В тени граната - Холт Виктория - Страница 40

— Это малышка Бесси Блаунт, Ваше Величество, родственница Маунтджоя. Она получит у меня место.

— Рад это слышать,— сказал Генрих.— И раз она так поет, то украсит ваш двор, Кейт.

— Я так и думала.

Генрих подошел к девушке и взял ее за подбородок. Та подняла свои испуганные глаза к его лицу.

— Если вы будете при нашем дворе, мы должны просить вас об одном, госпожа Бесси. Вы знаете о чем?

— Нет, Ваше Величество.

— Тогда мы вам скажем, Бесси. Не нужно нас бояться. Нам нравятся наши подданные, которые играют нашу музыку и поют ее хорошо, как вы. Вам незачем нас бояться, Бесси. Помните это.

— Да, Ваше Величество.

Он слегка подтолкнул ее и повернулся к королеве.

Маунтджой дал дрожащей девушке знак удалиться. С видимым облегчением она быстро вышла, а Генрих начал разговаривать с королевой о каком-то номере в представлении. Но на самом деле он об этом не думал, перед глазами у него стояла эта хорошенькая девушка, которая, сидя на стуле, так сладко пела его собственную музыку.

Никогда король не был так полон энергии, как в то Рождество. В тот год проводились самые веселые представления, а банкеты обильнее, чем когда-либо раньше. Катарина скрывала свое утомление от этой бесконечной череды удовольствий, затягивавшихся далеко за полночь, так как король, казалось, никогда не уставал. Весь день напролет он охотился или же сражался на турнире; его великолепная фигура в своих сверкающих доспехах с золотыми украшениями все время была на виду. При звуке столкнувшихся копий раздавался его смех, и один за другим перед ним падали его противники.

Часто он сражался якобы в другом обличье. Он был неизвестным рыцарем из Германии, Фландрии, Савойи, даже из Турции. В полной тишине на арену выходила массивная фигура, вызывала на бой чемпиона и, одержав над ним победу, поднимала забрало своего шлема. Тогда, узнав хорошо знакомые черты и шапку золотых волос, люди разражались неистовыми криками радости.

Катарина всегда ухитрялась изобразить удивление, которого далеко не испытывала. Он подходил к ней, целовал ей руку и говорил, что все его подвиги совершены в ее честь. После чего она целовала его в ответ, благодарила за удовольствие, а потом немного укоряла за то, что он рисковал своей жизнью и причинял ей беспокойство.

Генрих наслаждался каждым мигом. Ничего он не желал больше, как быть популярным, ослепительным, благородным королем Англии.

Казалось, он опять стал мальчишкой, думала Катарина. Но появилось и нечто другое.

Временами он сидел, задумчиво глядя перед собой; исполняемая им на лютне музыка звучала жалобно. Он стал добрее, мягче к Катарине, чем когда-либо, и, казалось, очень старался ей угодить.

Генрих неуловимо изменился потому, что влюбился.

Она была худенькой шестнадцатилетней девочкой с рыжевато-золотыми волосами почти такого же, как у него самого, оттенка. Несмотря на свою застенчивость и невинность, она все же не могла долго оставаться в неведении относительно его интереса и того, что это означало. В танцах, устраиваемых для удовольствия королевы, она часто оказывалась его партнершей, их руки соприкасались, и королевские черты освещала медленная улыбка. Краснея, Бесси смущенно улыбалась; один ее вид, такой юной, такой непохожей на нагловатых придворных, придавал королю еще больше пылкости.

Он наблюдал за ней на банкетах, на маскарадах, в покоях королевы, но редко заговаривал с ней.

Собственные чувства удивляли его. Раньше он полагал, что стоит ему возжелать, как он поманит, и девушка охотно пойдет с ним. С Бесси все по-другому. Она так юна, так невинна, и она вызывала в нем такие нежные чувства.

Он даже начал задавать себе вопросы, а стоит ли? Это было бы так легко... как сорвать нежный цветок. И все же она готова для этого. Однако, она была такой хрупкой и, как ни странно, он не стал бы счастливее, если б причинил ей боль.

Может быть, ему следует подыскать для нее хорошую партию и отослать ее. Удивительно, что он, кто желал ее так пылко, мог о таком подумать; однако, об этом ему нашептывала его совесть, которая никогда его так упорно не беспокоила, как теперь с Бесси Блаунт.

Во время бала-маскарада они танцевали вместе.

Он был одет в турецкий костюм из белой парчи, и лицо его скрывала маска, но его всегда выдавала фигура, и все в зале очень почтительно относились к неизвестному знатному турку.

Королева сидела на помосте, окруженная несколькими фрейлинами; на ней был великолепный наряд из серебряной парчи, расшитый разноцветными сверкающими драгоценностями. Она легко утомлялась, хоть и не признавала этого; так много выкидышей уже начали сказываться на ее здоровье. Часто после ужина она под каким-нибудь предлогом удалялась, в ее покоях ее быстро раздевали, чтобы она могла забыться измученным сном. Катарина знала, что в это самое время Генрих прыгает и танцует в зале. На нем это не сказывалось. Их попытки обзавестись детьми не доставляли ему таких страданий, как ей. Ей было под тридцать и она стала все больше осознавать разницу в их возрасте.

Сейчас Катарина наблюдала, как он прыгает и скачет среди танцоров. Разве он никогда не устает? Он должен всегда напоминать им о своем превосходстве. Она представила себе сцену, когда все снимают маски, удивленные возгласы при виде того, кем на самом деле был знатный турок, как будто хоть один человек в зале не знал этого. Ей самой придется несказанно удивиться, так как он наверняка подойдет к ней и скажет, что все это в ее честь.

«Насколько приятнее мне было бы немного побыть в покое»,— подумала она.

Генрих прокладывал себе путь среди танцующих, потому что знал, что Бесси здесь и что он должен ее найти. От него ее не скроет никакая маска. Она была такой же нежной, как цветок, и от одной мысли о ней у него начинало сильнее биться сердце.

Генрих нашел ее и увлек к проему в стене. Здесь они чувствовали себя отгороженными от танцующих, здесь Катарина не могла их увидеть с помоста.

— Госпожа Бесси,— начал он. Она начала дрожать.

Его огромная рука легла ей на плечо, потом опустилась вниз по ее спине.

— Ваше Величество...— пробормотала она.

— Значит, вы увидели через маску, Бесси.

— Каждый должен узнать Ваше Величество.

— У вас проницательные глаза. Быть может, потому что вы

так уважаете своего короля, что узнаете его, как бы он ни прятался?

— Все должны узнавать Ваше Величество. Нет никого похожего на вас.

— Ах... Бесси.

Он жадно схватил ее и прижал к себе на несколько секунд. Потом наклонился к ее уху, и она почувствовала его горячее дыхание на своей шее.

— Вы знаете о моих чувствах, Бесси. Скажите мне, что вы чувствуете ко мне?

— О... сир! — Большего было не нужно, этого было достаточно.

Пульс у него бешено стучал, его желание проявлялось в густой синеве глаз, сверкающих сквозь прорези маски. Генрих оставил все мысли о сдержанности. Еще только сегодня вечером он думал о хорошей партии для нее. Это и должна быть хорошая партия, но только потом.

— Я пытался сдержать свой пыл, но это сильнее меня, Бесси,— сказал он.

Она ждала, слегка раскрыв губы и прерывисто дыша, чтобы он продолжал; и пока он глядел на нее, его желание стало мучительным, требуя немедленного удовлетворения.

Но они были в бальной зале, едва скрытые от взоров остальных.

Сегодня вечером? — подумал он. Но как он сможет покинуть бал? О, эти путы королевского этикета! За всеми его действиями наблюдают и начинают толковать, слишком многие слишком заинтересованы в каждом его действии.

Скандала не должно быть — ради Бесси и него самого.

Он быстро принял решение. Ради приличия его желание должно подождать... сегодня вечером.

— Послушайте, Бесси,— сказал он.— Завтра я буду охотиться, и вы должны участвовать в охоте. Вы будете оставаться со мною рядом и мы от них улизнем. Понимаете?

— Да, сир.