Возвращение со звезд - Лем Станислав - Страница 8

– А через сколько минут?

Я взглянул на нее. Она спросила вполне серьезно. Ну, конечно, откуда ей было знать; я пожал плечами.

– Дело не во времени, просто… просто она должна была сначала что-то… ну, увидеть в нем, узнать его, полюбить. Сначала гуляли…

– Подожди, – перебила она. – Ты, кажется, ничего не понимаешь. Ведь я же дала тебе брит.

– Какой брит? Ах, это молоко? Ну, так что?

– Как что? Разве… тогда не было брита?

Она улыбнулась, потом расхохоталась. Внезапно замолчала, посмотрела на меня и отчаянно покраснела.

– Так ты думал… ты думал, что я… нет!!

Я присел. Пальцы меня не слушались. Я вытащил из кармана папироску и закурил. Она широко открыла глаза.

– Что это такое?

– Папироса. А вы не курите?

– Первый раз в жизни вижу такое… и это папироса? Как ты можешь втягивать в себя дым? Нет, постой – то важнее. Брит вовсе не молоко. Я не знаю, что там, но чужому всегда дают брит.

– Мужчине?

– Да.

– Ну и что из этого?

– То, что он будет… он должен вести себя хорошо. Знаешь… Может, тебе какой-нибудь биолог объяснит это.

– К черту биологов. Так это значит, что мужчина, которому ты дала брит, ничего не может?

– Разумеется.

– А если он не захочет выпить?

– Как он может не захотеть?

Тут кончалось всякое взаимопонимание.

– Ты же не можешь его заставить, – терпеливо начал я.

– Сумасшедший мог бы отказаться, – медленно сказала она, – но я ни о чем таком не слыхала, никогда…

– Это такой обычай?

– Не знаю, что тебе сказать. Ты из-за обычая не ходишь раздетым?

– Ага. Ну, в некотором смысле да. Но на пляже можно раздеться.

– Догола? – спросила она с внезапным интересом.

– Нет. Купальный костюм… Но в наши времена были такие люди, они назывались нудисты…

– Знаю. Нет, то другое, я думала, что вы все…

– Нет. Значит, этот брит, это… как платье? Такое же обязательное?

– Да. Когда вдвоем.

– Ну, а потом?

– Что потом?

– Во второй раз?

Идиотский это был разговор, и я себя отвратительно чувствовал, но должен же я был, наконец, узнать!

– Потом? По-разному бывает. Некоторым… всегда дают брит…

– Пустая похлебка, – вырвалось у меня.

– Что это значит?

– Нет. Ничего. А если девушка идет к кому-нибудь, тогда что?

– Тогда он пьет у себя.

Она смотрела на меня почти с жалостью. Но я упорствовал.

– А если у него нет?

– Брита? Как же может не быть?

– Ну, кончился. Или… он ведь может солгать.

Она засмеялась.

– Но ведь это… неужели ты думаешь, что я все эти бутылки держу здесь, в комнате?

– Нет? А где же?

– Я даже не знаю, откуда они берутся. В твое время был водопровод?

– Был, – хмуро ответил я. Конечно, могло ведь и не быть; я мог прямо из пещеры влезть в ракету. На мгновение меня охватила ярость; потом я спохватился – в конце концов это была не ее вина.

– Ну вот, ты разве знал, откуда берется вода, прежде чем…

– Я понял, можешь не продолжать. Ладно. Значит, это такое средство предосторожности? Очень странно.

– Мне это совсем не кажется странным. Что у тебя там белое, под свитером?

– Рубашка.

– Что это?

– Ты что, рубашки не видела? Ну, такое – белье в общем. Из нейлона.

Я засучил рукав свитера и показал.

– Интересно, – сказала она.

– Такой обычай, – беспомощно ответил я.

Действительно, мне ведь говорили в Адапте, чтобы я перестал одеваться, как сто лет назад; а я заупрямился. Однако я не мог не признать ее правоты – брит был для меня тем же, чем для нее рубашка. В конце концов людей никто не заставлял носить рубашки, а все их носили. Видно, с бритом обстояло так же.

– Сколько времени действует брит? – спросил я.

Она слегка покраснела.

– Как тебе не терпится. Ничего еще не известно.

– Я не хотел сказать ничего плохого, – оправдывался я. – Мне только хотелось узнать… почему ты так смотришь! Что с тобой? Наис!

Она медленно поднялась. Отступила за кресло.

– Сколько ты сказал? Сто двадцать лет?

– Сто двадцать семь. Ну и что?

– А ты… был… бетризован?

– Что это значит?

– Не был?!

– Да я даже не знаю, что это значит. Наис… девочка, что с тобой?

– Нет… не был, – шептала она. – Если б был, ты бы, наверно, знал.

Я хотел подойти к ней. Она вскинула руки.

– Не подходи! Нет! Нет! Умоляю!

Она попятилась к стене.

– Ведь ты же сама говорила, что это брит… сажусь, сажусь. Ну, сижу, видишь, успокойся. Что это за история с этим бе… как это там?

– Не знаю подробно. Но… каждого бетризуют. При рождении.

– Что же это?

– Кажется, что-то вводят в кровь.

– Всем?

– Да. Потому что… брит… как раз не действует без этого. Не двигайся!

– Девочка, не будь смешной.

Я погасил папиросу.

– Я ведь все-таки не дикий зверь. Ты не сердись, но… мне кажется, что вы здесь все чуточку тронутые. Этот брит… это же все равно, что сковать всем до единого руки, а вдруг да кто-нибудь окажется вором. В конце концов… можно ведь и доверять немного.

– Ты великолепен, – она будто успокоилась немного, но продолжала стоять. – Почему же ты так возмущался раньше, что я привожу к себе незнакомых?

– Это совсем другое.

– Не вижу разницы. Ты наверняка не был бетризован?

– Не был.

– А может, теперь? Когда вернулся?

– Не знаю. Делали мне разные уколы. Какое это имеет значение?

– Имеет. Тебе делали? Это хорошо.

Она села.

– У меня есть к тебе просьба, – начал я как можно спокойней. – Ты должна мне это объяснить…

– Что?

– Твой страх. Ты боялась, что я на тебя наброшусь, да? Но ведь это же чушь.

– Нет. Если подумать, конечно, чушь, но все это слишком, понимаешь? Такой шок. Я никогда не видела человека, которого не…

– Но ведь этого же нельзя распознать!

– Можно. Еще как можно!

– Как?

Она помолчала.

– Наис…

– Да я…

– Что?

– Боюсь…

– Сказать?

– Да.

– Но почему?

– Ты понял бы, если б я сказала. Видишь ли, ведь это не из-за брита. Брит – это только так… побочное… Дело совсем в другом…

Она побледнела. Губы ее дрожали. «Что за мир, – подумал я, – что за мир!»

– Не могу. Ужасно боюсь.

– Меня?!

– Да.

– Клянусь тебе, то…

– Нет, нет… я тебе верю, только… нет. Этого ты не можешь понять.

– Ты мне не скажешь?

Видно, было в моем голосе нечто такое, что она переборола себя. Ее лицо стало суровым. Я видел по ее глазам, каких усилий ей это стоило.

– Это… для того… чтобы нельзя было… убивать.

– Не может быть! Человека?!

– Никого…

– И животных?

– Тоже. Никого…

Она сплетала и расплетала пальцы, не сводя с меня глаз, – будто этими словами спустила меня с невидимой цепи, будто вложила мне в руки нож, которым я могу ее пронзить.

– Наис, – сказал я совсем тихо. – Наис, не бойся. Правда… не надо меня бояться.

Она пыталась улыбнуться.

– Слушай…

– Что?

– Когда я тебе это сказала…

– Ну?

– Ты ничего не почувствовал?

– А что я должен был почувствовать?

– Представь, что ты делаешь то, что я тебе сказала…

– Что, я убиваю? Я должен это себе представить?

Она содрогнулась.

– Да…

– Ну и что?

– И ты ничего не чувствуешь?

– Ничего. Но ведь это же только мысль, я совсем не собираюсь…

– Но ты можешь? Да? Действительно, можешь? Нет, – шепнула она одними губами, словно самой себе, – ты не бетризован…

Только теперь до меня дошло значение этого, и я понял, что для нее это могло быть потрясением.

– Это великое дело, – пробормотал я. Немного погодя добавил:

– Но, может, лучше было бы, если б люди отвыкли от этого… без искусственных средств…

– Не знаю. Может быть, – ответила она. Глубоко вздохнула. – Теперь ты понимаешь, почему я испугалась?

– По правде говоря, не совсем. Так, немножко. Ну, не думала же ты, что я тебя…