Пророчество Двух Лун - Ленский Владимир - Страница 6

— Кстати, я в любом случае выясню, почему ты собирался убить его высочество, — произнес Адобекк.

— Да, — с легкой горечью промолвил Радихена. — Это ведь для вас самое главное.

Его большой, неопределенно обрисованный рот скособочился. Адобекк насторожился.

— А разве покушение на жизнь наследника — не главное? — удивился он строго.

Радихена развязно ухмыльнулся.

— Нет, — ответил он, как будто забавляясь. — Совершенно не главное.

— Интересно.

Адобекк снова уселся прямо, положил руки на колени ладонями вниз: так выглядело одно из королевских надгробий. Внушительная поза.

— Что же, по-твоему, главное, Радихена?

— Я убил Эйле, вот что я сделал. Понятно вам? — сказал Радихена. И вдруг мелко захихикал.

Его тело, растянутое между колоннами, тряслось и вздрагивало. Адобекк позволил себе поднять бровь.

— Только недоучки опускаются до истерик, — заметил Адобекк, дав пленнику несколько минут для этого странного смеха. И вздохнул с видом полной безнадежности: — Я так о тебе и думал: ты — недоучка. А жаль.

— А мне-то как жаль! — выкрикнул Радихена. — Мне как жаль! Знаете, господин, почему я согласился? Знаете, почему я решился убить принца? — Он перестал дрожать, застыл, и отвратительная слюнявая гримаса замерла на его лице.

— Разумеется, я этого не знаю, — холодным тоном отозвался Адобекк.

— Ради нее, — сказал Радихена. — Ради Эйле. Представляете? Я согласился на все только ради Эйле!

— Любовь поселян на лоне природы очаровательна только в пасторалях, — сказал Адобекк. — В натуральном, так сказать, исполнении она довольно скучна и наполнена банальностями…

Но глаза царедворца сделались чрезвычайно внимательными, а на лице проступило сочувственное выражение: он уловил в словах арестованного нечто важное. Нечто такое, чем можно будет воспользоваться в дальнейшем.

— Она, — повторил Радихена и посмотрел в потолок. — Она, она… Я даже забыл ее имя, представляете? Вы можете представить себе, мой господин, чтобы человек забыл имя возлюбленной?

— Мне доводилось, — сдержанно ответил Адобекк. — Однако для тебя это еще не повод считать себя ровней мне или кому бы то ни было.

— О, я никому не ровня! — горячо согласился Радихена. — Ведь каждый человек что-нибудь из себя да представляет, а я — никто. Меня не существует. Потому я и забыл ее. Я никто, а никто не знает никого. Понимаете?

— Выражайся проще, — поморщился Адобекк. — Поменьше патетики.

Радихена упивался этим разговором. Несмотря на только что высказанное замечание касательно «недоучки», Адобекк то и дело принимался общаться с Радихеной как с равным себе — если не по происхождению, то по образованию: «пастораль», «патетика», «банальности»…

— О том, что случилось, я хочу знать как можно больше, — сказал Адобекк. — Будь точен. Ты ведь не сам по себе решился убить принца, не так ли?

— Нет, мой господин! — ответил Радихена, посмеиваясь. Его опять начала колотить дрожь. — Разумеется, нет. Какое мне дело до принца? Ведь не принц уничтожил мою жизнь.

— Кто же это сделал? — осведомился Адобекк, заранее зная ответ.

— Господин Адобекк, вот кто! — Радихена оскалился, серая прядь волос упала ему на лоб и приклеилась: лоб оказался потным. — Господин Адобекк, королевский конюший, который даже не подозревал о моем существовании.

— Вернемся к покушению на жизнь его высочества. — Адобекк сделал жест почти театральный, с непревзойденным изяществом закрутив во взмахе кисть. — Твоя жизнь сейчас не стоит ни гроша, так что много рассуждать о ней нет никакого смысла.

— Моя жизнь никогда не стоила ни гроша…

Адобекк сказал:

— Радихена, я прикажу тебя пытать. В королевстве очень давно этого не делали, но клянусь тебе всем, что есть на земле отвратительного, я отдам такое распоряжение! Вот тогда ты перестанешь наконец рассуждать на отвлеченные темы и поведаешь о покушении все. Все до последней капельки.

Радихена дернул рукой, но ремни, которыми его привязали, держали крепко.

— Что? — удивился Адобекк. До сих пор пленник держался довольно смирно.

Радихена сказал:

— Не надо.

— Хорошо.

— Герцог Вейенто имеет больше прав на престол, чем принц Талиессин, — сказал Радихена. — Вейенто происходит от старшей ветви…

Адобекк с силой хлопнул ладонью по подлокотнику кресла и вскочил. Лицо его побагровело.

— Как ты смеешь рассуждать о таких вещах!

Радихена замолчал, слизнул капельку пота, скатившуюся ему на губу.

— Грязный холоп! — орал Адобекк, топоча ногами. — Животное! Я отправлю тебя жрать навоз!

Радихена смотрел на бушующего царедворца кротко, как корова, и шевелил пушистыми светлыми ресницами.

Внезапно Адобекк совершенно успокоился и вновь уселся. Изысканным жестом поправил выбившийся из прически локон.

— Следовательно, друг мой, это высокородный герцог Вейенто попросил вас об услуге, не так ли?

— Да, — сказал Радихена.

— Искусный ход, — похвалил Адобекк. — А волосы покрасить — тоже он придумал?

— Да…

— Отвратительный цвет: рыжий с серым. Нечто пегое. Лошадь такого окраса не приняли бы даже на скотобойне. Но если тебя казнят публично, может ненадолго войти в моду, так что стоило бы поразмыслить над этим тщательнее… Как обставить поинтереснее, то, се… Музыкантов пригласить. Фонтаны, бочки с пивом на перекрестках. Непременно прыжки через костры и лазанье на шест для окраинных кварталов. В принципе казнь всегда большой праздник. В ней заключена определенная избыточность… своего рода расточительство по большому счету… — Адобекк пробормотал все это себе под нос, однако достаточно громко, так что пленник хорошо разобрал каждое слово.

— Ладно. — Адобекк решительно отложил проблему организации казни на потом. — Вернемся к твоему поручению. Вейенто приказал тебе убить Талиессина. — Он поморщился. Звучит отвратительно. По-плебейски откровенно и как-то неизящно, не находишь? Как будто речь идет о каких-то двух мужланах… Но факт остается фактом. И ты, читавший «Книгу разлук и встреч», согласился на подобную низость. Почему?

Радихена судорожно сглотнул.

— Потому что взамен, после исполнения дела, герцог обещал мне свободу, деньги, дом…

— Убив его высочество, ты получил бы наконец возможность жениться на девушке, чье имя забыл? — сочувственно покивал Адобекк. — Понимаю… Странная, должно быть, жизнь у таких, как ты… Я, правда, никогда не пытался представить себя на твоем месте, но иной раз задумывался. Да! Не поверишь, но задумывался. Бывало, посылаешь своих людей в деревню с приказанием вздуть десяток строптивых мужланов, а сам поневоле воображаешь в уме: как там они живут, что за жуть творится в их лохматых головах… А после, как вообразится нечто, так полночи не спишь. Ты, должно быть, понимаешь это куда яснее, чем я.

— Она сама бросилась под нож, — сказал Радихена. — Сама.

Адобекк отметил: убийца описывает смерть девушки теми же словами, что и Ренье. Да, именно все так и происходило. Эйле закрыла собой Талиессина, потому что любила его.

— Она очень любила его, — машинально произнес Адобекк.

Радихена спросил — очень просто, как будто разговаривал сейчас с давним, близким другом:

— Она ведь была счастлива?

— Эйле? — Адобекк сам не заметил, как ответил в том же тоне. — Я не слишком хорошо ее знал. Думаю, да. Она была счастлива.

Радихена закрыл глаза, перевел дыхание. Теперь он выглядел совершенно спокойным.

Адобекк встал, крикнул стражу.

— Отвяжите этого человека и уведите его в прежнюю камеру, распорядился он. Оставьте ему еды и питья, дайте одеяло. Заприте и не открывайте дверь ни под каким предлогом — никому, кроме меня.

И Радихену увели.

Только тогда человек, закутанный в плащ, выбрался из тени. Адобекк тотчас встал, уступая кресло.

Ее величество правящая королева опустилась на сиденье, устало склонила голову к плечу. Адобекк подошел к ней вплотную, осторожно привлек к себе, наклонился, поцеловал волосы. Он ощущал ее дыхание на своих руках, и от этого мурашки врассыпную бежали по его коже.