Западня - Воинов Александр Исаевич - Страница 71

Однако при известных обстоятельствах недостатки могут обернуться и достоинствами. «Солдатский» устный вестник в катакомбах работал, как хорошо налаженный телеграф. Командование партизанского отряда научилось не только почти мгновенно подавлять провокационные слушки, которые распространяли гестаповские агенты, но, идя «по цепочке», доходить до первоисточника.

После долгой и тихой беседы с Федором Михайловичем командир партизанского отряда вернулся в свой отсек и сказал писарю Фокину:

— Слушай-ка, Сережа, позови сюда ребят вот по этому списку. А когда придут, в отсек никого не пускай! У нас будет важное совещание.

Когда пятеро надежных партизан собрались, командир объяснил им задачу: распространить слух, что в катакомбах находится немецкий полковник, которого схватили на берегу, и что он жив, здоров, даже поставлен на довольствие.

Через два часа уже все в отряде знали, что где-то в катакомбах спрятан немецкий полковник. Теперь, если даже один из агентов сбежит, его информация лишь подтвердит сообщение, принесенное Тоней.

События развивались почти так, как были задуманы. В какой-то момент Тоня наткнулась на патруль, выбежавший к перекрестку улиц, и тут ее чуть-чуть полицаи не ухлопали. В горячке они стали стрелять в ее сторону и перестали лишь тогда, когда она закричала, что своя, и указала туда, где находились ее преследователи.

Убедившись, что Тоня находится под защитой, партизаны оторвались от преследователей и вернулись назад.

Один из полицаев, лысоватый человек лет пятидесяти, долго вытирал большим носовым платком шею и блестящую лысину.

— Ты-то кто такая? — говорит он, удивленно рассматривая Тоню. — С пистолетом играешься? Давай-ка его сюда! Ты что в катакомбах делала?..

— Это не ваше дело, — сказала Тоня. — Ведите меня в гестапо!

— В гестапо захотела! — усмехнулся второй полицай, молодой парень лет двадцати пяти; Тоня особенно ненавидела этих молодых, как правило, дезертиров. — Не торопись!.. Туда всегда поспеешь!..

Они повели ее в полицейский участок, а уже оттуда, в то по ее настоянию, дежурный позвонил в гестапо и сказал, что задержанная во время стрельбы у катакомб сама требует, чтобы за ней приехал представитель. Дежурный гестапо спросил ее фамилию.

— Марченко! — крикнул дежурный в трубку и, бросив ее на рычаг, досадливо добавил: — Чтоб тебе ноги поломать, как ты русский язык коверкаешь! Вас ист дас? Кислый квас!.. Посиди, девушка, сейчас приедут. — И он погрузился в составление рапорта о происшествии.

Через полчаса за Тоней приехала машина, и молчаливый ефрейтор повез ее через всю Одессу к дому, который был привычно связан в ее представлении со Штуммером. Кто же теперь встретит ее в знакомом кабинете?

Офицер, который поднялся ей навстречу, несомненно знаком. Он встречался ей, очевидно, в одно из ее посещений Штуммера.

Пожалуй, он помоложе да и помягче, только вот его лицо чрезмерно бледно, заметны отеки под глазами — следы ночных допросов.

— Меня зовут оберштурмфюрер Дауме, — коротко представился офицер. — Штуммер был не только моим начальником, но и другом.

Тоня кивнула.

Дауме выслушал ее рассказ, не переставая по временам делать заметки на листе бумаги. Привычная бесстрастность покинула его на несколько мгновений, когда он услышал поразительную новость — Фолькенец жив и упрятан бандитами в катакомбы как заложник, чтобы партизан не отравили газами.

— Вы уверены, что он жив, фрейлейн Тоня?

— Об этом в катакомбах говорят все, я видела, как ему носили обед.

— Так!.. — Дауме помолчал. — А вы знаете точно, где он находится?

— Нет. Это держится в строгом секрете… — Тоня прикинула в уме. — Я могу указать только общее направление. Он находится примерно метрах в четырехстах от входа, которым я вышла.

Дауме покачал головой:

— Четыреста метров!.. Впрочем, можно попробовать… Вы едва сидите, фрейлейн?!

— Я столько пережила за эти дни.

— Однако вы очень решительны.

Тоня взглянула в глаза Дауме и выдержала его чуть насмешливый взгляд.

— Да, решительна, — сухо ответила она, — и Штуммеру это было известно!

— У вас как будто остался должок, фрейлейн!

— Да, — твердо сказала она, — теперь, после всего, что произошло, когда один из моих друзей погиб, а другой схвачен и страдает, я принимаю предложение и буду выполнять свой долг так же, как и до сих пор.

— Да, да, — Дауме внимательно вслушивался в каждое произнесенное ею слово, — Штуммер был доволен вами. К сожалению, Коротков убит. Он хотел вас обоих объединить. Кстати, фрейлейн, вам что-нибудь известно об обстоятельствах гибели Короткова?

Вопрос был задан как бы вскользь, но Тоня сразу же ощутила, что ей подсунули мину с часовым взрывателем и если сразу же не нарушить контакты, то через несколько секунд адская машина взорвется.

— Коротков сам посылал меня по одному адресу.

— По какому?

— На Малую Арнаутскую… Во фруктовую лавочку…

— Дальше!.. Дальше!.. — Во взгляде Дауме светился откровенный интерес. — И к кому же вы там обращались?

— Я должна была передать хозяину лавочки, что Коротков его будет ждать на другой день в шесть часов вечера.

— Где?

— В сквере на Соборной площади.

— И они встречались?

— Не знаю!

— Когда это было?

— С неделю назад.

— А точнее?

— В позапрошлый вторник.

— Сегодня четверг, — прикинул Дауме, — значит, десять дней назад. А убит Коротков в воскресенье… Спасибо! Многое проясняется… Вам есть куда пойти, фрейлейн?

— Да. Я мечтаю добраться до моего милого жесткого дивана. — С усталой улыбкой Тоня поднялась.

Они помолчали.

Дауме отпустил ее домой, не назначая точного срока свидания. Очевидно, у него были свои заботы, и пока для Тони в его планах не было места.

Глава шестая

С высоты Приморского бульвара Тоня долго вглядывалась в порт, черневший у ее ног. Вот у дальних причалов стоят большие корабли, по трапам снуют какие-то люди. Два крана загружают трюмы ящиками. Но какие названия у этих транспортов, что в ящиках, отсюда не разглядишь и не догадаешься. Нет, надо поскорее поступить на работу, буквально не теряя ни одного дня.

Газеты молчат о событиях на фронте, но сколько тыловых частей и штабов отступило в город!.. Как жаль, что нет Леона… Что случилось, когда он остался один? Может быть, он в тюрьме?.. Дауме, конечно, знает их историю, и интерес к судьбе румынского офицера с ее стороны не мог ему показаться неестественным. И все же лучше обойтись без информации из этого отравленного источника.

Она уже два дня жила у себя дома. Как все-таки приятно чувствовать себя окруженной привычными с детства вещами! Неужели же наступит день, когда снова соберется вместе семья? Отец!.. Жив ли он? А Катя? Кто знает, как сложилась ее судьба. Вот будет освобождена Одесса, но вернется ли она домой?..

Какой теплый этот мартовский день! И какой-то добрый. Нет, сегодня ей обязательно повезет. Должно. Сейчас она сбежит вниз по ступенькам Потемкинской лестницы и там, внизу, свернет направо… Паспорт при ней, в кармане пальто.

Смелее, Тоня!..

Когда она шла длинным сумрачным коридором к дальней двери с окошечком, куда направил ее дежурный, снова возникло теперь уже ставшее привычным напряженное ожидание того, что может произойти.

Это тревожное чувство, размытое, до конца не осознанное, его нельзя выразить словами, но в то же время оно липкое, какое-то низменное, оскорбительное. Иди, Тоня, иди. Не бойся. Это же всего-навсего отдел кадров порта!

Вот окошечко, оно прикрыто грязноватой дощечкой из фанеры, исчерченной разноцветными карандашами.

Тоня осторожно постучала согнутым пальцем. Дощечку отодвинули не сразу. Сидевший в комнате по ту сторону двери о чем-то весело говорил по телефону, но о чем, понять было трудно, да Тоня и не прислушивалась.

Наконец голос замолк, и дощечка медленно отползла в сторону. Теперь Тоня увидела человека, который мог решить ее судьбу. Он уже немолод, ему далеко за пятьдесят, но темно-синий морской китель его молодит, лицо его гладко выбрито, и он казался бы совсем симпатичным, если бы не выпуклые блестящие глаза, в которых застыло выражение неприятной цепкости.