Западня - Воинов Александр Исаевич - Страница 47

Меньше всего Тоня ожидала такой сцены. Она слушала Зинаиду, закусив губу, не зная, что же делать, что отвечать на все ее оскорбления.

Зинаида крепко сжала ее руку у локтя.

— Слушай, если у тебя осталась хоть капля совести и человечности, ответь мне на один вопрос. Всего на один!

— Хорошо, я отвечу, — решилась Тоня, от смятения не отдавая себе отчета в происходящем.

— Кто тебе дал пароль? Штуммер?

— Нет, не он.

— Лжешь! Тебя ко мне подослали! Кто подослал? Говори! Мне терять нечего! Сейчас они вернутся — и я все повторю при них! Все!..

— Ты этого не сделаешь! — тихо и убежденно сказала Тоня, похолодев от страха: она чувствовала, что Зинаида Тюллер может привести в исполнение эту угрозу.

— Ты хочешь держать меня за горло, продавшаяся тварь! — продолжала шептать Зина. — Но помни: тебе все равно не жить. Обо мне разное говорят, но я, по крайней мере, никого не предала. На мне нет чужой крови!..

— Успокойся, Зина, успокойся! Здесь мы с тобой ничего не выясним, ни о чем не договоримся. Пойми…

— Я разоблачу тебя! А кому нужна провалившаяся шпионка! Штуммер сбросит тебя в ров, предварительно размозжив тебе голову.

— Что ж, пусть так, — обреченно сказала Тоня и добавила: — Но я успею сказать ему кое-что и о тебе…

— А что ты обо мне знаешь? Что?

— Надеюсь, ты не забыла подполковника Корнева? Так вот, у него в сейфе хранятся кое-какие твои обязательства. Не покатиться бы нам с тобою вдвоем в этот ров.

Зина сжала ладонями щеки.

— Кто же ты? — спросила она в ужасе. — Как ты можешь об этом знать?..

— Я знаю не только это. Но… Вон они возвращаются! Молчи! Если ты произнесешь хоть слово, дни твои сочтены и никакой Фолькенец не убережет тебя от пули!

— Уеду! Уеду! — лихорадочно зашептала Зина. — Я не могу здесь больше жить! Боже! Как мне тяжело!

— Куда же ты уедешь?

— В Мюнхен! Он давно мне предлагал, но я все время колебалась. А теперь уеду!.. Все! Решено!

— Замолчи! — приказала Тоня. — И вытри слезы… А ну, быстро!..

— О, я вижу, что вы без нас не скучали, — усаживаясь на свое место, сказал Фопькенец. — Женщины всегда найдут о чем поболтать. Однако, Зина, что с твоими глазами? Вся тушь размазалась…

— Да? — удивилась Зинаида. — Возможно. Здесь очень жарко, а русская тушь слишком плохого качества.

Кончиком платка она стирала под глазами черные подтеки, и Фолькенец внимательно следил за нею. Но вот она спрятала платочек, щелкнула замком сумки, и тогда он дотронулся до ее плеча:

— Нам пора… Ну, до свиданья, друзья! Надеюсь, что теперь Тоня чаще будет появляться в нашей компании?

Зина протянула Тоне руку, и они простились, как добрые подруги.

— Что случилось? — спросил Леон, когда дверь за ними закрылась. — Понравилась тебе его девушка?

— По-моему, симпатичная.

— Фолькенец мне только что признался, что намерен на ней жениться.

— Нам-то что! — с подчеркнутым безразличием отозвалась Тоня. — Влюбился — пусть женится! Но для этого еще необходимо выжить, не правда ли?

— О, не волнуйся. Фолькенец человек трезвый. Уж он-то знает, что главное в этой войне — выжить! Любой ценой!

— Даже ценой предательства?

Леон вздохнул.

— Ему такие категории непонятны. Он будет служить любой идее, которая обеспечит ему жизнь…

— А ты?..

Вопрос был задан в упор, и Леон не сразу нашелся что ответить.

— Вот это здорово! У русских это, кажется, называется взять быка за рога, верно? И это, Тоня, твой излюбленный прием. Впрочем, у каждого из нас — свои излюбленные приемы, — философствовал Леон. — У тебя — один, у Фолькенеца — другой, у меня — третий, и, пожалуй, наиболее невинный: всего-навсего ложь.

— Вот не знала, что ты лжец! — с искренним удивлением воскликнула Тоня, желая вызвать Леона на возможно более откровенный разговор, тем более что, судя по всему, они с Фолькенецем пили в баре далеко не лимонад. — И что же, ты полагаешь, что именно ложь поможет тебе уцелеть?

— Однажды, во всяком случае, помогла — это когда я давал показания в вашем штабе. Ведь версию о том, что немцы ждут десант русских, я придумал. Это была ложь во спасение! А проверить ее никто не мог. К тому же высадка десанта действительно очень вероятна. Фолькенец только что сказал мне об этом. Значит, иной раз ложь обретает реальные очертания. Интересное открытие, не правда ли? А если бы тогда я не лгал, мы с тобою сегодня вряд ли пили бы это вино…

Что он сказал? Понимает ли он то, о чем только что сказал? Или, может, это всего лишь провокация? Ее нарочно запутывают?

— Леон, — заговорила Тоня так, будто только это и было ей важно, — все-таки любопытно, женится Фолькенец на Зинаиде или только обещает?

— Сказал, что уже оформил какие-то бумаги. У него ведь огромные возможности. Ты себе даже не представляешь!

— Видишь, какие у тебя влиятельные друзья!

Леон налил вино в бокал Тони, потом в свой, поднял его и, глядя на Тоню сквозь прозрачную янтарную жидкость, тихо сказал:

— Я хотел бы, Тоня… я бы хотел… В общем, я хочу спросить: ты согласна стать моей женой?..

В третий раз в этот злосчастный вечер у Тони перехватило дыхание.

— Это невозможно, Леон, — проговорила она с той искренностью, которая не оставляла места сомнениям. — Мы ведь не знаем, что с нами будет завтра. И вообще…

— Но ведь нельзя жить без надежды!

— Все очень сложно, Леон. Подожди, не торопи меня. Это так неожиданно! Я должна сама во многом разобраться.

— Но можно мне хоть надеяться? Хоть в мыслях называть тебя своей невестой?

Она дотронулась до его руки:

— Дай мне хоть неделю, Леон, всего неделю. Согласен?

Он печально улыбнулся:

— Что ж! Только послушай моего совета, Тоня: берегись Штуммера. Он гораздо опаснее, чем Фолькенец.

— Хорошо, я поняла тебя.

— И рассказывай мне о каждой встрече с ним.

— Хорошо.

Сейчас она была самой доброй, самой сговорчивой из всех девушек, какие когда-либо встречались Леону.

Через полчаса он проводил ее до дома, поцеловал в щеку и быстро ушел.

Глава восьмая

Через три дня Петреску, как бы невзначай, спросил:

— Как ты думаешь, Тонечка, для чего тогда Фолькенец пригласил меня в бар?

Темные глаза Леона блестели. На нем был новенький, с красивыми нашивками на груди мундир. Что означали эти нашивки, Тоня не знала, но они придавали Леону импозантный и значительный вид. Вероятно, далеко не каждый имеет право их носить.

«Что с ним произошло? — думала Тоня. — За эти три дня Леон поразительно изменился! Куда девался румынский майор, постоянно не уверенный в собственной безопасности, подозревающий за собою слежку? Где он, тот Леон Петреску?»

— Так вот… — Он придвинул к себе рюмку с коньяком, затем вынул пачку сигарет и неторопливо закурил. — В тот вечер, в баре, Фолькенец предложил помочь мне занять пост заместителя начальника оперативного отдела армии. Он сказал, что после операции в плавнях дал обо мне наилучший отзыв самому командующему. Месяца через два-три, черт побери, я стану уже колонелем [4]. Ты меня слышишь, Тоня?

— Да, Леон! — очнулась она. Вероятно, все-таки несколько мгновений Тоня дремала.

— Перед тобой сидит человек, который сумел извлечь из собственного поражения победу! Я кое-что придумал, — он покрутил пальцами около виска, показывая, как значительна пришедшая ему в голову мысль, — а Фолькенец доложил мою идею командующему гарнизоном, и тот одобрил. Это будет хорошенькая ловушка!

— Ловушка? — беспечно и как бы в рассеянности спросила Тоня. — Но для кого же?

— Конечно, для тех, кто хочет, чтобы мы поскорее убрались из Одессы.

Она потянулась к его сигаретам, неумело затянулась и, когда сладковато-горький дым попал в легкие, закашлялась. Впрочем, это было весьма кстати — избавляло от необходимости что-нибудь говорить. А Леон поднялся и стал нервно шагать по комнате.