Совсем не Аполлон - Киери Катарина - Страница 7

Этим утром она пару раз заглянула ко мне, переспросила, справлюсь ли я без нее. Потом принесла чай в термосе, кувшин апельсинового сока, пару хлебцев, две таблетки жаропонижающего и свежую газету. Я предвкушала приятный день — если не считать боли в горле, конечно.

Мама закрыла за собой дверь. Я включила радио, негромко, и уже собралась принять таблетки, как вдруг вспомнила о Лене. Вообще-то я обычно звонила ей, если не собиралась идти в школу. Удивительно, как быстро все меняется. Всего за несколько дней. Лена так долго была неотъемлемой частью моей жизни, а теперь я не знала, звонить ей или нет. Что-то внутри меня говорило — позвонить нужно, и, поколебавшись пару минут, я встала, нетвердым шагом подошла к телефону в прихожей и набрала Ленин номер.

Удивительно, но никто не взял трубку. Я набрала номер еще раз, но дома, очевидно, никого не было. Очень, очень странно. Конечно, их телефон мог сломаться. Тогда она, наверное, позвонит в дверь, когда придет за мной. Я доковыляла до постели, с некоторым трудом проглотила таблетки и запила их соком. Лена не пришла. Я уснула.

Проснулась я в половине десятого, подушка была влажной от пота, боль в горле ослабела. Я налила себе чаю и уселась на постели почитать газету. Я не успела ее раскрыть — она раскрылась сама на страницах раздела «Культура». И взгляд мой, конечно же, сам собой нашел совершенно определенную статью. Написанную кем? Может быть, Андерсом Страндбергом? Разумеется. «Раздел „Культура“ рекомендует: вкусненькое к Рождеству». Как я поняла, советы читателям, которых вскоре ждут долгие рождественские каникулы. «Главный любовный роман XX века, „Серьезная игра“ Яльмара Сёдерберга». Рекомендация Андерса Страндберга.

Я прочла статью раз, потом еще один. Потом позвонила маме.

— Привет, это я.

— Привет, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — произнесла я тоном, слишком бодрым для больной школьницы. — То есть… горло немного болит.

— Но ты справляешься?

— Ну да. Я вот что хотела спросить: ты не можешь зайти в библиотеку и взять для меня книгу?

— Могу зайти в обед. Какую?

— Яльмар Сёдерберг. «Серьезная…» Погоди, посмотрю…

— Игра. «Серьезная игра». Стоит на книжной полке.

У нас дома не так много книг. Особенно в сравнении с Лениной семьей — у них намного больше. Гораздо больше. У них стеллажи занимают целую стену гостиной, от пола до потолка. Все книги красиво расставлены. Некоторые стоят, другие художественно сложены стопками. И еще стопка книг всегда лежит рядом с большим цветочным горшком на журнальном столике у дивана.

У нас дома все не так. В гостиной стоит уродливый темный сервант из грех частей. Одна из них наполовину закрыта стеклянными дверцами, за ними виднеется беспорядочное собрание фарфора и бокалов для шампанского, которые мы никогда не достаем. На Других полках просто вещи — фотографии, керамика, всякие безделушки. И только одна треть шкафа занята книгами. Внизу невысокие шкафчики с дверцами — самая уродливая часть этого сооружения, на мой взгляд. Но мне нравится их открывать. Там пахнет детством, моим детством. Запах старых фотоальбомов, дешевых сувениров, которые ни у кого рука не поднимается выбросить, домотканые салфетки, которые мы достаем только к Рождеству, и прочие вещицы, о назначении которых все давно забыли.

Когда я была маленькая, то могла часами сидеть у этих шкафчиков и играть с кастаньетами и веерами с Майорки.

Я почти никогда не вижу родителей за книгой. То есть маму — почти никогда. Папа иногда читает биографии и книги, написанные выдающимися политиками. Когда-то они оба, наверное, читали гораздо больше — все-таки книги дома водятся. Но мне не пришлось долго искать «Серьезную игру». «Биргитте от Бенгта, с любовью, Рождество 1979» — вот что было написано на первой странице. Ничего себе! Значит, папа подарил эту книгу маме за несколько лет до моего рождения. С любовью. Я даже смутилась немного, как будто вдруг увидела что-то интимное, не предназначенное для моих глаз. И снова испытала то чувство — будто я совсем не знаю собственных родителей. «С любовью». В нашей семье вроде так не говорят. Мы не говорим друг другу, что любим. Наверное, не потому, что на самом деле не любим друг друга, а просто не говорим, и всё, — нет такой привычки, что ли. Если у меня когда-нибудь появятся дети, я все время буду говорить им, что люблю их.

В общем, остаток дня я провела с Лидией Стилле и Арвидом Шернблумом. Когда они встретились, ей было девятнадцать, ему двадцать два. Это произошло в тысяча восемьсот девяносто седьмом году, почти за сто лет до моего рождения. Они все время казались мне старше своего возраста. Постоянно приходилось напоминать себе, что они молодые, а не… как это называется, среднего возраста.

Грустная книга. Все вышло не так, как они хотели. Жили в тисках правил — как нужно себя вести, особенно в отношении противоположного пола. Черт, ужасно было родиться женщиной сто лет назад. Не иметь права даже заговорить с мужчиной, если он не родственник: в лучшем случае просто не одобрят, в худшем — будет скандал. А Арвид: бедная продавщица забеременела от него, а ему хоть бы что.

Вечные слезы на глазах Лидии под конец немного надоедают, но хоть ее и описывают слабой и чувствительной, именно она оказывается самой смелой. Именно она хотя бы иногда действует по зову сердца. А Арвид все время ссылается на обстоятельства: «Выбора нет! Никто не выбирает себе жену, и любовницу, и детей. Они просто появляются, они есть, иногда ты их теряешь. Но это не результат твоего личного выбора!» Неужели это и вправду так? Разве твои собственные желания совсем не имеют значения? Но любовная история красивая. И книга хорошая. Может быть, не лучшая из тех, что я читала. Но хорошая.

Если бы все было как прежде, то вечером я позвонила бы Лене и рассказала, что прочла книгу. Она бы тоже прочла ее — наверное, у них дома «Серьезная игра» тоже есть. А потом мы стали бы обсуждать. Может быть, за чашкой чаю. Наверное, Лене книга понравилась бы не так сильно, как мне. Она обратила бы внимание на другие детали — не те, что заметила я. И тогда я стала бы сомневаться в том, что книга мне нравится. Но теперь все было не как прежде. И от этого внутри что-то сжималось.

Потом появилась кошка. Я пыталась представить себе, как Андерс Страндберг читал эту книгу. Лежал он или сидел? Наверное, сидел. Рецензенты вряд ли читают лежа, это же работа. В статье он написал, что впервые прочел книгу в возрасте семнадцати лет и что она, вероятно, повлияла на его представления о любви между мужчиной и женщиной гораздо больше, чем он мог себе представить. Что это означало? Что он в глубине души считает, что мужчина должен быть свободен, а женщина — приспосабливаться к обстоятельствам? Надеюсь, все не так плохо. Потом я подумала об одноклассниках. Попыталась представить себе, как они читают «Серьезную игру» — через пару лет. Нет, невозможно. Ни один из них не станет. Хотя Стефан — он, может, и прочел бы. Он не совсем такой, как остальные парни в классе. Их-то вообще сложно представить себе с книгой в руках.

Андерс Страндберг. О чем я вообще думаю? Бросилась читать книгу только потому, что он написал о ней. Зачем? Вообразила, что это сделает его ближе? И как это — ближе? Ближе к тому, чтобы положить голову ему на грудь? Но что там, в этой груди? Что мне известно о нем? Ничего. Сплошные девичьи фантазии, вот и все. Детский сад.

А кошка все мурлыкала и мурлыкала.

7

У меня еще побаливало горло, сил было мало, но в среду я все-таки решила пойти в школу.

Лена не звонила. Странно. Обычно мы всегда знали друг о друге главное — больна или здорова, дома или уехала. А теперь все было не как прежде, все было иначе. И на этот раз я опять не могла понять, что правильнее — позвонить или оставить в покое. Что для нее лучше? Потом я спросила себя, какое обвинение хуже: что ты звонишь слишком часто или слишком редко. «Слишком редко — хуже», — решила я. К тому же я не имела представления о том, что сказать, когда она возьмет трубку.