Странники между мирами - Ленский Владимир - Страница 36

— Если ты будешь дураком, то помрешь в канаве, согласился Лахмар. Он говорил вполне дружелюбным тоном. («Ого!» — подумал Радихена.) — Но если ты будешь работать добросовестно, если тебе будет интересно — не пропадешь. Мастером станешь, понял? Начальником смены, а там получишь и шахту... Научишься читать. Библиотеки для рабочих бесплатные. У тебя будет собственный счет в банке. Через двадцать лет сможешь купить дом. Тебе сколько лет?

— Не знаю, — сказал Радихена.

— Через двадцать лет ты будешь еще не старый, женишься. Подумай.

— А что думать, — сказал Радихена, — давай бумажки, я подпишу. Палец приложить или загогулину поставить?

Палец, вот здесь, — показал Лахмар. — Через полчаса отправляемся. Пожелания у тебя какие-нибудь есть?

— Только одно, — сказал Радихена, — я хотел бы жить и работать как можно дальше от остальных из моей деревни.

— Это можно устроить, — кивнул Лахмар. — Давай подписывай.

Глава десятая

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЖЕЛАЕТ ЭЙЛЕ ДОБРА

— Я недооценил тебя, — признал Адобекк, когда племянник предстал перед ним с запекшейся кровью на ушах и с дешевыми сережками, болтающимися при каждом движении головы. — Где ты отыскал подобное убожество?

— Ничто другое в тот час не было для меня доступно, — объяснил Ренье. — Пришлось ограбить жену цирюльника.

— В этом чувствуется определенный стиль, — сказал Адобекк. — Умыться не хочешь? Или это разрушит твой неповторимый образ, над которым ты трудился последние двенадцать часов?

Ренье широко зевнул.

— Я рассчитывал не застать вас дома, — сказал он. — Но коль уж не повезло...

— Поговорим потом, — предложил Адобекк.

— Нет... Не могу. Меня распирает. Кроме того, я привык, что мы с Эмери...

Адобекк вздохнул.

— Бедные дети. Прости, что разлучил вас.

Ренье махнул рукой.

— Я все равно с ним делюсь.

— Ведешь записи? — встревожился Адобекк.

— Нет, я мысленно...

— Мысленно? А меры против телепатов принял?

— Я пользуюсь шифром.

— Ладно, выкладывай, — позволил Адобекк.

— Во-первых, я нашел ворота с кольцами для наручников...

— Где? — оживился Адобекк.

— На шестой стене. Вокруг дворцового квартала, прямо напротив главной аллеи. Они заколочены, поэтому о них никто и не знает. Там точно кольца. Ржавые, но вполне крепкие.

— Интересно, для чего их использовали? — задумчиво произнес Адобекк. — Может, как коновязь?

Ренье уставился на дядю, который продолжал водить глазами по комнате и высказывать различные предположения:

— Или чтобы подвешивать корзины с милостыней? Вероятно, в эти же корзины люди клали свои прошения... Или туда вставляли держатели для факелов. А может, к ним крепился поперечный брус?

— Я напишу об этом бабушке Ронуэн, — обещал Ренье.

Адобекк чуть покраснел.

— Не станешь ведь ты огорчать нашу Ронуэн?

— Стану!

— По-моему, твое рвение излишне... Ладно, об этом поговорим после. Что было «во-вторых»?

— Во-вторых, я узнал, чем занимается Тандернак.

— Я все-таки велю разложить огонь. Пусть пока согревается вода. От тебя невыносимо воняет.

С этими словами Адобекк тяжело поднялся и вышел из комнаты, оставив Ренье в одиночестве. Молодой человек видел, что дядя взволнован, и это доставляло ему великое удовлетворение.

— О, какое жестокое наслаждение — оттянуть миг раскрытия тайны! — сообщил Адобекк, вновь показываясь в комнате. — Ну так чем он промышляет?

— Содержит бордель, — выпалил Ренье.

Адобекк нахмурился.

— Дитя, употреблять подобные слова недопустимо.

— А посещать места, называемые подобными словами допустимо?

— Дворянин никогда не признается в этом.

— Да ладно, я там не был... Но заглянуть придется. Чтобы убедиться наверняка. У Тандернака, судя по всему, хорошо налажено дело. Он забирает девчонок, а иногда и мальчиков из бедных семей. Несколько месяцев они отрабатывают все, что он на них потратил, а затем отправляются подальше от столицы, на постоялые дворы. В качестве прислуги и всего остального.

— Интересно, что с ними происходит потом? — сказал Адобекк.

— Не знаю...

— Сам подумай: не может же он набить свои постоялые дворы рабочей силой до отказа. — Адобекк вздохнул. — Вероятно, кое-кто находит способ удрать; других выгоняют, когда они перестают нравиться клиентам.

— А кое-кто умирает, — заключил Ренье.

— Зачем так мрачно? Продажная любовь — тоже способ существовать.

— Не для всех.

— Ну, не для всех, конечно... Но ведь равенства и не существует, — успокоительным тоном проговорил Адобекк. — Меня другое беспокоит. Ее величество пожаловала этой гадине дворянство.

— Вот именно, — Ренье потемнел лицом. — Нужно доложить...

Адобекк закрыл ему рот ладонью.

— И думать забудь! — повелел он. — Ты с ума сошел? Она — королева! Она — женщина, наследница Эльсион Лакар, эльфийская принцесса! Как ты осмелишься сказать ей в лицо: «Госпожа, вы пожаловали дворянский титул человеку, который содержит тайный публичный дом и развращает детей обоего пола... и так далее...» Ну вот представь себе это! — Адобекк чуть тряхнул племянника за плечо. — Представил?

Он убрал ладонь с его рта. Ренье облизнул губы.

— Я даже думать о таких вещах в ее присутствии не решаюсь, — признался он. — Но что же делать?

— Извести гадину, что же еще! — Адобекк хищно ухмыльнулся. — Займись. Тандернак должен уйти из нашего мира в какой-нибудь другой. Можешь пользоваться любыми способами, даже грязными. Только не попались.

Тандернак не верил в любовь и не испытывал потребности в ней. В ранней юности он позволил себе испытать сильную страсть к женщине, бывшей лет на пять старше него, и закончилось это приключение более чем скверно. Тандернак не мог найти разумных обоснований своему чувству: объект его влечения не отличался ни свежестью, ни добротой. Кусок здоровой женской плоти. Она ворочала делами у себя в конюшне, где давала напрокат лошадей — кому для сельских работ, кому для путешествий, и руки у нее шелушились. Тандернак подрабатывал у нее тем летом. Платила она скупо, но ему было довольно находиться рядом, вдыхать исходящий от нее кисловатый запах женского пота и мечтать. Только однажды она заметила томление юноши и просто спросила:

— Да ты никак хотел бы провести со мной ночку-другую?

У Тандернака перехватило горло, и он молча кивнул.

— Давно надо было сказать, — заметила она. — Приходи нынче же. Да захвати молока — я после таких дел люблю подкрепиться.

Вот так обыденно все обстояло, но Тандернаку случившееся представилось настоящим чудом. Все тело его горело, невидимое пламя плясало на коже под одеждой, глаза приобрели отсутствующее выражение. Едва дождавшись сумерек, он забрался в хозяйкину комнату и стал ждать.

Она пришла, когда уже совершенно стемнело, и долго возилась с одеждой. Молодой человек прятался под одеялами и слушал, как гремит кувшин, как льется вода. Тяжелые шаги хозяйки звучали уверенно, неспешно. Она занималась тем, что делала каждый вечер, — умывалась, расчесывала волосы, готовилась ко сну. Она никуда не спешила.

Наконец она показалась в комнате и зажгла лампу. Обвела помещение взглядом.

— Ты здесь? — окликнула она юношу.

Он закопошился под одеялом, высунулся... и увидел на хозяйкином лице глубочайшее отвращение.

— Что это с тобой? — вопросила она.

Он обомлел от ужаса.

— Что? — пролепетал он. — Ты же сама позвала...

Она досадливо махнула рукой.

— Я не про то, что позвала, — моя постель не королевская казна, чтобы вешать на нее замок... Что у тебя с лицом, а?

Он провел ладонью себя по щеке.

— Я грязный? Вроде бы мылся...

— Грязный? — возмутилась она. — Да ты паршивый! Где ты подцепил эту паршу, а?

— Нет у меня никакой парши! — жалобно закричал Тандернак. — Если ты передумала ложиться со мной, то так и скажи, я пойму.