертой когорты, не обратив никакого внимания на враждебные взгляды, которыми одарили его двое бойцов шестой центурии, тех, что шагали несколько впереди ее рядового состава.

— Я-то думал, что больше мы этого ублюдка не увидим, — проворчал Макрон. — Интересно, какого хрена его снова занесло в легион?

А вот Катона причины возвращения трибуна во Второй легион особо не волновали. Мысли его были заняты совершенно другим. Боль от ожогов, казалось, усилилась, и теперь он с тоской вспоминал о вчерашнем, посвященном приятному отдохновению дне. Грубая ткань туники натирала обваренный бок, несколько волдырей, похоже, там лопнули, но ему не оставалось ничего, как, стиснув зубы, шагать и шагать за тыльными шеренгами пятой центурии.

То, что предстало его взору, когда шестая центурия проходила через бывший лагерь бриттов, повергло юношу в ужас. Огороженное пространство почти сплошь обуглилось от огня, и если тела павших римлян были с почестями кремированы, то мертвые туземцы отнюдь не удостоились такого внимания. Их трупы, грудами наваленные повсюду, медленно разлагались под солнечными лучами. Неподвижный воздух отяжелел от тошнотворного сладковатого запаха мертвечины, а сам вид убитых, их окостеневшие члены и разинутые навсегда рты вызывали у юного оптиона чувство непреходящего омерзения. Ощутив, что желчь, толчками поднимавшаяся к его по горлу, вот-вот найдет выход, он прибавил шагу, как, впрочем, поступили и те, кто шел перед ним. Десятки пленных бриттов копали погребальные ямы для своих павших товарищей под бдительным присмотром отряженных сторожить их бойцов Двенадцатого легиона. Должно быть, эти бездельники рады возможности не участвовать в предстоящей схватке, подумал Катон, на миг позавидовав караульным, но тут легкое дуновение ветерка опять наполнило его ноздри душным смрадом гниющей плоти, вызвав рвотный позыв.