Грозовой Сумрак - Самойлова Елена Александровна - Страница 53

– Фиорэ?

Жаркие дрожащие руки встряхивают меня за плечи, щеку обжигает несильная пощечина. С трудом удается приподнять веки, заглянуть в сверкающие аметистовым блеском глаза, страшные, неистовые, прекрасные.

– Ты со мной?!

– Моя… флейта… – Голос у меня шелестящий, еле слышный – как шепот трав, шорох листвы. – Где?…

– Утонула в реке. Пусть. Хорошо, что ты сама там не осталась. – Рейалл обнял меня, прижал к груди, кутая в кажущийся тяжелым плащ, утишая, успокаивая дрожь, которая колотила нас обоих. – Не делай так больше.

– Не чаровать? – негромко усмехнулась я, согреваясь теплом Грозового Сумрака, чувствуя, как усталость все-таки берет свое, как еще немного – и я засну прямо у него на руках, не в силах идти дальше.

– Не исчезать, – серьезно ответил он, касаясь губами моих волос, с которых текла речная вода. – К сожалению, наши преследователи тоже никуда не исчезли, их просто снесло течением.

– Передышка, да?

– Скорее возможность дотянуть до рассвета. Я предпочту сражаться при свете дня с магом, чем в сумерках ночи с нежитью.

Надежда, которая вряд ли оправдается.

Я глубоко вздохнула и теснее прижалась к Рею.

Хоть бы пошел дождь…

На руках у фаэриэ спала осень.

Маленькая, изящная женщина, доверчиво прижавшаяся к его груди, комкающая в хрупких кулачках плотный лен рубашки. Под глазами у ши-дани залегли густые тени, уголки губ опустились, а меж тонких бровей нарисовалась четкая складочка-морщинка.

Устала. Совсем устала.

Рейалл осторожно коснулся ее лба губами, легонечко, едва ощущая тепло ее кожи.

Спи, моя печальная королева. Твоя золоченая флейта вывела меня из небытия, перебросила лунный мост через широкую реку и ярким солнечным лучом угнездилась где-то глубоко внутри, там, где раньше было место лишь для пьянящей свободы штормового ветра и звенящей песни хладного железа. От усталости твои скулы заострились, руки напоминают тонкие веточки, а пальцы кажутся и вовсе прозрачными – ты отдала гораздо больше сил, чем я мог представить, но мне нужно твое волшебство, твоя способность творить чудеса одним своим присутствием, еще раз. Это жестоко, но я буду просить, требовать, умолять и, если понадобиться, причиню тебе страдания и боль – все что угодно, лишь бы ты вызвала дождь до рассвета, лишь бы небеса заплакали, и чем сильнее, тем лучше. Лишь бы я мог защитить нас обоих, потому что по нашим следам вновь идет погоня, которую я ощущаю как черную зловонную лавину, как рваные клочья ядовитого тумана. Нежити плевать на металл, из которого сделан клинок, ей безразлично, холодное ли это железо, серебро или закаленная сталь – ее не убьешь остро отточенным лезвием, как не убьешь туман или болотную жижу, рассекая ее на части. Огонь, магия или солнечный свет – больше ничего не поможет. Деревянные колья всего лишь задержат то, что черным гноем изливается из проводника Сумерек, если повезет – то до самого рассвета.

Я буду идти, пробуя выиграть для нас еще час жизни.

И разбужу тебя, когда придет время. А пока спи, моя печальная королева, мое осеннее солнце, моя маленькая ши-дани…

Фаэриэ остановился, прислушиваясь к притихшему лесу.

Взбесившаяся река в одно мгновение смыла парочку магов, на свою беду оказавшихся чересчур самоуверенными – не помогла даже ненавязчивая демонстрация возможностей фаэриэ и ши-дани – и потому продолживших преследование. Печать разрушенного заклинания ощутимо покалывала кожу меж лопаток, как чей-то тяжелый взгляд, неотрывно буравящий спину. Значит, недалеко течение унесло волшебницу с меткой Сумерек и ее постаревшего муженька, а жаль.

Резкий щелчок-треск сухой ветки в ночной тишине – как звук сломанной кости.

Совсем недалеко…

– Фиорэ, проснись.

Девушку пришлось слегка встряхнуть, прежде чем она все-таки разлепила глаза и непонимающе взглянула на фаэриэ.

– Что случилось?

– Нас нашли, милая.

Страх выплеснулся на дно серебристо-серых глаз, как вода из чашки. Ши-дани проснулась моментально, схватилась за тонкую рукоять ножа – и ладонь ее бессильно опала, повисла, как крыло подстреленной птицы. Отчаянная беспомощность, для которой сейчас не время и не место.

Мгновения – как песок, тонкими ручейками текущий сквозь пальцы, щекочущий кожу жесткой каменной пудрой, мельчайшими крошками. Хрупкая нить взгляда, дрожащая, вибрирующая, перетянутая, – а треск ломаемых под тяжелой поступью сухих веток все громче, все ближе. Душным, тяжелым одеялом окутывает мрак, черным плащом застилает небо пелена облаков, которые могут пролиться дождем в лучшем случае через сутки.

Только если их не подстегнуть.

Звук, словно кто-то с усилием идет по болоту. Влажное, сытое хлюпанье смыкающейся над головой случайной жертвы трясины. Белая рука с тонкими пальцами выскользнула из тени, легла на истекающий душистой смолой древесный ствол – ногти обломаны, кожа испачкана речным илом, на темном рукаве тонкие ленты водорослей, обмотавшиеся вокруг хрупкого запястья.

Торопливо спустить ши-дани на землю, задвигая дрожащую девушку за спину.

Сабля из холодного железа со скрежетом выскальзывает из ножен, светлой полосой поблескивает в сумерках. Пусть это оружие не остановит нежить, но хотя бы задержит до того момента, как перепуганная осенница вызовет дождь. Или погибнет следом за фаэриэ.

– Он утонул… – Хриплый, клокочущий голос, словно кто-то пытается говорить, когда вода заливает рот и ноздри, заполняет горло. – Он утонул… и вы умрете.

Из мрака выдвинулась тонкая сгорбленная фигурка Гвендолин в промокшей донельзя одежде. С кончиков длинных, измазанных грязью и песком волос капала вода, они облепили лицо тонкими змеящимися лентами, свисали до самой земли белесыми водорослями, побегами древесного мха. Воздух наполнился запахом болотной сырости, гнилой травы и почему-то мокрой звериной шерсти. Девушка подняла лицо – наполовину съеденное гнилью печати Сумерек, оно истекало темным гноем, который скатывался тяжелыми, тягучими каплями по изуродованной щеке, пропадал в чернеющей прогалине у корней дерева.

Не вовремя выглянувшая из-за плеча Рейалла ши-дани ахнула, качнулась обратно, утыкаясь лбом ему между лопаток и неглубоко, прерывисто, задышала, сдерживая тошноту. Проводник, превратившийся в дверь между миром живых и тленным безвременьем, исторгающий из себя нежить, – зрелище отвратительное, пугающее и занимательное одновременно. Хуже всего, что приходится ждать, пока человек не завершит ритуал, иначе его мертвое тело станет широко распахнутой дверью для нежити и останется таковой, пока огонь не уничтожит плоть, не превратит «врата» в горсть черного жирного пепла и обугленные кости.

– Умрете… умрете… – Магичку согнуло пополам, она упала на колени, уткнувшись лбом в высокую траву, мелко дрожа и цепляясь пальцами за траву, выворачивая куски дерна.

– Вот сейчас и начнется, – вздохнул Рейалл, отступая назад и опуская саблю, чуть покачивая ею из стороны в сторону. Нарочитая расслабленность, позволяющая ударить клинком из любого положения, прочертить четко выверенную сверкающую дугу в воздухе. – Фиорэ, я тебя прошу только об одном – о дожде. Я верю в то, что ты сможешь заставить небеса заплакать, и готов жизнью выкупить необходимое тебе время. Только сделай то, что я прошу.

Усталые больные глаза на бледном осунувшемся лице ши-дани смотрели жалостливо и обреченно, когда Рейалл шагнул к корчащейся на земле волшебнице, исторгшей из своего тела густые тени, стремительно обрастающие плотью поверх оголенных янтарно-желтых костей. Существа неживые, бескровные, с причудливо изломанными конечностями. Неестественно вытянутые трехпалые ладони, кое-как слепленные из темно-бордовых жил, покрытых ошметками подгнивающей кожи, сияющие гнилостным багрянцем точки в глубине пустых глазниц. Широко распахнутые пасти с острыми зубами-иглами в два ряда, изогнутые колесом горбатые спины, покрытые грубыми наростами.

Рейалл успел насчитать четыре тени, прежде чем нежить, почуявшая живую плоть, ринулась в атаку, ведомая одним-единственным безумным желанием – жрать. Трудно представить, что за голод грызет их изнутри в том безвременье, в котором они пребывают до того момента, пока не найдется несчастный, по воле своей или случайно становящийся распахнутой дверью, проводником – но он так силен, что лишает нежить даже намека на инстинкт самосохранения.