Прозрачный старик и слепая девушка - Ленский Владимир - Страница 50

— И этот самый плащ вы желаете мне продать? — спросил Ренье.

— Именно.

— И сколько вы за него хотите?

— Ну, десять монет, — сказал гробовщик.

Тут в комнате снова появилась Генувейфа и сказала жалобно:

— А из чего ужин готовить? Я искала-искала, но ничего не нашла.

— Там мука есть, посмотри лучше, — заворчал отец. — В банке.

Девушка снова скрылась.

— Полоумная она у меня, — сказал он грустно.

— По-своему она очень умная, — возразил Ренье. — И напрасно вы, кстати, думаете, что она без вас пропадет. Думаете ведь об этом, да? Так вот, не пропадет. У нее душа радостная.

— Только радости с этого нет, — упрямо сказал старик.

— Вам по профессии вашей положено быть таким мрачным, — заявил Ренье. — Если вы не возражаете, я приду к вам завтра с деньгами.

— Завтра никак, — сказал старик. — А вот дней через пять — милости просим.

Разумеется, Ренье прекрасно отдавал себе отчет в том, что никакого Желтомордого Боланта, скорее всего, не существовало. Равно как не существовало и похорон вышеозначенного вора — врага домашних животных, от крысиных зубов погибшего. И плащ свой старый гробовщик намерен приобрести на барахолке, чтобы потом втридорога всучить его студенту.

В эту игру гробовщики, экзекуторы и налоговые инспекторы Коммарши играли с учащимися Академии уже много лет. Правила были известны, и никто не жаловался. И кто такой Ренье, чтобы требовать подлинной вещи? Подлинная, поди, стоит тысячи монет.

Однако, каким бы фальшивым ни был плащ, но гробовщик-то — самый настоящий! Запредельно нищий, мрачный, с сумасшедшей дочерью. Упустить такую возможность было бы верхом глупости.

Поэтому, расставшись с Эмери, Ренье решительно зашагал в сторону Старого рынка.

Он прошел мимо серого здания городского архива — там не было окон, чтобы завещания, хранившиеся в толстых деревянных шкафах, не портились от перепадов температуры, сквозняков и сырости, — миновал десяток скучных светленьких домиков, которые городская мэрия Коммарши предоставляла своим служащим в пожизненное пользование, и вдруг возле башни долговой тюрьмы заметил знакомые фигуры.

Ренье чуть прибавил шагу. Сомнений не было: Эгрей и с ним Фейнне. Брат, конечно, прав: девушка не то чтобы увлеклась Эгреем, но, во всяком случае, она не препятствует ему ухаживать за собой. Гуляет с ним по городу, по саду, катается на лодке. Интересно, о чем они разговаривают?

Ренье чуть прибавил шагу. Несколько раз ему чудилось, будто он вот-вот начнет разбирать слова, но затем новый порыв ветра относил звуки в сторону. А ветер, заплутав в узких извилистых улицах Коммарши, приобретал причуд больше, чем выживший из ума аристократ, запершийся в своем поместье.

Подходить вплотную Ренье боялся. Он знал, что у Фейнне чуткий слух. Да и Эгрей, следует отдать, ему должное, всегда держится начеку.

Эгрей все больше и больше представлялся Ренье скользким, неприятным типом. И, что самое главное, сам Эгрей превосходно был осведомлен о собственной скользкости.

Тем не менее Ренье внимательно следил за парочкой. «Элизахар, должно быть, сейчас места себе не находит, — думал Ренье. — Ладно, Элизахар. Я прослежу за ними. Можешь не беспокоиться».

Они миновали еще несколько кварталов. Так и есть! Эгрей тащит ее на Старый рынок.

Ренье побежал по другим улочкам, рассчитывая добраться до фонтана быстрее.

Геиувейфу он увидел издалека. Девушка бегала от русалки к русалке, целовала их носы и глаза, обнимала их за толстые короткие шеи, прижималась щекой к их пористым щекам и непрерывно что-то говорила. Слова лились с ее губ горячим потоком.

— Что случилось? — спросил Ренье, подходя к ней.

Она метнулась к нему и схватила его за обе руки, прижав их ладонями к своей груди. Ощутив прикосновение остренькой девичьей груди, Ренье смутился, но Генувейфа этого даже не заметила.

— Он не отвечает! — бормотала она очень быстро. — Не отвечает мне! Я такое уже видела, но только с клиентами! Они платили за это деньги. А он ничего не платил.

— Кто платил? Какие деньги? — спросил Ренье, увлекая свою новую приятельницу подальше от колодца, чтобы они вдвоем не попались случайно на глаза Эгрею.

Оказавшись за углом, возле хижины, где Генувейфа обитала вместе с отцом, Ренье чуть успокоился. Он крепко взял девушку за талию и, чуть привстав на цыпочки, заглянул ей в глаза.

— Теперь говори, — приказал он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно тверже. — Кто платил и какие деньги.

— Клиенты батюшки платили деньги за то, чтобы он им позволил тихо лежать, — объяснила девушка. — Он делал это не часто. Редко. Но когда делал — так уж делал! И они лежали тихо.

— Твой отец убивал их? — Ренье не мог представить себе, чтобы тихий маленький гробовщик оказался убийцей.

— Нет, не убивал. Они засыпали, а он делал для них кровати. Настоящие кровати. Но сам он никого не просил.

— Твой отец умер? — понял наконец Ренье.

— Умер? — Она заморгала так удивленно, что Ренье прикусил язык.

— Да, — сказал он. — Должно быть, ты просто не знаешь. Я ведь купил у него плащ, вот у него и появились деньги. Должно быть, он потратил их на кровать, о которой ты говоришь.

— Кровать еще не привезли, — молвила она задумчиво.

— Привезут, — обещал Ренье.

— Все-таки он — плохой человек, — проговорила Генувейфа. — Все деньги потратил только на себя. А я два дня хочу есть, а нечего.

— Я куплю тебе покушать, — сказал Ренье. — Только сделай для меня одну вещь.

Он выглянул из-за угла. Так и есть: Эгрей усадил Фейнне на край фонтана и что-то ей рассказывает, а она гладит русалку по ущербному лицу и улыбается.

— Говори, — сказала Генувейфа.

— Там, у фонтана, сейчас сидит парочка. Девушка и с нею студент. Видишь?

Она высунулась вслед за ним и кивнула. От усердия кончик языка показался между ее губ.

— Я хочу знать, о чем они разговаривают. Ты ведь разбираешься в людях, Генувейфа?

— Да, — сказала она. — Например, я сразу разобралась, что тебя зовут не Эмери.

— Это сейчас неважно — как меня зовут. Дорогая, я твой друг, и это — чистая правда. Та девушка — слепая.

— Бедняжка, — прошептала Генувейфа. Слезы потекли по ее загорелому лицу двумя чистыми, обильными потоками и так же быстро высохли. — Бедняжка.

— А парень хочет, чтобы она была с ним.

— Он плохой?

— Это ты сама можешь понять, плохой он или хороший. Но если говорить всю правду...

Тут Генувейфа устремила на Ренье проницательнейший из своих безумных взглядов и принялась кивать с такой силой, что Ренье начал бояться, не оторвалась бы у нее голова. Свалявшиеся волосы и повисшие в них репьи при этом так и подпрыгивали.

— Если говорить всю правду, — с нажимом повтори, Ренье, — то этот парень мне совершенно не нравится Дрянной он человек. Он вовсе не любит девушку. Он просто хочет, чтобы она в него влюбилась.

— Зачем? — удивилась Генувейфа.

— Он хочет украсть ее душу — так, как иногда люди воруют сладости или еду. Кстати, пойду поищу, что бы купить на ужин, — сказал Ренье. — А ты ступай к ним и подслушивай. Только не говори им, что подслушиваешь ладно? И имени моего не называй. Иначе все пропало. Он украдет ее сердце, и будет слишком поздно, чтобы что-то спасать.

Генувейфа поцеловала Ренье в щеку и важно направилась в сторону фонтана.

Ренье быстро зашагал в противоположном направлении. Ему требовалось найти гробовщика и оплатить похоронные услуги по самому низшему разряду, а затем добыть для Генувейфы побольше пирожков и сладкого компота в кувшине.

Генувейфа сидела на краю фонтана и возила в пыли ногами. Она нарочно надула щеки, чтобы выглядеть глупой (отец всегда говорил ей: «Не надувай щеки, не то будешь выглядеть глупо!»), и уставилась в провал между домами — в переулок, где находилась и хижина гробовщика. Странно, что батюшка лежит с таким недовольным видом и не желает с нею разговаривать. Девушка то и дело вспоминала об этом и встряхивала головой.