Люди и нелюди - Бубела Олег Николаевич - Страница 52

Демонстрировать обиду я не стал, вежливо поинтересовался здоровьем гнома, успехами в кузнечном бизнесе, а затем предложил перейти к делу и передал ему мешок с драгоценной чешуей, не забыв присовокупить пяток кило из сумки эльфа. Взяв мою добычу, мастер удалился подсчитывать ее стоимость, а моим вниманием всецело завладели принесенные Глимином клинки. Как мы и договаривались, их ножны и рукояти ничем особенным не выделялись – первые представляли собой сочетание серой кожи и поблескивающего серебром начищенного металла, а вторые были сделаны из черного дерева и покрыты резьбой, напоминающей чешую.

Приняв мечи из рук гнома, я первым делом отметил, что весят они немного – примерно как сабля за моей спиной. Оглядев небольшие простенькие гарды, я пощупал удобно обхватываемые ладонью рукояти и попробовал извлечь один из мечей. Тот, что побольше и, судя по логике, именовавшийся «братом». Клинок выходил из ножен легко, как по маслу, но когда я увидел лезвие, то был ошеломлен до глубины души и некоторое время тупо пялился на него, недоумевая, как вообще такое могло получиться. Я был готов к тому, что сталь из чешуи хашана будет черной, серой либо вообще неотличимой по оттенку от обычной, но благодаря неведомой химической реакции она получилась нежно-голубой, как безоблачное небо.

Не веря своим глазам, я коснулся лезвия, отполированного до зеркального блеска, и почувствовал приятный холод металла, а проверив остроту, выяснил, что клинок не уступает золингеновской бритве. Покрепче сжав рукоять, я полностью обнажил меч и в который раз удивился – балансировка была просто изумительной, а по сравнению с привычной саблей клинок казался практически невесомым! Пушинка, ей-богу! Но пушинка необычайно острая и потому смертельно опасная.

Прекрасно понимая, что лучше всего сейчас засунуть клинок обратно в ножны, чтобы не оттяпать себе что-нибудь с непривычки, я не смог удержаться и сделал пробный замах, затем второй… А потом плюнул на осторожность и обнажил «сестру», которая оказалась такого же небесного цвета. Вытянув оба меча перед собой, я не смог удержаться от глупой улыбки, поскольку неизвестно, почему мою душу наполнил безмерный восторг, который настойчиво просился наружу.

Помню, кто-то говорил мне, что пистолет в руке рождает у человека уверенность и ощущение могущества. Ерунда это все! Для меня огнестрельное оружие всегда оставалось тяжелой, пахнущей сгоревшим порохом и смазкой железякой, не вызывающей никаких приятных чувств. С холодным дело было иным – я уважал его, и в далеком детстве долго играл некоторыми особенно привлекательными экземплярами. Потом, как правило, эти игрушки надоедали, заменялись другими, но никогда, беря их в руки, я не чувствовал того, что ощущал сейчас.

Ни сжимая изящную рукоять кортика, ни вглядываясь в матовое лезвие армейского штык-ножа, ни пуская солнечные зайчики сюрикэнами, я не испытывал огромной всепоглощающей любви к ним. А эти голубые клинки отчего-то дарили мне безумный восторг одним фактом своего существования и заставляли восхищаться собой. Они удобно устроились в моих ладонях и ощущались неотъемлемой частью рук. Несомненно, лучшей их частью. И я осознал, что теперь ни за что на свете не расстанусь со своим оружием. Своим!

Эта мысль, наверное, могла бы довести меня прямо-таки до экстатического состояния, если бы внезапно в моем сознании не появилось горькое разочарование. Пару секунд постояв в задумчивости, я наконец-то догадался, что, а вернее, кто явился причиной моей всеобъемлющей любви к клинкам. Повернувшись к Дариту, который, казалось, решил немного вздремнуть в кресле, я поинтересовался на эльфийском:

– Что, лень подняться и самому посмотреть?

Ушастик открыл глаза и устало взглянул на меня, а я почувствовал, что мои внезапно разбушевавшиеся чувства вернулись в норму. Нет, любовь к голубым мечам не исчезла, но резко уменьшилась до величины, уже не вызывающей подозрений в здравости моего рассудка.

– Ничего сказать мне не хочешь? – спросил я у эльфа и, не дождавшись ответа, добавил: – Ладно, у тебя еще есть время собраться с мыслями.

Вернувшись к разглядыванию клинков, я обнаружил на лезвиях каждого у самой гарды аккуратное клеймо – мордочку какого-то зверя, очень похожего на волка. А ничего, симпатичный знак у Глимина! Не банальное имя с завитушками, а прямо аватарка какая-то.

– Ну как, Ник, тебе нравится?

Видимо, парню надоело ждать, пока я закончу любоваться его работой, и очень захотелось комплиментов. Ладно, так и быть, потешу самолюбие мастера, тем более похвалу он честно заработал. Поглядев на довольно улыбающегося Глимина, я признался:

– Ничего более совершенного я в своей жизни не видел!

Улыбка гнома стала еще шире, а в глазах появился азарт:

– Не хочешь опробовать оружие в деле?

Ага, и заодно продемонстрировать мастеру, что совсем не умею с ним обращаться. То-то Глимин удивится – Везунчик, которым он только недавно восхищался, на поверку оказался полным дилетантом. Хотя…

– Конечно, хочу! – заявил я гному, отыскав вариант, который мог уберечь меня от заслуженного позора и попутно укрепить на том воображаемом пьедестале, куда меня по собственной воле водрузил парень.

– Пойдем! – мастер приглашающе махнул мне и поспешил к выходу, едва не подпрыгивая от нетерпения.

Осторожно вложив мечи в ножны, я последовал за ним, тихо бросив Дариту на эльфийском:

– Помоги произвести впечатление.

Ушастик легонько кивнул. Мы с гномом прошли через весь дом, миновали темную, пышущую жаром кузницу, в которой кто-то продолжал размеренно работать молотом, вышли во внутренний дворик и приступили к испытаниям. Для начала Глимин подвел меня к порядком изрубленной чурке, положил на нее валявшийся рядом толстый, примерно в палец, металлический прут и предложил его разрубить. Портить великолепные клинки было жалко, и я несколько секунд колебался, но потом ощутил, как тело начало своевольничать. Оно каким-то быстрым, но очень плавным движением выхватило «сестру» и нанесло один четкий удар.

Дзынь! Две половинки прута отлетели в разные стороны, а я, или, вернее, Дарит, взявший под контроль мою тушку, поднес лезвие к глазам. На нем не появилось ни щербинки, ни даже царапины. Не успел я толком восхититься прочности стали, как гном положил на чурку пластину от доспехов. Меч разрубил ее так же легко и непринужденно, будто она была сделана из картона. Затем последовал черед старого, оббитого поржавевшим железом щита, который голубая сталь играючи развалила на две аккуратные части. Увлекшийся Глимин водрузил на колоду помятый шлем с сильно покореженным забралом, но эльф в моем теле решительно сказал:

– Достаточно!

Я подумал, что на этом спектакль закончится, и приготовился принять контроль, однако Ушастик к моей просьбе подошел со всей ответственностью. Достав «брата», он положил ножны на землю, отошел чуть в сторонку, сделал несколько пробных выпадов, а затем устроил настоящее шоу, сражаясь с десятком воображаемых противников.

Несмотря на то, что в этом спектакле мне отводилась роль зрителя, я получил массу положительных эмоций (хотя было непонятно, на все ли сто процентов они являлись моими). Я ощущал дикую радость этого странного танца и небывалое удовольствие от изумительного оружия в своих руках. Новые мечи подчинялись безукоризненно, они не пытались вырваться из ладоней, как это частенько бывало с моей саблей, не своевольничали, увлекая руки инерцией, а с тихим свистом резали воздух, игриво поблескивая на солнце. И это было восхитительно!

Под самый конец представления Дарит, позабыв о том, что использует чужое тело, взвинтил темп до предела, вертясь, словно волчок, в окружении кокона голубых всполохов. Но вскоре нарастающая боль в мышцах и связках заставила его замедлиться, а затем и вовсе остановиться. Наклонившись, он схватил ножны и двумя точными движениями вложил в них клинки, а в следующий миг вернул мне контроль. Недовольно поморщившись от боли в натруженных мышцах, которая уходить в ближайшее время явно не собиралась, я понял, что Дар был абсолютно прав – пока мое тело не окажется достаточно подготовленным, к тренировкам нам переходить нельзя. Подумать только, всего минута танца, а я уже чувствую себя полутрупом! Куда это годится?