Когда завидуют мертвым - Цормудян Сурен Сейранович "panzer5" - Страница 44

— Что с их семьями стало? — Из-за спины Сквернослова появился Юрий.

Незнакомец уставился на него, затем оттянул рукой очки и приладил их к козырьку шапки. Прищурившись, он еще раз внимательно посмотрел на лицо Алексеева и его скафандр.

— Чтоб я сдох! — воскликнул наконец он и быстро стал подниматься по ступенькам к космонавту, которого, видимо, узнал.

— Это не обязательно, — усмехнулся Вячеслав, имея в виду последнюю фразу милиционера.

— Послушайте! Вы помните меня?! Я же участковый ваш! Дыбецкий Михаил! Старлей! — Он схватил космонавта за руку и стал трясти.

— Дыбецкий? — Яхонтов нахмурился, вспомнив стычку в гадовнике. — У тебя, часом, родственников в Подмосковье нет?

— Нет. Только сестра в Барнауле была, и все. А что?

— Да нет. Ничего. — Варяг махнул рукой.

— Простите, Михаил, я вас не помню что-то, — виновато проговорил Юрий, настойчиво пытаясь выдернуть ладонь из рук участкового. — Так что стало с семьями нашими?

Из квартиры вышел притихший Макаров и взглянул на Дыбецкого заплаканными глазами.

— Вы это. — Милиционер сделал шаг назад и опустился на две ступеньки. — Тут такое дело.

— Что?! — Алексеев повысил голос.

— Бойня тут была, вот что. Бандиты. Когда чистки были. Через несколько дней после атаки. Тут банда… Они женщин насиловали. Даже деток малых. А потом загнали всех на верхний этаж, подожгли всякое тряпье и покидали в шахту лифта. А потом туда стали людей бросать живьем. И сверху опять горящие тряпки. Одна старушка выжила. Ее не тронули. Только ноги ей прикладами автоматов перебили. А их потом солдат какой-то сжег из гранатомета. Бандитов этих. Они в джип свой сели. Большой такой. «Хаммер» типа. А он из палисадника как захерачил! Молодец, парень. Только это. Он тоже потом в шахту бросился. Он бегал тут по квартирам. Любимую свою искал. А как узнал от бабки, что случилось, то в шахту бросился.

— А ты, мент, где был, когда наших жен насиловали?! — заорал Алексеев.

— Вы это! Чего орешь-то! Мы, между прочим, в отделении четыре дня оборону держали! Носа высунуть не могли! Стреляли в нас почем зря! Это потом ОМОН к нам пробился с боем. Так я сразу сюда. А тут бабка эта. Все рассказала и отдала богу душу. А как солдатик тот бандитов поджарил, сынок мой видал. Он в подвале прятался. Десять годков ему было тогда. Чего, я виноват, что ли? Сынок мой, между прочим, машину вашу сейчас охраняет. Чего орать-то?! — Милиционер махнул рукой и стал спускаться вниз.

Варяг взглянул на раздавленных горем космонавтов.

— Мужики, я сочувствую. Но это всех коснулось. Всего мира. Идемте.

Яхонтов направился вниз, вслед за Дыбецким.

На улице стало заметно холодней и сумеречней. Снова падали редкие снежинки. Сын милиционера был одет в теплый костюм горнолыжника. Черная повязка на небритом и покрытом шрамами лице красноречиво свидетельствовала об отсутствии правого глаза. В руках он держал охотничью двустволку, а к железному карабину на пожарном ремне, которым он был опоясан, были присоединены две цепи из нержавейки, которые кончались шипованными ошейниками, ограничивающими свободу пары немецких овчарок.

— Это Борька. Сын мой, — сказал подошедший к нему милиционер. — Вы это. Трактор свой спрячьте там, между мусоровозом ржавым и стеной. Видите? У соседнего дома.

Там в подвале мы и живем. Присоединяйтесь к нам. Вместе веселей. Безопасней да теплей. Сейчас ужинать будем.

— Спасибо. — Варяг кивнул. — И за гостеприимство, и за то, что машину посторожили. Мы сейчас к вам присоединимся. Договорились?

— Лады, — махнул рукой участковый. — Ждем у себя дома. Пошли, сынок.

Они двинулись к своему обжитому подвалу в соседней высотке, вход в которую был скрыт из поля зрения большим полусгнившим КамАЗом для перевозки мусора.

Яхонтов взглянул на дверной проем подъезда дома. Вячеслав и Николай уже были на улице, а вот космонавты совсем не торопились.

— Андрей! Юра! — окрикнул искатель своих товарищей. — Ну где вы там?!

Первым вышел Макаров. Следом Алексеев.

— Послушай, Варяг, — начал говорить Андрей. — Мы покажем вам, как управлять машиной. С вами мы не поедем.

— То есть как? — Яхонтов ошарашенно посмотрел на космонавтов.

— Мы в Москве останемся. Тут наш дом. Тут прах наших… наших… семей… Все. Мы только ради этого и ехали.

— То есть ты хочешь сказать, вы нам все это время голову морочили? И про ХАРП, и про все остальное? — нахмурился Варяг.

— Нам уже бороться не за что, пойми, — вздохнул Юрий.

— Не за что? А нам зачем надо было сюда тащиться? Зачем?! Вы обманом вытащили нас из Надеждинска! А теперь умываете руки!

— ХАРП существует и действует. Мы не лгали.

— А зачем нам нужен был этот крюк?! Потеря драгоценного времени! — Яхонтов был в ярости.

— А как бы ты поступил? Мы все эти годы жили надеждой, что наши близкие спаслись. Теперь все. Теперь все равно. Вы делайте свое дело. Забирайте луноход. А мы останемся здесь.

— Да вы… — Варяг сделал шаг в сторону космонавтов и сжал кулаки, но Сквернослов перегородил ему дорогу.

— Перестань, — сказал он. — Представь, каково им. Они жен своих потеряли. У Андрея еще и дочка была. У них же горе. Не дави на мужиков.

— Горе?! — воскликнул Яхонтов. — Сколько человек сгинуло? Четыре, пять миллиардов? Кто считал? А горе только у них? А как насчет оставшихся в живых? Кто еще в состоянии дать им второй шанс, если не мы?! Но нам вместе надо быть! А эти двое просто эгоисты! Всем плохо! Все кого-то потеряли! И что теперь, вешаться?! Надо дальше жить и жизни шанс дать! Черт вас всех подери!!!

Николай почувствовал, что у него снова начинает болеть голова, и побрел в сторону подвала, в котором жил милиционер с сыном. Он снова поймал себя на мысли, что не знает, кто в этом споре прав. Может, опять и те и другие? Это неуютное состояние неопределенности давило на психику, и Васнецов просто захотел убраться от источника головной боли, коим и являлся этот спор.

Жилище участкового было просторным. Но только потому, что этот подвал он делил лишь со своим сыном и его двадцатилетней подругой Аминат, которую они пару лет назад отбили ночью у каких-то людоедов. Хотя сам Борис был убежден, что они спасли ее не просто от плохих людей, а от морлоков. Тех самых, что в метро живут. Однако Михаил относился к этому предположению скептически. То, что они и даже Аминат не разглядели тех троих существ, которые в темноте московской ночи бросились прочь после первого выстрела из ружья, ни о чем еще не говорило. Да, это были три силуэта похожих на людей существ. Да, Аминат говорила, что они не проронили ни слова, когда похитили ее, вышедшую из своего подвала собирать свежевыпавший снег для заготовки питьевой воды. Но это не значит, что это были морлоки.

Помещение не было утеплено шкурами, как у жителей Надеждинска. Тут в ход пошли паласы и мешки с тряпьем, опилками и соломой. Освещение давал только огонь в самодельной каменной печи. Освещение и тепло, конечно. В подвале было отдельное помещение для собак. Эти овчарки были, так сказать, супружеской парой. В их «комнате» был слышен писк новорожденных щенков. Пол в жилище был застлан двумя слоями из кусков линолеума и различных ковров. Также тут было немного мебели, которую эти люди, судя по всему, перенесли из опустевших квартир наверху. По крайней мере, хозяева и гости ели за нормальным столом, сидя на стульях, которые хоть и скрипели да шатались от старости, но были достаточно удобными. Еще в жилище было очень много сложенных стопками газет. Участковый пояснил, что любит их перечитывать. Читая старые статьи, он забывал последние два десятка лет.

— Всякие отморозки не достают? — спросил Варяг, доев приличный кусок вяленого мяса из своих запасов. Он больше не старался спорить или просто говорить с космонавтами. Те молча сидели на большом мешке с песком у печи и задумчиво глядели на огонь.

— А кому мы нужны? — пожал плечами милиционер. — Это где большие общины, там есть интерес у бандюг всяких разных. Это как политика, понимаешь? Союзы там или наоборот, вражда. Распространение идеологии или влияния одного лидера. Борьба за территории. За трофеи. За женщин. А тут три человека всего. Мы погоды в большой политике не делаем. Да и район этот не очень-то. Раньше-то вроде как ничего был. Но сейчас тут никто особо жить не хочет.