Короткий триллер - Бриттен Уильям - Страница 44

Стоя на своем ящике, мистер Прэчетт наклонился к нему и уставился в журнал. Казалось, что он обеспокоен словами помощника: крупная багровая физиономия выразила искреннее сожаление.

Клерк просто болван, подумал я, и мистер Прэчетт сейчас ему это выскажет.

Но когда букмекер вновь повернулся ко мне, глаза у него сузились и стали враждебными:

— Послушай, парнишка, — тихо произнес он. — Давай уж без этих. Ты прекрасно знаешь, что ставил на Леди Улитку. Что за шутки?

— Я ставил на Черную пантеру… Две ставки, каждая по три фунта, обе по двадцать пять к одному. Вот второй билет.

На этот раз он даже не потрудился заглянуть в журнал:

— Ты ставил на Улитку, парень. Я помню, как ты подходил.

Он отвернулся и принялся стирать мокрой тряпкой имена собак — участников последнего забега.

За его спиной помощник закрыл журнал и взялся раскуривать сигарету. Я стоял, смотрел на них и чувствовал, как из всех пор моего тела выступает пот.

— Дайте посмотреть журнал.

Мистер Прэчетт высморкался во влажную тряпку и бросил ее наземь.

— Послушай, почему бы тебе не уйти отсюда и перестать мне надоедать?

Шутка была вот в чем: на билете букмекера, в отличие от билета тотализатора, не пишется ничего, имеющего отношение к твоей ставке. Это обычная практика на всех рэйсингах страны, будь то Силвер Ринг в Ньюмаркете, Роял Инкложен в Эскоте или маленькое поле неподалеку от Оксфорда. Все, что ты получаешь, — это карточка с именем букмекера и порядковый номер. Ставка записывается, то есть должна занестись в особый журнал помощником букмекера вместе с номером билета, и кроме этого — никаких доказательств твоей ставки нет.

— Ну, давай, чеши отсюда, — приговаривал мистер Прэчетт.

Я отступил и глянул вдоль всего длинного ряда букмекерских стендов: никто из них не смотрел в мою сторону. Все они неподвижно стояли на деревянных ящиках, возле досок-стендов, и глядели прямо перед собой, на толпу. Я подошел к следующему и предъявил билет.

— У меня поставлено на Черную пантеру три фунта, один к двадцати пяти, — твердо сказал я. — Причитается семьдесят восемь фунтов.

Новый букмекер, с кротким, обветренным лицом, проделал этот же ритуал, что и мистер Прэчетт: задал вопросы клерку, вгляделся в журнал и выдал мне смахивающий на предыдущий ответ.

— Что с тобой случилось? — мягко спросил он, будто у восьмилетнего малыша. — Играешь в такие глупые игрушки…

На этот раз я отошел чуть подальше.

— Грязные ублюдки, воры! Все вы заодно, — крикнул я.

Все головы в ряду автоматически, будто кукольные, качнулись и повернулись в мою сторону. Выражение их лиц не изменилось, я видел лишь семнадцать повернутых голов и уставившихся на меня сверху вниз столько же пар холодных стеклянных глаз. Ни в одном не наблюдалось ни малейших признаков заинтересованности. Все их поведение будто говорило: дескать, кто-то там высказался, но мы этого не слышали. Сегодня отличный денек…

Почуяв некую напряженность ситуации, вокруг меня начала собираться толпа. Я снова подбежал к мистеру Прэчетту, чуть не вплотную и уперся пальцем ему в живот:

— Ты вор! Паршивый воришка! — бросил я.

Самое удивительное заключалось в том, что Прэчетт с этим вроде бы и не спорил.

— Ишь ты, — произнес он. — Было бы от кого слышать…

Его крупное лицо внезапно расплылось в широкой ухмылке, он оглядел толпу и крикнул:

— Было бы от кого слышать!

И тут же все принялись смеяться. Вдоль всей цепочки ожили фигуры букмекеров, они оборачивались друг к другу, посмеивались и, тыча в меня пальцами, орали:

— Было бы от кого слышать!

Толпа тоже подхватила эту прибаутку, а я все стоял на травке рядом с мистером Прэчеттом, держа толстую, как колода карт, пачку билетов, слушал всех их и потихоньку впадал в истерику. Через головы людей видно было, как мистер Фиси уже вписывает на свою школьную доску собак на следующий забег; а далеко-далеко выше по склону, в конце поля, Клод стоял рядом с фургоном. С чемоданом в руке он ожидал меня…