Отважные(изд.1962) - Воинов Александр Исаевич - Страница 1

Александр Воинов

ОТВАЖНЫЕ

Глава первая

КАЗНЬ НА БАЗАРНОЙ ПЛОЩАДИ

— Мальчик, посторонись!..

Звякнул приклад. Коля вскрикнул, свалился в канаву, но тут же вскочил на ноги, проскользнул между охранниками и судорожно повис на шее матери. Она отчаянным движением обняла его за щуплые плечи, прижала к своей изодранной кофте и быстро, надрывно зашептала:

— Иди к дяде Никите!.. К дяде Никите!..

Он чувствовал прикосновение горячих, воспаленных губ к своему уху. Он почти задыхался от тяжелого, едкого тюремного запаха, которым за эти несколько дней пропитались ее одежда и волосы. Прямо перед его глазами бугрилась синяя полоса, пересекавшая ее щеку от глаза до подбородка.

Кто-то сзади резко крикнул:

— Прекратите это!.. Быстро!..

Чужие цепкие руки впились в его плечи. Он вскрикнул от острой боли, но не выпустил матери.

В толпе раздались женские голоса:

— Дайте проститься!..

— Это ее сын!..

Мать не отпускала его.

— Прощай, прощай, мальчик мой!.. — шептала она.

Но через мгновение полицай уже волочил его в сторону, к толпе, из которой навстречу ему тянулись руки. Коля не кричал, не рвался. Полицай толкнул его через канаву, а сам быстро заторопился к виселице, которая была сооружена посреди базарной площади.

О том, что днем состоится казнь, в городе знали еще с утра. В объявлениях, расклеенных на углах улиц и на столбах, сообщалось, что будет повешена шпионка. Комендант города Мейер приказал всем жителям присутствовать при экзекуции.[1]

Огромная площадь была переполнена согнанным сюда народом. Взвод эсэсовцев, образуя замкнутый квадрат, окружал виселицу, где под охраной конвоя стояла молодая женщина лет тридцати. Ее измученное лицо хранило сосредоточенное и в то же время какое-то безучастное выражение. Прядь светлых волос выбилась из-под платка и развевалась по ветру. Она спокойно смотрела прямо перед собой, заложив руки за спину и чуть развернув плечи.

Много людей уже было казнено на этой виселице, и всякий раз комендант города Курт Мейер, заставлял жителей присутствовать при экзекуциях.

Вот и сейчас он прохаживался за солдатами, широкоплечий, в черном кожаном плаще, в фуражке с высокой тульей. Тут же стоял бургомистр города Блинов, человек средних лет, с косматыми, вечно нахмуренными бровями. Бургомистр старался не смотреть ни на виселицу, ни на осужденную. В городе говорили, что он не любит присутствовать при казнях.

Женщину, которую через несколько минут должны были повесить, в городе знали почти все. До войны она была диктором на радиостанции. Голос Екатерины Охотниковой, с мягким грудным тембром, узнавали в каждой семье. А вот теперь, когда она молча стояла у виселицы, многие увидели ее впервые.

Коля оставался в толпе, заслоненный от виселицы сомкнутыми спинами. Две незнакомые женщины в платках держали его за руки. Одна из них торопливо гладила его по голове.

— Уведите его, — сказал какой-то старик, протиснувшийся сквозь толпу, — зачем ему все это видеть?.. Пожалейте мальчика!..

Старик постоял перед Колей, держа в руках треногу от фотоаппарата, и потом двинулся дальше, медленно переставляя свои тощие ноги. Это был фотограф Якушкин. Его фотография помещалась здесь же, на базарной площади, в старой, покосившейся будке. Гитлеровцы всегда заставляли Якушкина фотографировать казни. С довоенного времени Якушкина знала вся детвора. «Посмотри, посмотри сюда, — говорил он своему маленькому клиенту, снимая с объектива черный колпачок, — отсюда вылетит птичка». И сколько широко раскрытых, удивленных детских глаз запечатлелось на его снимках! Да, Якушкин был добрый, приветливый старик!..

Женщина притянула Колю к себе:

— Пойдем, пойдем, мальчик…

Он покорно пошел за ней, не спрашивая, кто она и куда его ведет. Свершилось что-то ужасное. Сейчас убьют его мать, и никто, ни один человек, не бросится на палача, не помешает этому.

Измученный бессонными ночами, которые он провел один в своей пустой, холодной комнате, Коля уже не плакал, а только тихо всхлипывал.

Когда они подошли к углу переулка, Коля обернулся и вдруг увидел мать, возвышавшуюся над толпой. Рядом с ней стоял широкоплечий румяный палач и как будто мирно о чем-то беседовал, а его руки неторопливо затягивали на ее шее веревку. Несколько прядей волос попали под петлю. Палач осторожно вытащил их, словно заботясь о том, чтобы не повредить прическу.

И вдруг мать рванулась вперед.

— Товарищи!.. — закричала она. — Будьте мужественны!.. Будь…

Палач мгновенно соскочил, и в ту же секунду голова матери провалилась вниз.

— Мама!.. — дико закричал Коля на всю площадь.

Кто-то в толпе ахнул. Кто-то истошно завопил.

Женщина крепко сжала Колину руку и потянула его за собой:

— Пойдем!.. Пойдем!..

Толпа схлынула с площади, и Коля оказался зажатым со всех сторон. Женщина на мгновение выпустила его руку. Коля бросился назад. Расталкивая людей локтями, он пытался выбраться на площадь, к матери. Но это ему не удалось. Кто-то крепко схватил его за рукав:

— Стой, мальчик, стой!..

Не помня себя, Коля рванулся. Но Якушкин держал его цепко:

— Не надо туда идти… Не надо.

И он повернул упиравшегося мальчика за собой, держа в одной руке треногу, а другой крепко сжимая его ладонь. На перекрестке их нагнала женщина в платке. Она бросилась к Коле:

— Ну вот!.. А я тебя потеряла… Пойдем!..

— Нет, — строго сказал Якушкин, — у меня, Клавдия Федоровна, ему будет лучше… Я один, да и заработки у меня побольше ваших… Будет мне внучонком…

Клавдия Федоровна не хотела уступать:

— Иван Митрич, так не годится — мальчику нужна женская ласка. У меня уже есть один воспитанник. Вдвоем им будет легче… Да и родителей его я знала…

Якушкин вдруг рассердился, выпустил руку Коли и стал поправлять резавший плечо ремень фотоаппарата.

— Откуда вам двоих содержать! — крикнул он. — По теперешним временам вы и себя-то, верно, прокормить не можете. Я тоже знал его отца. Чудесный был человек… Пойдем, Коля!.. — Якушкин оглянулся и ахнул: Коли не было.

— Он только что стоял здесь, — растерянно сказала Клавдия Федоровна.

И они кинулись в разные стороны искать мальчика.

Глава вторая

НОЧЬ

Всю эту страшную ночь после казни матери Коля провел в одиночестве. Он лежал на неубранной кровати, в пальто, нахлобучив глубоко на лоб старую ушанку, и широко раскрытыми глазами смотрел в темноту, куда-то в угол, где тускло поблескивал кафель остывшей печи. В комнате было холодно, и от этого мальчик еще сильнее чувствовал одиночество. Вместе с матерью отсюда ушло тепло, и дом перестал быть домом.

«Что теперь будет? Что делать?..» — думал Коля. Сколько раз он видел в кино, как в самый последний момент в город врывались красные и спасали приговоренных к смерти. Не успев выбить из-под их ног скамейку, палач падал, сраженный меткой пулей, а остальные враги разбегались. Да, в кино бывало так… А в жизни…