Ученик - Малинин Евгений Николаевич - Страница 16

– Ну что, наслаждаемся экзотикой незнакомого мира, – первым прервал молчание дед. – И как тебе здесь нравится, новенький?

В его голосе явственно звучала насмешка, и меня это сразу завело. Я налил в бокал воды и, отхлебнув, в упор посмотрел на него.

– Вполне прилично, старенький. Вот если бы манеры некоторых посетителей этого симпатичного заведения были поприличнее, вообще все было бы прекрасно.

Старик запрокинул голову и оглушительно расхохотался.

– Ваши реакции неадекватны, – сурово заявил я. – Я еще не начал травить анекдоты.

Дед швырнул бокал на стол и начал обеими руками вытирать слезы. От его хохота тряслись перегородки. А меня начало трясти от ярости.

– Слушай, дед, ты действительно умеешь веселиться. Я еще ничего не сказал, а ты помираешь от хохота. Что с тобой будет, если я хотя бы чуть-чуть пошучу?

Старик взглянул на меня совершенно сухими глазами, и в его зрачках опять на миг взметнулся черный яростный вихрь. Но лицо его продолжало улыбаться и выглядело крайне добродушно.

– Меня зовут Странник. Я крайне редко встречаюсь с людьми, а сегодня захожу в свою любимую забегаловку и натыкаюсь на такого славного, рыжего, смешного, злого парня. И какой интересный и своеобразный у тебя язык. Такой язык хорошо иметь дома, чтобы всегда можно было вынуть, поболтать.

– Ну, в то, что ты редко видишь людей, я охотно верю – видел, как они разбегаются при твоем появлении. И при твоих манерах, конечно, проще беседовать с языком. Мне же больше нравится во время беседы глядеть в глаза собеседнику.

Странник широко открыл глаза и наклонил голову набок.

– Какая интересная мысль, – заявил он через секунду. – Как мне раньше в голову не пришло. Конечно же, надо забирать и язык, и глаза. А я-то все думаю, что такое – и беседа вроде интересная, а на душе пусто. Точно, глаз-то не видно. – Он довольно закрутил головой: – Ну ты – умница!

Мне вдруг стало не по себе. Я живо представил себе болтающийся сам по себе язык, а над ним взгляд немигающих глаз.

Странник опять сгреб бокал и принялся прихлебывать из него. Зал быстро пустел, и скоро мы остались одни. Почти все свечи в люстре погасли, и только наш столик освещался каким-то неверным шелестящим светом. За темной стойкой черной тенью маячил хозяин.

Выхлебав бокал, Странник поставил его рядом с графином и, дыхнув на меня ароматом фиалок, заявил:

– А ты что воду хлебаешь? Болен? Давай подлечу? Когда Странник веселится, все должны пить вино!

На столе возник второй бокал – точная копия того, из которого пил дед. Вода в моем бокале вдруг закипела и стала быстро испаряться, сам бокал покраснел и начал плавиться, через секунду он превратился в небольшую прозрачную лужицу. Лужица вспыхнула багровым чадящим пламенем, и на столешнице осталась сиротливая горстка сажи. В лицо мне дохнул неизвестно откуда взявшийся порыв ветра, и сажу сдуло. Стол был девственно чист. На нем стояли графин и два бокала, мои приборы тоже куда-то исчезли. Графин наклонился над одним, затем над вторым бокалом и опустился на стол. Бокалы были полны, а жидкости в графине не убавилось.

– Прозит, – брякнул вдруг Странник, поднимая свой бокал. Бокал, предназначенный мне, поднялся над столом и поплыл в мою сторону. Я непроизвольно ухватил его за ножку.

Странник опять начал прихлебывать из бокала. Я осторожно понюхал предложенную выпивку. Интенсивно пахло фиалками. Сквозь хрустальные грани бокала вино бросало во все стороны короткие фиолетовые лучики.

Вообще-то я не люблю алкоголь, хотя при необходимости могу выпить достаточно много. Правда, потом бывает довольно муторно, и полночи мне приходится спать сидя, но что не сделаешь в кураже. Однажды в Грозном, еще во времена СССР, я в теплой мужской компании вытянул пол-литра «Столичной» из горлышка. И даже не на спор, а так, между делом. Но, как уже говорил, особого удовольствия от выпивки я никогда не испытывал. Да и голову мне хотелось иметь свежую.

– Что принюхиваешься? Никакой отравы – чистое ренское фиалковое, – забасил Странник.

– А закуски к нему не полагается? – неуверенно спросил я.

– Слушай, ты же только что поел. Дорогой мой, есть время есть, есть время пить, и не надо смешивать времена! И потом, если в чашу с едой… – он покрутил пальцем над столом, и на столешнице замерцала полупрозрачная чашка с каким-то салатом, – …налить вина… – из появившегося над столом призрачного кувшина в призрачную чашку полилась призрачная красная струя, превращая содержимое чашки в какое-то неаппетитное месиво, – …неужели ты станешь это хлебать? – И Странник довольно захохотал. Чашка стала исчезать, распространяя заплесневелую вонь.

Я вдохнул из бокала аромат фиалок, заглушая фантомный вонизм, и слегка пригубил напиток. Вино было сухим, прохладным и немного кисловатым на вкус. Глоток стекал по гортани, легко щекоча ее, и, достигнув желудка, вспыхнул праздничным фейерверком. Я поспешно сделал еще глоток, заливая предыдущий, и все повторилось сначала, только теперь у меня в желудке разорвалась маленькая бомба. Это немедленно потребовало третьего глотка, и я подумал, что такими темпами быстро доберусь до зелененьких чертей.

Между тем Странник влез на трибуну.

– Пить сок божественной лозы – то же самое, что познавать тайны мироздания. Трезвый человек, даже если он полный, – язвительно добавил он, – видит мир, как плоский серый задник бытия. Краски, запахи, тревоги и желания окружающего мира проходят мимо его спящего сознания и с треском отскакивают от его погруженного в меркантильные расчеты разума. Только вино способно разбудить творческое восприятие мира, только вино способно усыпить сухой, расчетливый разум. Только вино способно подарить человеку, даже полному, всепроникающее ощущение полноты окружающего мира, его палитру и ароматы, его чудеса и страсти.

– Ага, особенно если он допьется до того, что упадет рожей в этот самый окружающий мир, – ворчливо добавил я, глядя на свой опустевший бокал.

– Немедленно поставь стаканчик! – приказал Странник строгим голосом. – И не перебивай старших.

Я быстро поставил бокал на стол, и графин тут же наклонился над ним, наливая новую порцию «сока божественной лозы».

Старик смотрел на меня, грозно сведя брови, пока я опять не взял бокал в руку. Потом он хлебнул из своего бокала и удовлетворенно вздохнул.

– А с чего это ты так незалюбил полных людей? – хмуро поинтересовался я. – Тебе что, больше нравятся худые?

Странник подавился очередным глотком, закашлялся. Он кашлял, хохотал, пукал, раскачивался на стуле, грозя свалиться на пол, вытирал слезы руками и бородой, в общем, вел себя все более неприлично. Я с изумлением наблюдал за его безудержным весельем. Насмеявшись вволю, он поймал свой бокал, который все это время плавал вокруг него, и радостно взглянул на меня:

– Вот точное название для всей этой пыльной братии – худые люди. Из них же все вытекает быстрее, чем они наполняются.

Он внезапно разъярился.

– Как высокомерно называют они себя – «Полные люди», как они не любят своего настоящего имени – «Неполные маги». А ведь на самом деле они – недоучки. Научился разгонять или собирать облака, делать поющие кровати или лепить ночные горшки, пожирающие попавшее в них дерьмо, и уже «Я – полный человек».

И уже совсем осатанев, он грохнул кулаком по столу:

– А на самом деле ты – полный архар.

Он так же вдруг успокоился и усмехнулся себе в бороду.

– Любимое их занятие – перебирать желтяки и беляки. Когда полный человек перебирает свои желтяки, он даже свой страх забывает.

– А чего ж ему бояться?

– А того, чего боится любой недоучка. В любой час, минуту, миг может появиться маг, который знает в азбуке жизни на три буквы больше, и полный человек, повинуясь жесту, или звуку, или взгляду, сделает то, что этому магу нужно. А магу не нужны желтяки и беляки, магу нужна власть. Власть и повиновение. От поклонения и славы он тоже не откажется. Так вот, он придет, взглянет на блеск желтяков, что собрал полный человек, а потом пошевелит бровью, и потечет кровь и дерьмо. А пустую шкуру бывшего полного человека вывесят на видном месте, чтобы другие не забыли страх. Но вместо того, чтобы искать знаний и защищать собственную жизнь и достоинство, эти полные люди копят золото и верят, что маг придет не к нему, а к его соседу.