В тени граната - Холт Виктория - Страница 3

Генрих взял ребенка на руки и посмотрел на него как на чудо.

— Вы представляете себе,— сказал он окружающим,— этот младенец когда-нибудь может стать вашим королем?

— Надеемся, что это произойдет не раньше, чем он станет седым стариком, Ваше Величество.

Ответ был правильным. Король рассмеялся, потом начал расхаживать взад и вперед по опочивальне королевы с ребенком на руках.

Королева наблюдала за ним с улыбкой.

Он сам почти мальчишка, подумала она.

Как только Катарина встала, она собралась оставить Ричмонд и отправиться в Вестминстер. Король отбыл раньше нее; нетерпеливый и неугомонный, он уже отправился в Уолсингэм, чтобы воздать благодарственные молитвы за рождение сына у раки Пресвятой Девы.

Но сейчас он уже вернулся в Вестминстер и ждал прибытия королевы.

Все еще чувствуя слабость, Катарина рада была хотя бы на несколько недель продлить спокойное пребывание в Ричмонде; однако, она знала, что на это не стоит надеяться, потому что для Генриха был невыносим каждый день, когда он не мог показываться народу. Так же был настроен и народ. Где бы король не появлялся, вокруг него собирались толпы, чтобы благословить его прекрасное лицо и выразить свою радость.

В празднествах в Вестминстере должен был участвовать и народ. Люди любили своего нового короля, каждым своим поступком, каждым жестом он показывал им свою решимость быть совершенно другим королем, чем его отец. Первое, что он сделал — публично обезглавил министров своего отца — Дадли и Эмпсона, кто, как считали люди, больше всех грабил народ при прежнем короле. Вот что было самое главное. «Эти люди заставили мой возлюбленный народ платить огромные налоги, тысячам они принесли нужду и лишения. Поэтому они должны умереть»,— вот что говорил молодой король своему народу,— «Теперь, как ей и пристало, Англия будет веселиться». Поэтому завидев его, люди кричали до хрипоты, приветствуя короля.

Им казалось в порядке вещей, что их красивый молодой король покрыт сверкающими драгоценностями, что его атласные и бархатные одеяния более великолепные чем у кого-либо раньше. Их признание было всегда на его стороне, потому что он всегда обращал внимание на присутствие людей, всегда стремился завоевать их привязанность.

Теперь почти так же нетерпеливо, как сам Генрих, они ожидали празднества в Вестминстере. Поэтому никакие отсрочки были невозможны из-за того только, что королеве хотелось бы немного дольше отдохнуть после рождения наследника для короля и страны.

На всем пути следования королеву приветствовал народ. Она была испанкой и чужой для англичан, но их возлюбленный король избрал ее себе в супруги, и она родила сына; этого было вполне достаточно, чтобы люди кричали: «Да здравствует королева!»

Рядом с Катариной ехала верхом ее любимая фрейлина, красавица Мария де Салинас, не покидавшая ее с тех пор, как она приехала из Испании. Знаменательно, что теперь, даже оставаясь наедине друг с другом, королева разговаривала с Марией только по-английски.

— Ваше Величество немного утомлены? — озабоченно спросила Мария.

— Утомлена! — воскликнула Катарина с легкой тревогой. Разве она выглядит утомленной? Если это так, королю будет неприятно. Она никогда не должна ему показывать, что резвости и веселью предпочитает отдых.— О, нет... нет, Мария. Я немного задумалась, вот и все. Я думала о том, как изменилась моя жизнь за последние несколько лет. Помнишь, как мы страдали, как чинили наши платья и часто вынуждены были есть рыбку с душком, потому что это было дешевле всего на рынке, как нам хотелось узнать, пошлет ли за нами мой отец, чтобы мы с позором вернулись в Испанию, или же король Англии будет выплачивать мне содержание?

— После такого унижения Ваше Величество теперь может иметь все прекрасные одежды, какие только пожелаете, любую пищу, какую соизволите заказать к своему столу.

— Действительно, было бы черной неблагодарностью, Мария, если бы я позволила себе утомиться, когда так много устраивается для моего удовольствия.

— Но ведь утомление не зависит от нашего желания,— начала было Мария.

Но Катарина рассмеялась:

— Мы должны всегда контролировать свои чувства, Мария. Этому учила меня моя мать, и я никогда этого не забуду.

Люди выкликали ее имя, и она, склонив голову, улыбнулась. Мария догадалась, что она утомлена, но больше никто не должен об этом догадываться.

Королева восседала близ арены, где вскоре должен был начаться турнир. Все вокруг говорило о преданности к ней. Эта женщина, которой его отец пытался лишить его, но на которой он все же женился, доказала мудрость его решения, так как быстро подарила ему сына. Король хотел, чтобы все знали, как он ее почитает, и куда бы не обратила свой взор Катарина, повсюду были видны переплетенные инициалы Г и К. Они были даже на ее сидении — золотыми буквами по пурпурному бархату.

«Если бы мать могла теперь увидеть меня, она была бы счастлива»,— подумала Катарина. Минуло почти семь лет с тех пор, как умерла ее мать, и десять, как она в последний раз ее видела, однако, она все еще часто о ней думала, и когда случалось что-то особенно приятное, как бы делилась своей радостью с матерью. Изабелла Кастильская была самым значительным в жизни дочери, и с ее смертью Катарине казалось, что из ее жизни ушло что-то очень красивое и необычайно важное. Она верила, что, может быть, найдет какое-то утешение от болезненной утраты в любви к своим детям; но это станет возможным в будущем.

У арены толпились простые люди. Казалось, они всегда здесь. Генрих будет доволен; конечно, он победит на турнире, и ему нравилось, что народ увидит его победу. В своих сверкающих доспехах, действительно потрясающей красотой и огромным ростом — при дворе нет никого выше Генриха ростом — он покажется им всем богом. Мог ли человек, хотя бы на дюйм выше короля ростом, иметь хоть какие-то шансы на его расположение, раздумывала Катарина.

Она отгоняла такие мысли. Время от времени они приходили к ней, но Катарина не желала и думать об этом. Ее Генрих — мальчик, со всеми свойственными такому возрасту недостатками. Для своих лет он слишком ребячлив, но она всегда должна помнить, что в детстве он был под сильным давлением отца, который всегда страшился, что того могут испортить другие, и всей душой желал, чтобы Генрих Восьмой правил так же, как Седьмой.

Генриха не было видно поблизости, поэтому она знала, что он появится позже, переодетый каким-нибудь странствующим королем, может быть, нищим или разбойником — в такой роли, которая заставит всех присутствующих замереть от изумления. В этом новом обличье он или станет сражаться на турнире и, как победитель, раскроет, кто он такой, или же покажет свое лицо перед турниром, а потом победит. Все пойдет по знакомому заведенному порядку, и всякий раз Катарине нужно будет вести себя так, как будто это произошло впервые. Всегда ее изумление тем, что победитель, на самом деле, король, должно казаться непринужденным и естественным.

«Что со мной происходит?» — спросила она себя. Было время, когда ей доставляло большое удовольствие участвовать в его развлечениях. Может, потому, что в первый год их женитьбы ей казалось, что она живет во сне? В те дни еще были так свежи в памяти воспоминания о недавних унижениях; разве она стала менее благодарной теперь, когда прошло какое-то время?

На арену выехал отшельник, и толпа притихла. На нем было серое одеяние и оборванная траурная повязка.

Нет, подумала Катарина, он недостаточно высок. Это не главная маска.

Отшельник приблизился к ее трону и, оказавшись перед ней, низко поклонился и громко вскричал:

— Молю Ваше Королевское Величество позволить мне сразиться перед вами на турнире.

Катарина ответила, как ей следовало:

— Но вы не рыцарь.

— Я же просил бы Вашего Высочайшего разрешения на то, чтобы попробовать свои силы — в честь Вашего Величества.