Когда завидуют мертвым - Цормудян Сурен Сейранович "panzer5" - Страница 38

— Я думал, что город весь в сплошных руинах, — разорвал тишину голос Яхонтова, смотрящего в перископ на уцелевшие здания.

— Руины есть. И немало. Но там, где заряды взорвались, — кивнул Аксай. — В других местах либо от времени, либо от боев разрушения. А по площадям только в зонах поражения. Самые страшные разрушения в районе Курчатовского института. Там вроде самый мощный заряд был. На станции метро «Щукинская». Видимо, по институту и били. Там от парка Покровское-Стрешнево до улицы Паршина и от улицы Зорге до Строгинской поймы все снесло.

— А первый заряд где рванул?

— В Ботаническом саду. Ну, тоже в метро. Но заряд какой-то хитрый был. Он ближайшие станции только сжег, а все поражающие факторы в основном на поверхности были. Может, он и не в метро был, а в подвале каком. Вот тогда все и подумали, что ракету по Москве запустили. И весь город в метро бросился, искать спасения. И тогда одновременно рванули в глубине и на «Щукинской», и на станции «Лубянка». Хотя я слышал, что не на «Лубянке», а на станции «Охотный ряд» было. Сейчас и не разобрать. Говорят, на улицу из многих станций и колодцев огненные фонтаны били в сотни метров. Вообрази, что с людьми было.

Снова услышав о метро, Барс вздохнул и повесил голову.

— А сколько вообще людей выжило в Москве? — спросил Варяг.

— Да кто его знает. Только в первые три удара, наверное, миллиона четыре убило. Там ведь после Курчатовского взрыва пойма просела и Химкинское водохранилище цунами прошлось по многим районам города. А это еще жертвы. Сотни или даже тысячи в давке от паники погибли. Потом в тот же день этнические чистки начались. Кто-то виноватых искал, кто-то город под контроль взять пытался. Всякие банды оживились. Черт, да тут такое творилось! Потом тысячи или сотни тысяч погибли во время исхода из Москвы. Короче, никто не считал. Сейчас во всем городе сотня или две тысяч людей.

— Ого! — Сквернослов присвистнул.

— Чего «ого»? С тем рвением, с которым они друг друга продолжают убивать, это ненадолго.

— А как живете теперь? В подвалах?

— Ну да. В подвалах. В подземных переходах, подземных гаражах. Некоторые умудрились здания утеплить. Но там, скорее, что-то вроде военных баз. А жилые поселения, как правило, под землей. Но не в метро. Хоть многие станции и уцелели, их замуровали довольно быстро. Оттуда и радиация и еще черт знает что перло. Люди пораженные. В страшном сне такое не приснится. Сейчас, наверное, даже сам Всевышний не знает, что в метро творится. Дьявольщина одна. Морлоки.

— Морлоки? — переспросил Варяг.

— Ну «Машину времени» Герберта Уэллса читал?

— Фильм смотрел, кажется.

— Фильм ерунда. На книгу не похож был. А вот книга… Короче, кто-то периодически через завалы на станциях выходит в город по ночам. Людей похищают. Мы их морлоками зовем. Как в книге. Там тоже твари лезли из-под земли и людей воровали для пищи.

— Н-да. Хреновато тут у вас, — вздохнул Яхонтов.

— А где хорошо? — Аксай усмехнулся.

Слушавший этот разговор Николай вдруг вспомнил слова отца: «Ты, сынок, живешь в раю, и это главное». Что видел отец, что он называл унылый, холодный, загнанный в провонявшие спертым воздухом, звериными шкурами и копотью лучин подвалы Надеждинск раем? И что доведется увидеть ему, Николаю, покинувшему этот рай?

Луноход проехал по пустынному кварталу и двигался по сужению, образованному дугами Херсонской улицы и Научного проезда. Справа высилась пустующая высотка жилого дома. Слева тоже высотка, но этот дом, кажется, не был жилым и имел другие функции. Здание было с закругленными углами. Многие стены местами были обрушены. Стекла отсутствовали. У подножия этого здания виднелась припорошенная снегом груда искореженного металла, в которой с трудом угадывались десятки автомобилей.

— А в этом районе вообще люди есть? — снова задал вопрос Варяг, который так и не увидел ни одного признака жизни, кроме следов на перекрестке.

— Да есть. По норам своим сидят. Вам же к Воробьевым горам надо, ты говорил?

— Да. — Яхонтов кивнул.

Он помнил просьбу космонавтов попросить у сталкеров, чтоб те указали им путь до Воробьевых гор. На самом деле Алексееву и Макарову надо было в район Киевского вокзала, но от Воробьевых гор они дорогу, по их словам, могли найти с закрытыми глазами. Сам Варяг не совсем понимал, что космонавтам надо у Киевского вокзала, но просьбу их он исполнил.

— Ну, вот там народу побольше. Престижный район, так сказать. Там военных бывших много. Они стараются вместе держаться. Не любят их люди. Вот и кучкуются.

— И тут их не любят?

— Ну да. Не защитили ведь. Ну, мы, сталкеры, хорошо к военным относимся. Сотрудничаем с ними. А вот всякие там массы…

— В гадовнике их не любят, в Москве не любят. Ох и тяжко военным, — ухмыльнулся Варяг.

— Да кому сейчас легко? Тут, в столице, конечно, своя специфика. Многое поначалу непонятно будет. Но через пару-тройку дней понимать многое начнете. Кто чем дышит, кому симпатизирует. С кем можно дело иметь, а кому без предупреждения лучше сразу пулю в череп вогнать. Короче, нормальная цивилизованная жизнь кипит. — Аксай покачал головой и невесело улыбнулся. — Добро пожаловать в Москву.

11

Признаки жизни

Газпромовский комплекс высоток проплыл слева от лунохода торчащими в небо огрызками полуосыпавшихся зданий. Доехав до перекрестка, где сходились улицы Перекопская и Каховка, машина повернула налево, как и указали направление сталкеры, и двинулась по широкому проспекту в сторону улицы Наметкина. Справа снова тянулась вереница огромных жилых домов. Николай видел их в смотровую щель. Пустые глазницы окон, давно лишенных остекления. Вроде ту же картину он наблюдал и в Надеждинске, но здесь все было иначе. Мрачный лик родного города давно приелся. Стал обыденным. Но здесь что-то новое. И дома эти были несравнимо больше типовых панельных пятиэтажек Надеждинска. Огромные великаны, вмещавшие когда-то в своих чревах тысячи жильцов разных возрастов, профессий, национальностей, смотрели теперь на него мертвой пустотой. Когда-то в этих окнах горел свет. Кто-то на балкон покурить выходил. Каждая квартира — свой обособленный мирок с горсткой людей, называемой семьей. Там люди жили, влюблялись, женились, ссорились, разводились, смотрели телевизор, читали книги, пеленали детишек, устраивали застолья и умирали, конечно. Смерть была всегда. Но когда она являлась лишь неизбежностью жизненного пути человека, то это было горем для близких. А когда смерть стала единственным и окончательным решением чьих-то безумных голов, решивших погубить всех и вся, то как это назвать? Неожиданно. Массово. Глобально. В ясный летний день мир погрузился во мглу и холод. Мир погрузился в смерть. Как-то странно в этом мире выглядели они, выжившие. Странно и противоестественно. Как будто их жизнь была теперь чьей-то преступной халатностью. Производственным браком творцов апокалипсиса или бездарностью всего людского вида, который даже собственную гибель не смог окончательно довести до конца и сделать на совесть. И противоестественно смотрелся этот человек в окне. Человек в окне? Николай присмотрелся. Да, действительно, в одном из окон на седьмом этаже маячил человек. Может, это обман зрения? Может, какой-то шутник поставил там чучело? Нет. Человек пристально смотрел на луноход. Затем отошел от окна и исчез во мраке квартиры.

— Там, кажется, есть кто-то, — сказал Николай. Ему пришлось заставить себя произнести это, так как сомнения еще были. А после галлюцинаций, вызванных пси-волком, он с трудом находил в себе силы верить своим глазам.

— Где? — Варяг оторвался от перископа.

— Там. В окно кто-то смотрел. Потом ушел.

— Мародеры, наверное. Или сталкеры, — махнул рукой Аксай.

— А что, еще не все из квартир повытаскивали за столько лет? — Яхонтов взглянул на командира сталкеров.

— Да в первые годы все ютились на окраинах. Тут ведь и радиация, и все радости жизни были. Это в последнее десятилетие дальше в центр снова селиться стали. Когда ясно стало, что за пределами Москвы мы враги для всех. Да и попробуй обшарь все квартиры в городе. Их же миллионы. Так что вполне может быть, что там был человек.