Слезы печали - Холт Виктория - Страница 34

— Ты должна держаться, Арабелла. Нам необходимо вернуться. Подумай о своей семье и о том, как много поставлено на карту.

— Эдвин мертв, — сказала я. — А меня с ним не было… Сегодня утром он был живым и здоровым, а сейчас…

— Он умер мгновенно и ничего не успел понять. Пусть это послужит тебе утешением.

— Утешением… Что может утешить меня? Он был моим мужем.

Я больше не могла разговаривать. Я опустилась на какой-то сундук и стала думать об Эдвине, о том, как мы с ним встретились. Эдвин в роли Ромео… Наша встреча на постоялом дворе… Ах, как он любил жизнь!.. Он умел наслаждаться жизнью. Как жестоко было лишить его жизни!

Потом я попыталась представить себе, как я буду жить без него.

Мне не хотелось разговаривать с Харриет. Я ни с кем не могла разговаривать. Я хотела остаться наедине со своим горем.

Карлтон пришел к нам в сумерки. Он вывел нас из дома и доставил к месту, где находились лошади, а оттуда проехал с нами к побережью, где уже ждал Том.

Море было спокойным, но мне было все равно. Я, пожалуй, предпочла бы, чтобы разразился шторм и перевернул нашу лодку.

И сквозь отчаяние пробивалась ужасная мысль. Я вспомнила о своих играх с Частити. Я ясно видела, как она держит красивую пуговицу на своей маленькой ладошке.

— Эдвин мертв, — говорила я себе, — и именно моя беспечность убила его.

Это бремя я буду нести до конца своей жизни. Я не просто потеряла Эдвина я одна была в этом виновата.

Я бездумно пустилась в эту авантюру, не понимая всей серьезности миссии Эдвина. Вместо того чтобы стать ему опорой, я оказалась обузой и в результате виновницей его смерти.

Мне суждено отчаянно страдать, пока я жива. Нет ничего удивительного в том, что я хотела, чтобы нашу лодку поглотило море. Какая насмешка судьбы! Как весело мы отправлялись в путь; как трагично наше возвращение!

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В КОНГРИВЕ

Наверное, мне следовало благодарить судьбу за то, что нам удалось благополучно добраться до Франции, но я была способна чувствовать только тупую боль горя.

Харриет делала все, чтобы утешить меня, хотя это ей плохо удавалось. Она была опечалена не меньше меня, но ей, по крайней мере, не в чем было себя упрекать.

Том сумел хорошо позаботиться о нас. Он раздобыл лошадей и обеспечил нам возвращение в замок Конгрив, однако вынужден был сразу же расстаться с нами и отправиться с важными бумагами в Брюссель, где в то время находился король.

Стоял теплый солнечный май, на зелени травы ярко выделялись золотистые пятна цветущего дрока. Ветви боярышника были усеяны полураспустившимися цветами, а птицы хотели поделиться своей радостью со всем миром. Как разительно контрастировало все это с моим настроением, с болью потери и чувством ужасной вины!

Харриет пыталась разубедить меня.

— Забудь об этой несчастной пуговице, — говорила она. — Все они там ненормальные. Если не к пуговице, то все равно придрались бы к чему-нибудь другому.

— Нам не надо было туда ехать, пойми же, Харриет, — настаивала я.

— Послушай, — сказала она, — в свое время всем нам казалось, что это отличная идея. Ты ведь помнишь, как обрадовался Эдвин, увидев нас. Зная, что мы рядом, он трудился еще больше. Здесь нет твоей вины. Забудь об этом.

— Ты ничего не понимаешь, — возразила я, — ведь он не был твоим мужем.

— Возможно, я все-таки кое-что понимаю, — спокойно ответила Харриет.

Она так хорошо ко мне относилась, так пыталась расшевелить меня, но я упорно противостояла ее утешениям. Мне хотелось холить и лелеять свое горе. Я внушала себе, что жизнь кончена, ведь я потеряла все, чем дорожила.

— Все! — рассерженно воскликнула Харриет. — А твои родители, братья, сестренка? А моя дружба? Это для тебя не представляет ценности?

Я была пристыжена.

— У тебя есть многое, — сказала она. — Подумай о тех, у кого нет семьи… о тех, кто одинок…

Я крепко сжала ее руку. Бедняжка Харриет, она так редко на что-то жаловалась!

Мы прибыли в замок Конгрив. Выглядел он совсем не таким, как прежде, а мрачным, угрюмым, ничем не напоминающим то место, где мы еще совсем недавно играли и веселились.

Наше появление вызвало страшную суматоху, поскольку приехали мы без предупреждения. В замке находился Лукас, от которого дети узнали о нашем путешествии в Англию. Дик, Анджи и Фенн завизжали от радости, увидев нас. Первым ко мне бросился Дик, а за ним и остальные, чуть не сбив меня с ног от избытка чувств. Это было очень трогательно.

Я обняла их и горячо расцеловала каждого.

Тут вышел застенчиво улыбающийся Лукас и тоже крепко обнял меня.

— Мы так беспокоились… — сказал он. Дик воскликнул:

— Мы знали, что все будет в порядке, потому что с тобой поехала Харриет!

Они стали целовать ее и танцевать вокруг нас, и внезапно я разрыдалась, хотя не делала этого даже в самые острые мгновения моего горя.

Харриет начала рассказывать Лукасу о наших печальных новостях.

По дороге в Брюссель Том должен был заехать в Вийе-Туррон и принести туда трагическую весть. Я глубоко сочувствовала Матильде и бедной Карлотте. Каким это было для них несчастьем — почти таким же страшным, как для меня!

В замке воцарилась тишина. Жанна, Марианна и Жак ходили на цыпочках. Пришла мадам Ламбар, поплакала вместе со мной и уговорила меня выпить настойки горечавки и чабреца, которая, несомненно, должна была помочь мне пережить горе.

Мне хотелось все время неподвижно лежать в комнате и не вставать. Я была равнодушна ко всему и могла думать лишь об Эдвине.

Дети старались держаться в отдалении. Наверное, я стала казаться им чужой. Часто ко мне заходила Харриет. Она усаживалась возле кровати и всеми способами старалась поднять мой дух. Я слушала звук ее голоса, не вникая в смысл слов. Она была очень терпелива со мной.

Мне хотелось говорить только об Эдвине. Я вновь и вновь заставляла ее рассказывать о последних минутах его жизни. Она делала это именно так, как я хотела, — с чувством и с выражением.

— Моя затея со сбором целебных трав была всего лишь фарсом. На самом деле большую часть этого времени я проводила в беседке… ты должна была заметить эту старую беседку — остатки былой роскоши. Я повторяла там некоторые из своих ролей, чтобы проверить, многое ли я успела подзабыть. Мне, конечно, хотелось бы что-нибудь почитать, но в доме не держали ничего, кроме этих проповедей, которыми я и без того была сыта по горло. Иногда я просто сидела там и размышляла, как все были бы поражены, узнай они всю правду о нас. Я неплохо играла свою роль, Арабелла. Я сумела создать у них впечатление, что обладаю какими-то тайными знаниями, и Эллен, по-моему, даже побаивалась меня. Она, вероятно, считала меня кем-то вроде ведьмы и была рада, когда я уходила собирать травки.

— Да, да, но расскажи мне про Эдвина.

— В тот день я сидела в этой старой беседке… и вдруг услышала где-то в отдалении стук копыт. Я выглянула из беседки и увидела Эдвина, направлявшегося к дому. Я окликнула его, он остановился, спешился и сказал: «Привет! Вы, как обычно, в праздности проводите часы, дарованные вам Господом», — и рассмеялся… Внезапно появился человек с ружьем. Эдвин втолкнул меня в беседку и прикрыл своим телом. Потом раздался выстрел, и… Все произошло мгновенно, Арабелла. Он не страдал. Он только что смеялся… а в следующий миг был уже мертв.

— Это невыносимо, Харриет! Это так жестоко!

— Мир вообще жесток. До сих пор ты не знала об этом.

— А теперь, — сказала я, — со мной произошло самое жестокое, что только могло произойти.

— Ты должна помнить о своих близких, Арабелла.

— О близких… когда погиб Эдвин…

— Я уже не раз говорила тебе об этом, и ты знаешь, что я имею в виду. Твои родные очень тебя любят. Крепись! Думай о них. Дети чувствуют себя несчастными, Лукас подавлен, да и все мы…

Я молчала. Она была права: я подавляла их своим горем.