То, что меня не убьёт...-1 - "Карри" - Страница 52

— Это охрана. Ехать далеко, мало ли что. Владар не хочет рисковать. Это, кстати, его машина.

Любопытно. Охрана. Вместе с водителем и Юрием — девять человек. Если вспомнить мальчика-конвойного и разгромленную базу, можно было пожалеть идиота, который рискнул бы сейчас напасть.

…Ехали долго, несколько раз останавливаясь, потому что Миль тошнило. На очередной остановке их догнала группа мотоциклистов и три других экипажа, в одном из которых Миль безошибочно почуяла присутствие Ксанда, что не добавило ей здоровья. Глядя, как её в очередной раз выворачивает у обочины, Юрий спросил:

— А туда тебя везли с такими же остановками?

Отплевавшись, Миль прижала к щеке сложенные вместе ладошки — я спала.

— Ну, конечно! — хлопнул себя по бедру её дядя. — Слушай, если позволишь, я бы мог попросить Вовчика усыпить тебя. Зачем так страдать-то?

Замучившаяся Миль кивнула. Подышав свежим воздухом, она опять нехотя забралась в салон и, следуя инструкциям, постаралась расслабиться. Юноша, представленный ей как полевой целитель, пересел поближе к Миль, потёр свои ладони и поднёс их к голове девочки. Миль ощутила исходящее от них приятное тепло и… всё. Целитель мягко завалился набок и сладко засопел. Миль тяжело вздохнула. Похоже, придётся мучиться до конца маршрута.

— Это что такое?! — удивился Юрий. — Это ты его вырубила? А зачем?!

Миль покачала головой — не я. Блокнота ей не предложили, а объяснить было надо. Взглянув на родственника, она указала пальцем на его ладонь в перчатке. Сначала он не понял. А потом до него дошло: глаза расширились, лицо застыло.

— Та-ак… — протянул он. — Заклятье защиты? Мамино, да?

Он задумался, покусал сгиб указательного пальца. (Миль резануло по сердцу: бабулина привычка!) Вылез из машины и принялся расстёгивать свою куртку.

Наблюдавшей за ним охране пояснил:

— Нечего мучить девчонку. Поедет у меня на закорках. Давай, племяшка, забирайся мне на спину. И держись руками и ногами, как и положено потомку обезьян, — а на смех приятелей ответил: — Хватит ржать, помогайте! А то сутки до города не доберёмся!

Он был крупный, Миль еле-еле его обхватила. Сверху на них обоих натянули его кожаную куртку, замок с некоторым трудом, но застегнули. А дальше он оседлал мотоцикл, и под рёв мотора оба понеслись вперёд. Следом ревел моторами эскорт.

Воздух сразу стал тугим и плотным, мотоцикл с железным упорством рассекал его упругий поток, пытавшийся сбросить седока. Отдельные холодные струйки забивались под куртку, но Миль только крепче прижималась к горячей жесткой спине дяди. И никакой тебе тошноты!

«Вырасту — обязательно заведу такой же!» — пообещала она себе, с восторгом глядя на проносящиеся мимо пригороды…

Насколько долго добирались в машине, настолько же быстро домчались верхом. Замелькав, пронёсся мимо город, и вот вся процессия въехала на огороженную территорию с невысокими зданиями, стоящими среди густой зелени насаждений. Юрий сбросил скорость, мотоцикл затарахтел и, въехав в высокие ворота, остановился на вымощенном плиткой дворе перед большим, в три этажа, зданием с затейливым фасадом, далеко протянувшимся как направо, так и налево. После рёва мотора тишина двора оглушила.

Юрий снял шлем, повесил его на руль и спросил:

— Эй, мартышка, не уснула? — Миль за «мартышку» лягнула его в бок. — Ага, не спишь. Ак-ку-рат-но… — он перекинул ногу, покидая седло, и, придерживая ношу, пошёл в дом. В просторном солнечном вестибюле расстегнул куртку и стряхнул племянницу на пол.

— Таким вот образом… добро пожаловать в родовое гнездо Владаров, племянница. Всё моё в этом доме — твоё.

Миль, понимая, что это ритуал, присела в глубоком реверансе… что в пижаме выглядело, в общем-то, глупо. Но от смешков воздержалась.

От двери повеяло стужей, и не из-за погоды. Ксанд, неслышно войдя следом, снял перчатки и поддержал сына:

— Не смущайся неподходящего наряда, дитя. Этому дому доводилось принимать родственников и в более плачевном состоянии, — он слегка поклонился и произнёс: — Добро пожаловать, внучка. Твоё появление принесло радость в дом. Всё моё здесь — твоё.

Ещё один реверанс. Босые ноги в присутствии Ксанда начали мёрзнуть, несмотря на толстый ворс ковра. Юрий с наслаждением потянулся и объявил, улыбаясь:

— Ну, раз с формальностями покончено… Пойдём, покажу твои покои.

Подхватив племянницу под мышки, дядя бегом преодолел ступени, ведущие на второй этаж, и только затем предоставил ей идти самой.

— Моя дверь — следующая по коридору. Обед в час. Столовая на первом этаже. Зайти за тобой?

Дома

И вот Миль одна в предоставленных ей покоях. Услышав это слово от дяди, она сначала решила, что он опять шутит. Оказалось — никаких шуток: комнат было несколько и они ничем не походили на то, что Миль привыкла называть жильём. Прежде, видя такое в музеях и на экране, она никогда не понимала, как в таких местах можно жить. А вот, значит, можно. И этими мозаичными полами полагается не только любоваться — по ним можно и нужно ходить, а антикварную мебель красного дерева, картины в золочёных рамах и бархатные шторы не только можно трогать — ими следует пользоваться по назначению. И эти мягкие ковры постелены не для форса, а для красоты и удобства жильца. Задрав голову, Миль полюбовалась росписью потолков, совершенно не представляя, а как туда забираются, скажем, хотя бы для того, чтобы поменять лампочки. Зато, оценила она, сколько воздуха под такими потолками! Надо же — вспомнилось — а ведь когда-то такими же высокими казались ей обычные потолки в старой дедушкиной квартире…

В гостиную выходили двери нескольких комнат: справа то, что звалось, видимо, кабинетом, по центру — спальня с примыкающей гардеробной, и слева — то, что здесь являлось ванной. Назначения доброй половины оборудования ванной Миль не знала, но с душем разобралась, как и с моющими средствами, благо, на них имелись надписи. Пахло всё это изумительно, и Миль с удовольствием потратила некоторое время на то, чтоб рассмотреть все флакончики и баночки с красивыми этикетками и перенюхать крышечки. После долгих месяцев стерильно-безликого бокса с никогда не гаснущим светом, голыми стенами и полом и неподвижным безвкусным воздухом запахи казались цветными и осязаемыми, а краски — звучными.

Однако, всё приедается, а надо было ещё высушить и причесать волосы… А потом где-то внизу найти столовую… которая, надо думать, тоже не похожа на забегаловку с соседней улицы, где они с бабулей как-то перекусили горячими пирожками… А силы на исходе, как поняла Миль, когда присела на минутку перед зеркалом, а подняться не смогла.

«Отдохну немножко», — решила она, кутаясь в пушистый халат. И, выронив расчёску, заснула, опустив голову на подзеркальный столик.

Спала и не слышала ни стука в дверь, ни того, как дядя, потоптавшись возле, догадался-таки перенести племянницу в постель, а потом сидел рядом, разглядывая свою вдруг переставшую болеть ладонь, обычно затянутую в перчатку: за долгие месяцы он привык к этой боли, которая если и становилась порой слабее, то ненамного — а теперь не болела совсем! Как и предсказала мать, ожог не удавалось залечить никакими средствами, лучшие целители клана разводили руками. Хорошо ещё, что рана не увеличивалась — значит, он не был такой уж свиньёй — но ведь и не уменьшалась… А тут перестала ныть. Только оттого, судя по всему, что ладошка спящей девочки случайно легла на его ладонь.

Ах, мама, мама…

Ну, как ни хорошо, а нельзя же сидеть здесь вечно.

Стараясь не потревожить, он осторожно прикоснулся губами к детским пальчикам, снял их со своей ладони и вышел. Отец ждал к обеду.

Ждал обоих, но не удивился, увидев, что сын пришёл один. Дорога была долгой и далась девочке нелегко, да и привезли её не то чтоб из санатория.

— Это даже хорошо, что она сейчас спит. Быстрее придёт в себя, — заметил Ксанд. — А ты-то почему плохо ешь?

Сам он ел с аппетитом и пребывал в отличном настроении. Юрий понимал, почему. Годы и годы, всю свою жизнь Ксанд воевал. Можно спорить о его методах и потерях среди его бойцов, но нельзя не признавать его заслуг. Выиграв Приз и встав во главе рода в двадцать лет, он правил твёрдой рукой, и то, что изменённые сегодня не боялись жить среди нормальных и могли ходить по земле, не оглядываясь на каждом шагу — во многом и его заслуга. И что битвы с кланами других городов перестали быть смертельными побоищами, а превратились в подобие Олимпийских Игр — пусть и не всегда бескровных, но не на поголовное истребление, а всего лишь с возможным смертельным риском среди игроков-неудачников. И медленно, но верно возрастающий процент прироста населения мутантов стал возможен не без его заботы о каждом ребёнке и взрослом. Да, иногда его забота плотнее, чем кажется разумным, но, как показывает исторический анализ, его решения чаще поздно, нежели рано оказываются единственно верными из всех. И всё же как тяжело бывает подчиняться его воле!