Здесь гуляет Овечья Смерть - Нестерина Елена Вячеславовна - Страница 5

Аркашка разогнулся, вытер лицо ладонью и посмотрел в небо, которое из голубого постепенно превращалось в бело-желтое. На самом краю горизонта, где небо сходилось с высокими холмами, сбились в кучу бледные, едва приметные плотные облака. Они, как заметил вчера Аркадий, к вечеру заполонят все небо – так и приплывут сюда, сами по себе, не подгоняемые ветром, точно магнитом их притянет. Вчера днем, когда Аркашка с отцом ехали от поезда на машине, облака (может быть, даже эти же самые) точно так же скромненько толклись на обочине небесной жизни.

Далеко-далеко паслись овцы, сбившись в кучку мелких, еле видных серых горошин.

Ближе, под навесом, стояли оседланные лошади. А бабушка и Татьяна суетились в пустом овечьем загоне.

Аркашка бросился к ним.

Вдоль ограждения из длинных жердей, примотанных проволокой к столбам, тут и там лежали бездыханные овцы с ввалившимися животами. Их было не так уж много – но только потому, что большую часть бабушка и тетя Танька уже загрузили в тележку.

Вот и сейчас они, бабушка за передние ноги, а Татьяна за задние, волокли барана. Пару раз слаженно качнув его, Татьяна и бабушка забросили мертвое животное в тележку.

– Бабушка… – начал потрясенный Аркадий. – Да как же это? Что же это с ними?

Но бабушка ничего не ответила, только две слезинки скатились по ее прожаренному солнцем лицу и исчезли в большом узле шерстяного платка. Махнув рукой, бабушка зашагала к следующей мертвой овечке.

– Привет… – примирительно сказал Аркашка, обращаясь к Таньке.

Та поджала губы, отвернулась, изображая неискоренимую вражду.

– А… Куда вы их повезете? – не заметив этого, спросил Аркашка, кивая на овец в тележке.

– Сейчас повезем закапывать, – ответила тетка, которая, видимо, ждала Аркашкиного вопроса, раз не уходила от тележки. – Эх, столько добра пропадает. Бедные они, бедные. Жалко…

Аркашке тоже было жалко овец, которые еще вчера бодро трусили по горам по долам, бесновались в своем загоне. И бабку с теткой жалко – ведь овцы, как он понял, это их доход, их жизнь…

– А съесть-то этих овечек нельзя? – неуверенным голосом поинтересовался он. – Или на шкуры, что ли…

Тетка с раздражением ударила кулаком по бортику тележки.

– Тех животных, которые пали от Овечьей Смерти, ни в коем случае ни есть нельзя, ни собакам скармливать, ни шкуры с них обдирать, – горько произнесла она. – Закопать их надо как можно дальше от жилья. И все.

А потом Аркаша наблюдал за тем, как бабушка и тетка перетащили павших овец на тележку, как впрягли в нее лошадь. Ведя лошадь под уздцы, бабушка долго шла по степи. Тележка подскакивала на кочках, скрипела деревянными боками, грозя развалиться под тяжестью овечьих трупов.

Тетка Таня и Аркаша брели вслед за телегой. Тетка несла на плече две лопаты, не доверив ни одну из них слабосильному московскому племяннику, и молчала.

Только когда их хуторок превратился в малюсенькую, едва приметную на желто-красной выжженной равнине темную точку, бабушка остановила лошадь. Схватив лопаты, обе женщины спустились в неглубокий овражек и принялись копать пересушенную красную землю. Она поддавалась с трудом, пыль с тяжелых комьев летела в лицо, но бабушка и тетка продолжали упорно копать.

Аркашка, которому снова не доверили никакой работы, стоял возле лошади и смело гладил ее по мохнатой морде. Эта лошадка, впряженная в тележку, отличалась от тех, на которых ездили бабка и тетка верхом. Она была пониже, не такая гладко лоснящаяся, а какая-то меховая, с длинной спутанной гривой, совершенно свойская и приятная.

Образ таинственной и ужасной Овечьей Смерти не давал Аркаше покоя. Жили овцы, жили, а сегодня их закапывают… А если Лошадиная Смерть завтра прибежит, с вон тех дальних холмов спустится. И что? Умирать придется этой милой лошадке? Или выползет Смерть Человечья… Как такое может быть? И как эти сушь и безветрие могут быть с призраком связаны? И кто видит эту Смерть? Одна тетка Танька? Может быть, Овечья Смерть ей просто глючится? Голову тетке надо лечить – или хотя бы просто проверить, в Москву горемычную родственницу отвезти…

Мысли Аркашки прервали тетка и бабушка. Они закопали овец, перерыв все вокруг, насыпали над бывшим овражком небольшой курган – и теперь вряд ли степные лисицы и птицы-падальщики доберутся до умерших овец и баранов. Никто их не потревожит.

– Я ее хотела вчера извести, да не смогла, – когда уже процессия наладилась к дому, ни с того ни с сего зашептала тетка Танька Аркадию. – Испугалась я. На миг только притормозила – и поздно оказалось… Опоздала, в общем.

– Кого? Кого извести? – в первый момент не понял Аркадий. Но потом вспомнил, понимающе закивал.

Но подумал: шутит, бесстыжая, издевается, страху нагоняет, чтобы посмеяться над ним!..

А тогда что же произошло?

– Мать все талдычит, что болезнь среди овец просто-напросто пошла, зоотехника ждет, может, говорит, он подлечит их, ветеринара-то у нас все равно нету. А я знаю, в чем все дело… – словно прочитала мысли Аркадия Танька, и он в который раз подумал о том, что все-таки ведьма она, ведьма степная натуральная.

Едва женщины подъехали к своему дому, тут же распрягли лошадку-мохнатку, отвели ее в конюшню; выпив чаю, вскочили на ждавших их оседланных лошадей-красавиц – и унеслись в степь, где умные собаки одни стерегли их овец. Татьяна только, хитро прищурившись, долго смотрела на Аркашку, ему очень не по себе от этого непонятного взгляда стало. То ли смеется над ним противная тетка, то ли сказать хочет что-то важное и секретное. Не поймешь… И остался Аркадий снова один на хозяйстве. Отец его по-прежнему спал, вышел, правда, на пять минут на улицу, посидел на порожке маленького перекошенного крыльца, покурил, напился холодной воды – и опять устроился спать.

А Аркадий вновь вышел на степной простор. Нет, все-таки сегодня было как-то по-другому. Легкое, едва-едва уловимое движение чувствовалось везде. Воздух уже не дрожал, а словно бы покачивался, вдоль земли какая-то волна шла. Да нет, никакая это не волна – это ветерок подул, травой заиграл! Аркадий специально присел на корточки и положил ладони на пучки сухих былинок, торчащие из маленьких кочек. Они колыхались. Да и в лицо то и дело дышало ветром. И пусть он не создавал прохлады, был таким же горячим, как воздух, но ветер дул над степной гладью.

Несмотря на жару, не гудело в голове, не давило на мозги и душу – потому что тревожного страха, этой жути, которая выползала вчера из неясного марева, сегодня не было!

Осознав это, Аркашка весело сбежал с бугорка, с которого ему теперь уже стало привычным обозревать окрестности, с гиканьем понесся к дому, влетел в конюшню. Лошадь-мохнатка радостно подала голос из своего стойла. Аркашка принес ей ведро воды, лошадь охотно принялась пить, а Аркадий взялся расчесывать и расправлять ей свалявшуюся и залипшую гриву.

А ближе к вечеру проснулся отец, нашел Аркашку, увидел, как тот обхаживает лошадку, и вывел ее на улицу.

– Будешь учиться ездить верхом? – спросил он сына.

У Аркадия даже дух захватило.

– Конечно, буду учиться, папа! – воскликнул он.

– Тогда вот, посмотри, рекомендую – самая тренировочная лошадь. И нрав смирный, и падать с нее низко.

Отец постелил на спину мохнатке какой-то тулуп, держа лошадь за недоуздок, показал, как нужно на нее садиться, – и обучение началось!

Вечером бабка и тетка пригнали овец. Аркадию показалось, что их и меньше-то не стало, однако в загоне, куда они перетекли блеющей кудлатой рекой, теперь значительно просторнее по сравнению со вчерашним днем.

Аркадий долго ходил вдоль загона, присматривался к овцам, оглядывал местность вокруг. Что же это за Смерть такая вокруг бабкиных овец крутится? Может быть, удастся увидеть на земле ее следы? Но сколько ни ползал по земле, сколько ни присматривался мальчишка, ничего необычного увидеть не смог. Лошадиных копыт отпечатки, овечьих, собаки что-то рыли… Но и все! Ничего аномального.