Волшебники из Капроны - Джонс Диана Уинн - Страница 21

Оба противника вздрогнули и обернулись: по обе стороны каждого были синие с позументом мундиры.

– Уходите, – сказал, выступая вперед, Старый Никколо. – На каком основании вы вмешиваетесь?

– Уходите, – потребовал Гвидо. – Мы заняты делом.

Лейтенант отступил, но полицмейстер был человеком смелым и неистового нрава, с красивыми усами, и свою репутацию смельчака и удальца терять не собирался. Поклонившись старому Никколо, он заявил:

– Эти двое арестованы, остальных попрошу отложить свои распри и помнить: вот-вот начнется война.

– У нас уже война, – сказал Старый Никколо. – Уходите.

– Весьма сожалею, – отвечал полицмейстер, – но то, что вы предлагаете, невозможно.

– Тогда не говорите, что вас не предупреждали, – буркнул Гвидо.

И сразу взрослые с обеих сторон пропели короткое заклинание. Паоло, к сожалению, его не знал. Видимо, оно было очень действенным. Как только голоса замолкли, Ринальдо и смуглый молодой человек из стана Петрокки подошли к двум полицейским и отодвинули их назад. Полицейские застыли, как манекены в зарешеченных витринах магазина Гросси. Ринальдо и тот, другой молодой человек сложили их на ступенях Художественной галереи и, не глядя друг на друга, вернулись к своим семьям.

– Теперь готов? – спросил Гвидо.

– Готов, – ответил Антонио.

И единоборство началось.

Вспоминая позже об этом дне, Паоло осознал, что поединок вряд ли длился больше трех минут, хотя казался бесконечным. Потому что за эти минуты сила, искусство и скорость обоих противников испытали предельную нагрузку. Первой и, пожалуй, самой продолжительной частью поединка явилась начальная, когда они стояли друг против друга в ожидании и вроде бы почти ничего не происходило. Оба, слегка наклонившись вперед, бубнили себе что-то под нос и иногда взмахивали рукой.

Паоло не сводил глаз с напряженного лица Антонио, стараясь уловить малейшее движение. Внезапно Гвидо приобрел вид красно-белой пылевыбивалки в форме человека. Кто-то громко ахнул. И почти одновременно Антонио превратился в картонную фигуру, разрисованную зелеными треугольниками. В следующую секунду они снова стали самими собой.

Скорость, с какой это произошло, потрясла Паоло. Не только заклятия были сотворены с обеих сторон, но и контрзаклятия, и заклятия, их уничтожившие, – все за время, требуемое для вдоха и выдоха. Оба состязавшихся стояли, тяжело дыша, и выжидательно смотрели друг на друга. Было ясно: они достойные противники.

И снова какое-то время казалось, будто ничего не происходит, разве только стороны обменивались сверкающими взглядами. Внезапно Антонио нанес удар, причем удар такой силы, что стало очевидно: все это время он обдумывал заклятие, а его сверкающие взгляды служили прикрытием, отвлекая Гвидо. Гвидо испустил вопль и рассыпался в прах, взметнувшись пыльной спиралью. Но каким-то образом, рассыпаясь, он поразил Антонио своим сильнейшим заклятием. И Антонио развалился на тысячу кусочков, как оброненный на пол пазл.

Несколько секунд вихрь пыли и куча обрывков Антонио висели в воздухе над Корсо. Оба, и Гвидо и Антонио, вовсю старались не распасться окончательно и не грохнуться на выщербленные камни мостовой. А еще они старались навести на противника новое заклятие. И когда наконец Антонио сумел первым собрать себя воедино и предстать в своем облике, держа в правой руке нечто вроде красного плода, он едва успел увернуться от Гвидо в обличье леопарда, который летел на него в прыжке.

Элизабет вскрикнула не своим голосом. Антонио метнулся в сторону и, глубоко вздохнув, пропел: «Oliphans!»[3]. Его обычно бархатный голос прозвучал натужно и прерывисто, но ноты он взял правильные. Гигантский слон с бивнями длиннее, чем весь Паоло, затмил низкое солнце и потряс Корсо, когда, распустив уши, двинулся на леопарда, чтобы его растоптать. Трудно было поверить, что это огромное животное не кто иной, как вечно озабоченный сухопарый Антонио Монтана.

Но в какую-то долю секунды леопард превратился в Гвидо Петрокки с белым как мел лицом и огненно-рыжей бородой и в бешеном темпе пропел: «Хикори-дикори-магери-мус!» И надо полагать, тоже взял правильные ноты. Потому что вроде как исчез.

Монтана бурно радовались трусости Гвидо, но тут впал в панику слон. Глаз Паоло едва успел схватить крошечную мышку, нагло прошмыгнувшую у огромной передней ноги слона, прежде чем тот кинулся наутек. Громкий топот, производимый Антонио, казалось, разметал его уши. Даже наблюдая его со спины, Паоло понимал, что слон, удирающий подобным образом, совершенно обезумел. И это среди перепуганных Монтана! Мимо него пронеслась Лючия, прижимая к груди оцепеневшую от страха Лину. Паоло схватил за руку маленького Бернардо и помчался с ним прочь, содрогаясь от жуткого, пронзительного, сверлящего уши рева, издаваемого его отцом.

Слоны боятся мышей, ужасно боятся. И много ли найдется людей, которые, меняя обличье, не перенимают природу принятого образа? Казалось, Гвидо Петрокки не только одержал победу, но вдобавок его стараниями большая часть Монтана будут растоптаны насмерть.

Но когда Паоло посмотрел снова, на пути слона стояла Элизабет; она не отрывала взгляда от его обезумевших маленьких глаз.

– Антонио! – крикнула она. – Антонио, опомнись!

Она была такой крохотной, а слон мчался с такой бешеной скоростью, что Паоло закрыл глаза.

Он открыл их вовремя, чтобы увидеть, как слон поднял его мать себе на спину. Слезы облегчения заволокли глаза Паоло, и он чуть было не пропустил новый маневр Гвидо. Просто до него дошел оглушающий грохот, отвратительный запах, и взору предстало нечто вроде движущейся башни. В следующее мгновение Паоло увидел, как слон повернулся кругом, а Элизабет вся сжалась, припав к его спине. Слону теперь противостояла огромная, больше, чем он сам, железная машина; вся сотрясаясь и пыхтя от собственной механической мощи, она наполнила Корсо мерзким синим дымом. На своих чудовищных гусеницах она медленно надвигалась на Антонио. И по мере приближения торчащий из ее передка пушечный ствол опускался, целясь слону между глаз.

Антонио вмиг превратился в другую машину. Но он так спешил и так мало знал о машинах, что она получилась, скажем прямо, весьма странной: бледно-голубая, цвета утиного яйца, и на резиновых колесах. Впрочем, она, вероятно, вся была из резины, потому что снаряд, выпущенный из машины Гвидо, отскочил от нее и врезался в ступени Арсенала. Почти все, кто находился на Корсо, кинулись на землю ничком.

– Мама… мама внутри этой штуки! – в ужасе закричала Лючия, перекрывая грохот.

Паоло содрогнулся: наверное, так оно и есть. У Антонио не было времени спустить Элизабет. А теперь он с безрассудной отвагой таранил Гвидо – бам-бум, бум-бам! Наверное, ужасно для Элизабет! К счастью, все это продолжалось не дольше секунды. Внезапно Элизабет и Антонио предстали в собственном образе – почти под самыми гусеницами Гвидовой машины. Элизабет сразу побежала к ступеням Арсенала – Паоло не знал, что она умеет так быстро бегать, чуть ли не с быстротой ветра! И тут, возможно из-за вредности, присущей Петрокки, а может, из-за общей неразберихи, в большом Гвидо-танке опустился пушечный ствол и нацелился на Элизабет.

Антонио обругал Гвидо последними словами и швырнул помидор, который все еще держал в руке. Красный плод попал в цель, развалился и потек по железной стенке. И не успел Паоло подумать, какой от этого прок, как танка не стало. И Гвидо не стало. Вместо Гвидо возник гигантский помидор. Размером с тыкву. Он стоял посреди мостовой и не двигался.

Это был победный удар. Паоло понял это по выражению лица Антонио, как раз шагавшего к помидору. Усталый, он с отвращением наклонился, чтобы поднять помидор. Среди Петрокки раздалось несколько вздохов, среди Монтана несколько ликующих криков, не совсем уверенных и еще в меньшем числе.

И вдруг кто-то напустил новые чары.

На этот раз – густой влажный туман. Без сомнения, в начале противостояния он не показался бы таким страшным, но после всего пережитого стал для Паоло последней каплей. Перед его глазами встала густая белая пелена, и, кроме нее, он ничего не видел. А вздохнув раз-другой, закашлялся.