Пророчество Двух Лун - Ленский Владимир - Страница 24

— Ага, — сказала Уида. — Я ведь говорила: ненавижу, когда люди самые обычные, без завихрений. Никогда не знаешь заранее, чем может закончиться дело, которое ты ведешь вот с таким «самым обычным» человеком. Верно?

— Я не успеваю за ходом твоей легкокрылой мысли, Уида, — поморщился Эмери.

— Постарайся. Если ты сосредоточишься на моей легкокрылой мысли, у тебя и голова болеть перестанет. Проверенное средство. Ты не знал? Глубокие размышления о том, о сем весьма способствуют укреплению здоровья.

— Уида, ты монстр, — сказал Эмери. — Я совершенно не уверен в том, что по определенным дням ты не превращаешься в жабу.

— Я тоже в этом не уверена, Эмери. Но в рассуждениях Мельгоса имелась серьезная ошибка, это точно. И знаешь, в чем она заключалась?

— В том, что Мельгос — нормальный человек.

— Наконец-то ты начал думать, Эмери. Мельгос — нормальный человек. — В тоне Уиды послышалось легкое отвращение. — А Гай — ненормальный. Поэтому Гай дождался темноты и вместе со своими головорезами выбрался наружу. Ни один здравомыслящий повстанец, запертый в надежном укреплении, не стал бы так поступать. По крайней мере до тех пор, пока у него не закончится еда.

— Возможно, у Гая очень мало опыта, — сказал Эмери.

— Не исключено. — Уида быстро покивала в темноте. К счастью, Эмери ее не видел, иначе у него мучительно закружилась бы голова. — Или, наоборот, очень много опыта. Не важно. Важно другое: он поступил неправильно.

— Где они выбрались? — спросил Эмери. — Ты видела?

— Имела случай наблюдать — разумеется, это случилось не в начале атаки, а много позднее, потом, когда меня тащили в крепость, — с удовольствием поведала она. — Естественно, они выскочили не из ворот. У ворот Мельгос посадил нескольких бдительных болванов, которые благополучно проспали начало атаки. Мятежники вылезали по лестнице с противоположной стороны.

— А, дальше я помню, — сказал Эмери.

— Да, подтвердила Уида. Дальше началась свалка. Масса впечатлений! Сразу ясно, что ты редко бываешь на конских ярмарках, Эмери.

— Не могу утверждать, что сильно сожалею об этом обстоятельстве.

— Прискорбно, прискорбно… Ты многое потерял. Кстати, ты погрузился в небытие, когда тебя огрели дубиной.

— О! — выговорил Эмери. — А тебя?

— Меня, пожалуй, тоже. Этого я не помню. Говорят же тебе, участники событий всегда знают о них меньше всего.

Эмери дернул углом рта. Уида замолчала. Неожиданно Эмери услышал, что она всхлипнула, и встревожился:

— Что с тобой?

— Полагаю, мне все-таки немного страшно, только и всего, — призналась она. И тут же вздохнула: — Не дергай руками, ты связан. Только зря кожу испортишь, потом будет болеть.

Эмери произнес:

— Я ведь должен что-то делать. Спасать тебя.

Помолчав, она ответила:

— А ты знаешь, что солдаты отошли в лес? Здесь только пленные и мертвецы.

— И сколько пленных?

— Понятия не имею.

Пленных было всего двое: Эмери и Уида. Убитых солдат — пятеро. Раненых оставили на месте; Гай не позволил своим людям добивать их. Сказал:

— Выживут — хорошо, помрут — их собственное несчастье. Мы довольно уже набедокурили.

Убийство господина Алхвине и его слуг Гай с готовностью брал на себя: став частью мятежа, его главой, он не посмел отрекаться от тех дел, что творились в его отсутствие.

Он еще раз обошел поле боя. Было темно, свет обеих лун не проникал сквозь полог леса: Ассэ и Стексэ не поднялись еще достаточно высоко; косые же лучи застревали в листве и лишь кое-где наполняли ее бледным зеленым свечением.

В руке Сигана, шагавшего рядом с Гаем, пылал факел. По знаку главаря Сиган то и дело опускал факел и освещал лицо кого-нибудь из лежавших на земле. Гай нашел тех пятерых из своих людей, о ком точно знал, что они погибнут. Последний из них был еще жив, но Гай видел, что осталось ему недолго — час, быть может.

Гай наклонился над ним, провел пальцами по его щеке, затем выпрямился, подозвал одного из бывших крестьян:

— Посиди с ним, пока он не испустит дух.

— А что делать? — встревожился тот.

— Ничего, просто подержи за руку.

— А если смерть на меня перекинется? — спросил крестьянин, округляя глаза.

— Не перекинется, — сказал Гай.

А Сиган прикрикнул:

— Делай, как велят!

Гай снова закружил по поляне. Он не знал, что или кого ищет, просто чувствовал, что дела его здесь еще не закончены. Наконец он заметил человека, лежавшего неподвижно. Судя по одежде, это был не солдат. Скорее какой-то путешествующий дворянин, щеголь.

— Этого связать — и в дом, — распорядился Гай.

Сиган не стал ни обсуждать, ни обдумывать приказ.

Нынешняя ночная вылазка потрясла основательный ум крестьянина. Впервые в жизни им удалось силой сломить другую силу. Вешая беспомощного господина Алхвине они ощущали себя шкодливыми котятами, которые точно знают, что за пакостную проделку им не поздоровится, когда придет хозяин. Сражаясь ночью с солдатами пусть сонными, пусть плохо соображающими и не успевшими толком вооружиться, — люди Гая почувствовали себя воинами. Такого с ними прежде не случалось.

— Девку поймали! — донесся радостный вопль издалека, и Гай побежал на голос. Сиган с факелом помчался следом. Лохматый огонь скакал и дергался, и пятно света вихляло перед бегущим Гаем.

Он увидел, как двое крестьян крутят руки высокой женщине. Она отбивалась молча, яростно. Что-то в ее поведении вдруг напомнило Гаю девочку Хейту. Да и в их внешности имелось неуловимое сходство.

«Должно быть, все дело в сложении, — подумал Гай. Обе тощие и никогда не растолстеют. В старости высохнут как хворостины. Говорят, была одна старуха, которая выжила из ума и иссохла так, что ее считали сухой веткой и держали в углу. Обращались к ней, только когда возникала надобность посечь детей…»

Он и сам не понимал, откуда у него взялось время вспомнить древний анекдот, которым насмешил когда-то мать Талиессина господин Адобекк.

Сиган подбежал с факелом, шумно дыша.

— Погоди, без света не ровен час споткнешься, — пропыхтел Сиган. — Сломаешь себе шею. Говорят тебе, будь осторожнее!

— Не сломаю, — сказал Гай и осекся: он едва не проговорился о том, что хорошо видит в темноте.

Главарь мятежников остановился перед своими людьми. Они почти одолели женщину. Один держал ее за локти, другой тянул за волосы. Покрывало упало с ее головы и смутно белело во мраке.

— Кто такая? — спросил Гай.

Женщина молчала. Ее грудь вздымалась от тяжелого дыхания. Один рукав красивого платья с меховой оторочкой был порван, в прореху виднелась царапина. На загорелом лице поблескивали светлые глаза, свет факела совершенно тонул в них.

— Связать — и в крепость, — махнул рукой Гай. — Я потом с ней поговорю. — Он обернулся и бросил быстрый взгляд на тех, кто поймал женщину: — Пальцем ее не трогайте! Если она важная дама, мы ее хорошо продадим, а если обычная дура — проучим после того, как она ответит мне на пару вопросов.

— Ясно, — пробурчал один, а другой молча кивнул.

Гай ушел, не оборачиваясь. Женщина пристально смотрела ему вслед, и он чувствовал на себе ее взгляд. Она не вызывала у него ни особенного интереса, ни тем более желания. Сейчас он просто хотел спать.

Наверное, Гай мог бы устроиться на ночлег в какой-нибудь из многочисленных отдельных комнаток охотничьего домика. Здесь имелись недурно обставленные места для уединения. Но Гай предпочел ночевать с остальными, поэтому он просто расстелил плащ под столом, как будто желая скрыться от взоров мозаичного короля Гиона и его развеселой свиты, и растянулся на полу, подложив руки под голову.

Все тело у него ломило, и Гай ощущал, как заботы и усталость минувшего дня переплавляются в его душе в некое необъяснимое веселье. Никогда прежде он не чувствовал себя таким живым.

«Я взрослею, — сонно тянулись в его голове неспешные мысли, — и становлюсь все больше и больше Эльсион Лакар. В эльфах слишком много жизни. Я и раньше не раз думал об этом, но никогда прежде я этим не был… Близость чужой смерти только усиливает чрезмерность моей жизни. Еще одна любопытная особенность. Интересно, она только моя — или так происходит у всех Эльсион Лакар?»