То, что меня не убьёт...-1 - "Карри" - Страница 48

— А меня в детдоме не потеряют?

— Думаю, это мы уладим. Ну, — он встал, — на сегодня достаточно. Ложись спать, Сергей. Спокойной ночи.

И вышел. А Серёга раздевался, чистил зубы, укладывался в постель и всё думал, думал… Он думал — не наговорил ли чего лишнего. Не навредил ли непонятно во что вляпавшейся Милке. И не аукнется ли ему то, о чём он умолчал. И удастся ли вообще отсюда убраться…

А в другой комнате множество людей анализировало запись разговора на предмет его искренности, выуживая то, чего не знал и не мог знать сам мальчик, и выстраивая стратегию использования отношений между двумя детьми на предмет возможности влиять на девочку. И Пётр Данилович тёр руками усталое лицо, рассматривал вещи, имевшие отношение к девочке, и саму девочку, прикидывал, не опоздали ль они все, не тянут ли пустышку, и старался придумать, как бы всей большой и дружной компанией не сесть в очередную лужу.

В «гостях»

Доктора воевали с пациенткой. Пётр Данилович долго смотрел из соседней комнаты сквозь зеркальное окно на их возню, не понимая, что они делают, наконец, вошёл и спросил:

— Кто-нибудь может мне объяснить, что происходит?!

Медики вытянулись, как рядовые на плацу, и отпустили пациентку, которая, не приходя в сознание, сейчас же повернулась на бок и подтянула к себе руки и ноги.

— Вот… — указал на это один из врачей, поправляя на себе растрепавшуюся форму. — Извольте видеть.

— Ну и что? — не понял Пётр Данилович.

— А как нам аппараты подсоединять?! — возмутился медик. — Они рассчитаны на горизонтально-фронтальное положение пациента!

Пётр Данилович подумал, глядя на свернувшуюся клубком девочку.

— Я правильно помню, все ваши приборы так или иначе дублируют друг друга?

— Да, но…

— Значит, в этом случае подключайте только те, которые возможно. Она же дышит сама? Пульс уверенный? Если опасаетесь, придайте сиделку, пусть глаз не сводит.

— А капельницу как?

— Хорошо, одну руку привяжите.

Миль просыпалась и засыпала снова. Чувствовала, как её то и дело переворачивают, колют то пальцы, то плечо, то спину, то ягодицы, обтирают, заворачивают, вливают в рот маленькими порциями жидкости… Но не просыпалась.

А потом проснулась окончательно и убедилась: не приснилось, она точно в больнице. Без интереса посмотрела на людей в привычных белых одеждах. Немного странным показалось, что в белое они затянуты целиком, на руках — перчатки, даже на лицах маски, правда, прозрачные. И приборов столько сразу она раньше не видела. Потом поняла, что все эти приборы сейчас обслуживают её одну, и это её тоже не обрадовало. Значит, ей было совсем плохо. Она попыталась оценить своё состояние, но кроме полной беспомощности ничего не поняла. Кашля вроде нет. Температура… ага, могла бы быть и повыше. А вот и головокружение… Так, вставать не разрешат.

Она закрыла глаза, полежала, соображая. Подвал она помнила, крыс тоже… Как же она тут-то очутилась?

Кто-то рядом прочистил горло, явно привлекая внимание. Ну-ка, кто к нам пришёл?

Пришёл немолодой дядечка в белом халате поверх серого костюма. Сел возле постели, так, чтоб его хорошо было видно. В руках держит блокнот. Стало быть, всё о ней знают, и как звать, и всё остальное. Милиция, что ли?

Миль ему кивнула. Дядечка улыбнулся:

— С пробуждением, спящая красавица. Я — Пётр Данилович. А ты у нас Мила Ратникова. Девяти лет. Живёшь с бабушкой в Талицком переулке, в доме номер шесть, в квартире двадцать второй. Должна была явиться на учёбу в седьмой «В» класс восемьдесят восьмой средней школы, но не явилась. Расскажешь, что случилось?

Он положил ей на живот блокнот с ручкой. Миль блокнот приняла. Держать его было непривычно трудно. Ручка норовила выскользнуть из рук. С каких это пор милиция занимается нерадивыми школьницами? Нет, не милиционер это.

«Бабушка нашлась?» — написала она. Пётр Данилович прочёл и дрогнул лицом — Миль показалось, что хотел усмехнуться, но сдержался.

— Нет, не нашлась, — ответил он. — Почему ты не пришла в милицию?

Миль пожала плечом. Валим всё на бабушку, она бы простила.

«Надеялась найти бабушку. А милиционеры отдали бы меня в детдом, я туда не хотела».

— Неужели пропадать с голоду, ночуя по подвалам, было лучше?

«Не знаю. Детдомовские такие противные, злые… И я хотела быть свободной».

— Что, все они такие уж злые? — недоверчиво поднял он брови.

«У меня был только один друг из детдомовских. Остальные — враги».

— Этот друг — Барков Сергей? — спросил он вроде бы между прочим.

Миль кивнула, и он сказал:

— Он тебе и правда друг. Это он тебя спас — нашёл в подвале и вытащил оттуда. Хочешь с ним увидеться?

Он ещё спрашивает! Серёга, вот как, ведь надо же — нашёл. Не милиция, не эти.

Серёжка встал на пороге и не решался подойти. Переживает, чудак. Миль приподняла руку, махнула ему — иди сюда. Он подошёл, неловко встал с другой стороны постели. Пётр Данилович с интересом наблюдал.

Миль потянула Сергея за халат — наклонись. Он послушно пригнулся, Миль его легонько чмокнула в щёку. И написала в блокноте:

«Ты молодец, братик. Спасибо тебе. Мы, наверное, больше не увидимся, ты не грусти, ладно? Бабушка не нашлась, но у меня есть другие родственники, они заберут меня. Не торчи ты в этой больнице, не пропускай учёбу. Хватит того, что я недоучка. Бабушка мне сказала — надо жить. Я живу. И ты живи. Понял?»

Вырвала лист и отдала ему. Пётр Данилович проводил листок цепким взглядом. Несомненно, он отнимет его у Серёжки. В любом случае, прочтёт. Ничего страшного, лишь бы и Серёга прочёл. И посидел ещё немного, прежде чем уйти навсегда.

«Расскажи мне, где ты был всё лето?» — попросила она, заставив его сесть на край постели, раз для него не приготовили стула. Он начал рассказывать. Они оба так явно игнорировали Петра Даниловича, что тот где-то посередине извинился и ушёл, что Миль только приветствовала.

«Не надейся, он нас всё равно слушает. Работа у него такая», — написала она.

— Кто бы сомневался, — ответил он, и оба засмеялись. То есть Сергей засмеялся, а Миль лишь поулыбалась — откуда силы смеяться. Веки у неё вскоре потяжелели, стали закрываться, и Сергей, заметив это, решил прощаться.

«Посиди, покуда я не засну, ладно?» — попросила его Миль, прикоснувшись к его рукаву там, где, она знала, под рубашкой обнимал запястье плетёный браслет. И Сергей сидел, пока её рука не соскользнула на постель, свидетельствуя об окончании визита. Но, поскольку его никто не гнал, не ушёл. Укрыл Миль до подбородка и тихонько замычал… колыбельную. Ту, которую напевал когда-то сестре.

Из-за прозрачного зеркала на них смотрели глазки камер и глаза людей.

Сергей вернулся в детдом тем же вечером. В конце концов, он всегда был под рукой, окажись он вдруг нужен. Организации, занимавшейся сейчас Миль, нужна была только девочка. В тех редких случаях, когда удавалось вычислить маленьких ведов, с ними обращались насколько могли бережно, всячески развивая их способности. К сожалению, это случалось слишком редко, и дети, поначалу так радовавшие проявлениями невероятных сил, начинали вдруг буянить и затем быстро гибли. Или впадали в другую крайность и теряли способности напрочь. Количество выявленных и выловленных ведов было слишком невелико для накопления статистических данных, а объяснить, в чём тут дело, было некому — изменённые, хотя и грызлись друг с другом, но властям своих не сдавали. Более того — за каждого ребёнка вставали грудью, объединяясь по мере надобности с кланами даже и из других городов. Каким-то образом рано или поздно они всегда пронюхивали, и что кто-то из них в плену, и где он находится. И спецслужбы при всей своей мощи предпочитали не обострять отношений: рассеянные среди населения, веды жили тихо-мирно, пока их не трогали, но вмиг становились серьёзной проблемой, почуяв угрозу своему будущему. Их можно было понять: к человечеству у них накопился немаленький счёт.