Охотник за головами - Манасыпов Дмитрий Юрьевич - Страница 16

– Как же так?.. – маршал повторил это уже в десятый раз. – Но ведь я…

– Что ты? – Мэрай протянула ему высокую дымящуюся кружку. – А ничего, совсем ничего. Ты же не родной отец, а приемный. Если родители не смогли ничего понять, как справился бы ты?

– Почему ты ушла так далеко и не подала хотя бы какую-то весточку? – Эксеншиерна глотнул, поморщился.

– Боялась. – Травница пожала плечами. – Бежала всю ночь и все ждала, когда догонит, вот-вот, постоянно оглядывалась.

– А галерея? – Эксеншиерна внимательно посмотрел на нее. Освальд сделал то же самое, было интересно. В запасах травницы явно скрывалось что-то еще, кроме голубых сгустков огня, которыми Мэрай сожгла варгеров в поселке.

– Магия, – женщина вздохнула. – Я умею не так уж много. И сил уходит достаточно, потом в себя прихожу долго, даже болею. Тогда ночью смогла уйти. Юргеста завалило, да и люди сбежались. Как он сумел незаметно выбраться, я не представляю. Скорее всего, ему помог тот же лакей. Но раскрываться из-за меня Юргесту было нельзя. А вот весточку своим он передал. Потому и напали на поселок.

– Д-а-а-а… – протянул маршал. – Что же делать теперь?

Мэрай хмыкнула, дернув подбородком куда-то в его сторону. Потом еще и показала пальцем на все еще исходящую паром кружку:

– Лечиться кому-то, и это главное.

Маршал согласно кивнул. Охотник заметил, что цвет его лица, бывший еще два дня назад сероватым, становится нормальным. На щеках больного проступил здоровый румянец, кашлял Эксеншиерна все реже. Отвары Мэрай явно пошли на пользу, и это давало повод радоваться выполненной работе. Освальд собирался уехать в ближайшее время. И так сильно задержался.

Да, не стоило скрывать от самого себя привязанность, возникшую к этой темноволосой, высокой и крепкой женщине, с красотой обычной крестьянки, разительно отличающейся от многих, с кем охотник бывал раньше. Скорее всего, дело даже не в этом. Мэрай увлекала, заставляла думать о вещах, до сих пор совершенно недоступных его пониманию. Хотелось задержаться подольше, сделать что-то нужное, тем более что «объектов» для его специфичного ремесла здесь найдется вдосталь. И он замечал ответную привязанность со стороны женщины, ничем практически не прикрытую, честную и добрую. Но…

Освальд посмотрел в окно, высокое, выходящее на море и утесы над ним. На дорогу, вьющуюся петлей между обгрызанными ветром и временем скалами, ведущую на юг. Положил ладонь на эфес того самого меча, от которого мог погибнуть в лесу, в схватке с Юргестом. Прислушался к резким крикам чаек, доносящимся через стекла, к себе самому. Повернулся к Мэрай, задумчиво и грустно наблюдавшей за ним, прочел в ее глазах понимание. Эксеншиерна кашлянул, деликатно прикрывшись кулаком, повернулся и пошел к двери. Травница подошла к окну, распахнула и встала, алым силуэтом врезавшись в серое небо. Слова… здесь и сейчас они были не нужны.

Через неделю, ветреным и холодным утром, охотник обернулся всего один раз, подняв руку и посмотрев на то самое окно. Женщина в красном повторила его жест, а под ноги коню уже ложилась дорога на юг.

Год 1405-й от смерти Мученика,

перевал Лугоши, граница Вилленгена и Хайдар,

гостиница

Толстые бревна, давно напиленные и наколотые, с треском сгорают в очаге. Смолистый запах от него едва ощутим среди остальных, наполняющих большой зал постоялого двора. Здесь все те, кому повезло добраться до того, когда буран превратится в настоящий снежный шквал, кого не подстерегли среди пролесков на плутающей и извивающейся змее дороги приземистые четвероногие тени с лохматой шубой и острыми клыками. И кто остался жив благодаря кусочку металла, блеснувшего в лунном свете.

Купчина из Пешта сидит за одним столом с нессарским рыцарем и теми, кого тот подрядился сопровождать в Вилленген. Они присоединились к нескольким дворянам, видимо, ехавшим чуть впереди. Те вначале косились на торговца, но после шепотком, на ухо, произнесенной фамилии все недовольные взгляды прекратились. Мало кто может распоряжаться таким потоком полновесных золотых, серебряных и медных кругляков, как семья этого невысокорожденного. Деньги прокладывают путь в любое общество, даже в монаршьи дворцы, не говоря уж про место за столом мелкопоместных дворян. Тем более в такую ночь, когда под одной крышей может собраться столь странная и разношерстная компания.

Мелькает в самом углу длинный посох редкого гостя, кудесника из Вольных городов, дающих пристанище таким, как он. Маг сидит в кресле-качалке с высокой спинкой, попыхивая короткой трубкой-носогрейкой, накинув на голову капюшон, скрывающий лицо полностью. Такие они, люди непростой крови, что тут поделаешь, если любят странствовать инкогнито. Темный угол лишь добавляет немного тайны к его виду, хотя… Раз нет длинной бороды по самый пояс, значит, маг явно молод. Ну, лет так сто, может, сто пятьдесят, и вряд ли прославился чем-то очень серьезным.

Крестьянская семья, большая и голосистая, занимает целый стол, подальше от кичливых дворян. К мореходу из Абиссы, гордо сидящему в одиночестве, подсаживается лишь невесть как оказавшаяся в здешних краях распутная девка, прибившаяся в дороге к трем охотникам. Те уже косятся и на нее, и на моряка, но первыми шума не затеют. Кто же не знает, что свяжись с «темным», то тут тебе и конец. А уж с моряком так тем более. Пусть здесь и не его стихия, в которой он, просоленный всеми морями и ветрами, был бы непобедим, но себе дороже обернется спор из-за наглой девки. Тащили-тащили с собой, думали получить сладкого от сдобной бабенки, ан не вышло. Да и черт с ней, хватит мастерам лука и рогатины местных служанок, пока еще корчащих из себя скромниц.

Трещат поленья, выстреливая искры, стелется легкий и приятный дымок от раскуренной магом длинной трубки, сладчайший аромат доносится из кухни, исходит паром одежда, распяленная на грубых стульях и металле решетки у очага. Пахнет людьми, потом, уходящим страхом, надеждами на завершение пути, как только буран закончится. Далекий, едва долетающий вой уже не дерет изнутри, как там, в холоде и ветре. Сладко тянет пряностями, щекоча ноздри, горячее вино с гвоздикой и медом на столах у дворян. Ядреное осеннее пиво, горьковатым оттенком радует уставших путников попроще. Где-то на кухне исходят жиром сразу несколько откормленных каплунов и подросших цыплят, сбереженных хозяйкой на зиму. Крестьянам проще, на столе уже стоит громадная миска гречневой каши с копченой грудинкой, кислая капуста и даже огурцы. Хотя огурцы, добавившие резкости чесноком, хреном и листьями смородины, достала одна из кметок. За столом, украшенным вышитыми на груди гербами, слышатся нескрываемые звуки неудовольствия. Только мореход и один из рыцарей, немолодой, с большим шрамом на щеке, одобрительно кивают головами.

Мелькают по залу три молодых прислужницы, в вышиванках[6], с пущенными по вороту и рукавам лиственными узорами, в кожушках-безрукавках. Деревянные подносы с едой, исходящей меленькими пузырьками еще не остывшего масла и собственного жира по поджаристой золотистой корочке, с хлебом, свежим, пышным и ноздреватым, только из печки. Хозяин, неулыбчивый крепыш, стоящий за стойкой, доволен. Хотя со стороны, не зная его, такого и не скажешь. Карваши, как обычно зимой, дарят такие вот подарки. Невдомек всем, сидящим в его большом зале, про буран, ничего они не подозревают. Ни когда он закончится, ни сколько ждать еще здесь, оставляя в объемном кармане фартука хозяина медь, серебро и полновесное золото. Он-то знает, что быть им здесь еще долго, день, а то и два. Перевалы не завалит, но без проводников, которые окажутся здесь не раньше, чем снег закончится, в горы соваться не стоит. На какое-то время в зале воцаряется тишина, слышатся только треск ломаемых костей, плеск и бульканье, сопение и сосредоточенное жевание. Гости отдают должное стряпне самой хозяйки и двух помощниц-дочек.