Пророчество Двух Лун - Ленский Владимир - Страница 34

— Совершенно с тобой согласен.

Софир уколол палец пряжкой, выронил ее, вскрикнул и показал Ингалоре капельку крови.

— Что ты мне демонстрируешь? — скривилась она.

— Ты что, не видишь? — Он с ужасом уставился на свой тонкий ухоженный палец.

— Ну и что?

— Пряжка медная. Вдруг я заразился? Я знаю, что бывает, если уколоться медной иглой. Рука может распухнуть. Ингалора, ты меня слушаешь?

— Да, — рассеянно отозвалась она. — Вероятно, ты умрешь. Но это не решит главной проблемы: как мы без почтовых птиц будем отправлять сообщения в столицу?

— Мы ведь уже отправили… ты бессердечная дьяволица! — Он упал на ее постель, держа кисть руки кверху.

Ингалора взяла его за запястье и сунула пораненный палец себе в рот. Софир вздрогнул.

— Что ты делаешь? — вопросил он.

— Отсасываю зараженную кровь, — ответила она невнятно.

— Это поможет?

— Нет, но, надеюсь, немного успокоит тебя.

— Жаль, что ты не мальчик. — Он закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. — В конце концов, почему я так разволновался из-за этих птиц? Человек, который должен совершить покушение, обнаружен, его описание составлено… И Адобекк обо всем оповещен.

Он сладко зевнул.

Ингалора устроилась рядом с Софиром на кровати, обняла его, положила голову ему на плечо. Желтые косы расползлись по всей постели, одна улеглась поперек горла молодого человека, точно намеревалась его придушить.

— Софир, — тихим голосом заговорила Ингалора. Он ощущал ее дыхание у себя на ухе. — Мы здесь для того, чтобы присматривать за герцогом и сообщать господину Адобекку малейшие подробности. Убить Талиессина — только часть интриги. Смерть наследника не возведет Вейенто на престол. Требуется что-то еще.

Софир содрогнулся всем телом.

— Убить ее величество? — прошептал он.

— Думаю, да.

— Ты так легко говоришь об этом! — Он приподнялся, посмотрел на нее возмущенно. — У меня дух захватывает, когда я только представляю себе подобное святотатство… — Он поднес к глазам свой раненый палец и с укоризной уставился на него. Кровь почти перестала идти, но теперь палец начал болеть. Плачущим голосом Софир добавил: — Одна только капля ее крови — и весь мир наполняется любовью и сладострастием. Желанием размножаться, если угодно. Я никогда не испытывал таких сильных эмоций, как во время ежегодных жертвоприношений.

— О чем мы говорим? — осведомилась Ингалора. — О твоих эмоциях или о нашем деле?

— Одно неразрывно связано с другим, — сказал Софир, опять укладываясь на подушки. — Отправишь донесение с каким-нибудь торговцем. В конце концов, они сюда приезжают довольно часто.

Аббана ни разу еще не пожалела о том, что избрала для себя военную карьеру. Жизнь жестоко обманула эту девушку. Ни привлекательная наружность, ни образование, полученное в Академии Коммарши, не открывали перед ней настоящей дороги к успеху. Все, на что она могла бы рассчитывать, было место домоправительницы у какого-нибудь землевладельца средней руки. Ну и, если повезет, — брак с означенным землевладельцем или с его сыном.

Записавшись в армию, Аббана только выиграла. Она была грамотна и хорошо считала, поэтому ее быстро сделали сержантом и дали ей в подчинение десять человек. Точно такой же путь прошел и друг Аббаны, ее возлюбленный, человек, который был ей ближе, чем брат, — Гальен, другой неудавшийся студент Академии.

Сейчас они оба, в составе армии герцога Ларренса, временно находились на землях Вейенто.

Ларренс со своими людьми двигался к Саканьясу, укрепленному городку на границе с пустыней. Саканьяс был ключевым пунктом, и каждый раз, когда кочевники пытались оторвать от королевства клочок плодородной земли, они подходили к этой крепости.

Несколько отрядов армии Ларренса остановились в самом замке Вейенто, и Аббана с Гальеном оказались в их числе. Встреча с Ингалорой и Софиром оказалась для наемников полной неожиданностью. В тот день, когда они увиделись во дворе замка, Аббана долго не могла успокоиться.

— Что они здесь делают? — бормотала она, когда они с Гальеном уже отправились отдыхать в комнаты, отведенные для солдат: небольшие помещения в толще одной из древнейших стен замка. — Мы ушли из Изиохона, надеясь никогда больше не видеться с подобными людьми, а они тут как тут!

— Ты считаешь, что они нарочно нас преследуют? — удивился Гальен.

В полумраке он услышал, как Аббана отчетливо скрипнула зубами.

— Я ненавижу таких, как они! — выговорила девушка. — Считают себя артистами! Дешевые фигляры… Какую нужно иметь душу, чтобы вести подобную жизнь? Иногда я думаю об этом, знаешь?

— Нет, — сказал Гальен. И потянулся, чтобы обнять ее. — Аббана, с каждым днем ты удивляешь меня все больше! Как ты можешь думать о… о душе таких, как Ингалора и Софир? Они ведь… доступны.

— Да, — сказала она с силой, — а держатся как аристократы.

— Просто фигляры, ты же сама говоришь.

Он погладил ее по плечу.

— Давай будем спать, Аббана.

Она улеглась рядом, прижалась к нему всем телом, и он с удивлением почувствовал, что она дрожит.

— Ты плачешь?

— Нет, — отозвалась она голосом, который не оставлял никакого сомнения в обратном. — Не плачу. Мне просто обидно. Я никому бы в этом не призналась, кроме тебя, потому что это стыдно. Но я обижена, смертельно обижена! Они отвернулись от нас там, в Изиохоне, как от грязи.

— Ты опять за свое, — с тяжелым вздохом проговорил он.

— Но я чувствую! — Она взметнулась на постели, устремила на него страстный взгляд. — Я чувствую, что в них есть какая-то гнильца! Такие люди не могут просто так. У них есть тайна. Гаденькая, отвратительная тайна, я уверена.

— Аббана, я сплю…

Гальен закрыл глаза и действительно вскоре тихо засопел. Она гневно слушала его ровное дыхание. Сердце ее колотилось у самого горла.

Ингалора, тощая, как прут, похожая на вечно голодное животное, рыскающее в поисках пищи, — Ингалора, актерка, уличная танцовщица, семнадцатилетняя девчонка, которая не отказала, наверное, ни одному мужчине из встреченных ею, — Ингалора посмела издеваться над Аббаной, над девушкой из хорошей семьи, над образованной женщиной, над сержантом армии Ларренса!

— Я с тебя глаз не спущу, шлюха, — прошептала Аббана, обращаясь к пустоте. — Я выведу тебя на чистую воду. Я еще увижу, как тебя потащат на виселицу. Шлюха, шлюха, шлюха!

Минуло несколько дней после пиршества, которое герцог Вейенто устроил в честь доблестных воинов Ларренса. То и дело Аббана видела Ингалору во дворе замка: желтоволосая танцорка гуляла под руку то с одним, то с другим солдатом, смеялась с младшими офицерами, болтала с прислугой. Она выглядела веселой и общительной и, что самое неприятное, не испытывала ни малейших неудобств при встречах с Аббаной: не отводила глаз, не пыталась увильнуть. Танцорка попросту смотрела сквозь Аббану, точно не замечала ее.

Наконец Аббана нарочно преградила дорогу ей и какому-то белобрысому солдату, который угощал ее фруктами и время от времени трепал по спине. Ингалора водила плечами, щекотала ладонь солдата острыми лопатками, жевала, смеялась — все одновременно.

Очутившись у них на пути, Аббана насмешливо смотрела на парочку.

— И что все это значит? — вопросила она.

Ингалора высоко вскинула брови, а солдат, ничуть не смущаясь, сказал чужому сержанту:

— Отойди-ка, хорошо? Мы ничего дурного не делаем.

— Так уж и не делаете? — Аббана издала нервный смешок. — Кто тебе это сказал? Ты разлагаешься.

— Что я делаю? — изумился солдат.

Ингалора расхохоталась.

Аббана, однако, нимало не смутилась.

— Мы находимся в состоянии войны. Сейчас не до женщин.

— Ну, тебе, может быть, и не до женщин, — все еще дружески отозвался солдат и подмигнул Аббане, — а мне, подруга, очень даже до них. То есть до вас.