Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Грозовой Сумрак - Самойлова Елена Александровна - Страница 22


22
Изменить размер шрифта:

– Он теплый, госпожа моя светлая, – удивленно воскликнул маг, оглаживая ставший золотистым Рог кончиками пальцев, любуясь ярко вспыхнувшей вязью на серебряной оправе. – Он такой теплый, будто бы живой. И я чувствую, как в нем словно бьется живое сердце! И он такой… тяжелый…

Тяжелый?

Я присмотрелась к заигравшему новыми красками артефакту в руках смертного – и беззвучно ахнула. Рог медленно преображался, становясь похожим на тот, что я видела у короля Самайна в ночь, когда над Холмами разверзлась злая буря, направляемая Мэбвэн. Вспомнились кровавое платье, становящиеся красными капли дождя, величественные снежные звери, безжизненными сугробами оставшиеся после безрадостной победы на поле боя.

– Спрячь его, Кармайкл, спрячь получше. – Я взяла с узорчатой крышки низкого сундука простую кожаную сумку, украшенную красными кисточками из шелковых шнуров, и протянула ее молодому магу. – Спрячь – и не показывай никому, не говори о нем даже с теми, кому доверяешь. Если кто-то обманом или силой заберет у тебя Рог и коснется его поверхности – в ту же минуту артефакт окажется у короля Самайна, а ты останешься ни с чем.

– Я понял, светлая моя госпожа, – тихо отозвался Кармайкл, неохотно убирая притягивающий взгляд, переливающийся золотом и перламутром, артефакт в сумку. Маг тугим узлом затянул кожаный шнур на горловине, и лишь тогда взглянул на меня серьезными глазами, на дне которых медленно угасала нежданная радость, сменяясь тоской и грустью, наполняющей бесцветной серостью яркую зелень радужек. – Твой дар означает… что я должен покинуть тебя?

– Да.

Стало тихо-тихо. Истаял последний, пугливо прижимавшийся к углям в очаге лепесток пламени, запахло душистым горьковатым дымом. Сразу стало темнее, и слабый свет одинокой свечи, стоящей на окне, не мог разогнать сгустившейся темноты осеннего вечера, напротив, этот последний огонек лишь слепил, не давая глазам привыкнуть к окутавшему нас мраку и оттого делая его еще гуще.

– Мне следует уйти прямо сейчас?

Голос Кармайкла едва заметно дрогнул, стал глуше, маг отвернулся, пряча лицо в густой тени. Я глубоко вздохнула – и серебристый лунный луч скользнул в мозаичное окно, озаряя большую часть горницы мягким холодным светом. Протянула руку, скользнув тонкими теплыми пальцами по гладкой щеке мага.

– Не сейчас. До нового заката в моем времени.

С тихим стуком упала с лавки сумка с Рогом, когда Кармайкл резко поднялся, протягивая ко мне руки, крепко сжимая в объятиях и зарываясь лицом в мои волосы, которые я позабыла с утра заплести в косы. Шею обжег жаркий поцелуй, крепкий, отчаянный, наполненный той хмельной искренностью, тем бесповоротным отчаянием, тем блаженством единственного на всю жизнь острого до боли мига счастья, который неотступно следует за тем, что люди называют любовью. Это странное, недоступное ни ши-дани, ни фаэриэ чувство, которое заставляет людей забывать о себе, о доброте, чести и справедливости, которое вдохновляет смертных на безумные, беспощадные, а порой и самоубийственные поступки, чувство, что бросает людей в огонь их собственных пороков и недостатков и обнажает в их душах самое лучшее и искреннее. Любовь такая, какой ее видят только люди.

Я не могла понять ее, не могла прочувствовать – но это искрящееся золотом, льющееся жаркой волной ощущение, которое, кажется, можно собрать в сложенные лодочкой ладони и пить, как наполняющее силой хмельное вино, притягивает ши-дани так же верно, как магия сердца Холма. Как отвернуться от этой добровольно предлагаемой жизни, как отвергнуть сияние той искры, что люди называют душой? Невозможно и недостойно, как недостойно отвергнуть предлагаемую в дар кровь величественного волшебного существа…

Случается, что в Холмы приходят смертные, становящиеся слугами ши-дани, и все они уходят от нас, обожженные странной, недоступной для нас любовью. Уходят не только с волшебным даром, что ни отнять ни продать, но и с тоской, с незаживающей раной в сердце. И иногда возвращаются, как Там Лин, для того чтобы быть с нами вечно.

– Останови меня, Фиорэ, останови, молю тебя… – Пальцы Кармайкла скользнули по моей талии, нащупали узелок тонкого плетеного пояска. – Одного твоего слова будет достаточно – и я подчинюсь.

Жаркие, как лепестки пламени, поцелуи… Пьянящее, хмельное ощущение человеческой души, ослепительно-яркой птицей прильнувшей к моему сердцу.

С тихим стуком упал на пол украшенный медными бляшками плетеный пояс, с шелестом соскользнуло с моих плеч верхнее платье, переливающееся в зыбком лунном свете серебром, как свежевыпавший снег.

– Прошу тебя, возлюбленная моя госпожа, свет моего сердца…

Я обняла Кармайкла, целуя его в губы, перебирая пальцами встрепанные медово-рыжие пряди, испытывая жажду, столь же сильную, как когда-то давно, когда моим слугой, другом и любовником был Там Лин, рыцарь с пылающим сердцем.

Жажда жизни, жажда прикосновения души, «красная жажда». Река крови не утолит ее, магия Холма отгонит лишь на время, до тех пор, пока не обретет ши-дани утраченную при создании часть себя, пока не станет единым в двух искрах, в двух телах – или же не вберет в себя все то, что щедро предлагает пораженное любовью человеческое сердце.

– Не останавливайся, Кармайкл…

Маг тихо рассмеялся низким волнующим смехом, подхватывая меня на руки и унося сквозь шелестящую занавесь в спальню, позабыв об упавшей на пол сумке с Рогом, а я еле заметно вздрогнула, ощутив на лице прикосновение призрачной холодной руки.

За миг до того, как Кармайкл перенес меня через порог горницы, я увидела в отражении луны на оконном стекле медленно тающий силуэт волка с горящими призрачной зеленью глазами…

ГЛАВА 5

Тонкий пронзительный плач вызолоченной солнцем тростниковой флейты разносился над спокойными водами небольшого сапфирово-синего озера, лежащего в нескольких шагах от древа королей. Солнечный свет, проходя через кроваво-красные листья, становился нежно-розовым, словно на закате, тонкими лучиками ложился на невысокую желтоватую траву, десятками разноцветных огоньков отражался на поверхности воды – и почему-то бесследно пропадал на потемневшей от времени серебристой коре второй половины древа королей. Такие разные – эти переплетенные воедино деревья, так тесно срослись друг с другом, что невозможно отделить одно от другого. Но золотистый ствол сияет на солнце величайшей драгоценностью, собирает полученное тепло в яркие, острые листья, в то время как вторая половина вечно находится в тени, и ни один солнечный луч не может коснуться ни серой коры, ни темных, почти черных листьев.

Я отняла флейту от губ, прислоняясь к теплому живому стволу сердца Холма и устало прикрывая глаза, чувствуя себя опустошенной, вымотанной, лишенной чего-то светлого и искреннего.

С тех пор как Кармайкл покинул Холм, в мире людей успело наступить лето, а мне показалось, что минула вечность и еще один день. Словно самый теплый лучик солнца был утрачен, погас самый жаркий лепесток огня в камине и пропал наиболее яркий оттенок в рыжине осенней листвы вокруг. Я не думала, что всего за несколько дней успею настолько привязаться к обремененному Условиями человеку, что золотой жар его души опалит меня так сильно и неотвратимо…

Кармайкл уходил на рассвете. Уходил по собственному желанию, несмотря на то что мог задержаться до вечерней зари. Уходил со словами, что нельзя слишком долго задерживаться в гостях у ши-дани, если не хочешь оставаться надолго.

А может, дело в Роге, что он унес с собой? В артефакте волшебного западного Холма, подарке древа королей, никогда ранее не покидавшего Осеннюю рощу, чтобы в любой момент можно было взять его в руки – и сыграть великую песнь, что отбросит Сумерки от домов ши-дани и из мира людей, переплавит волю и стремление в магию, открывающую и запирающую запечатанные двери. Может, потому мне и солнце кажется более тусклым, словно затянутым легкой серой дымкой, и мир вокруг стал каким-то неярким, окутанным туманом?