То, что меня не убьёт...-1 - "Карри" - Страница 44

Его тёмный силуэт исчез за дверью. И тогда бабушка начала оседать. Медленно, кренясь, как большой корабль. Оплывая, как свеча. Глаза её не отрывались от взгляда внучки, не мигали, светясь нежностью и печалью.

— Слушай меня, моя девочка. Твоё полное имя — Мильгаррад-хиз-Грай-хиз-Аххар. Это — твой дом, твоё гнездо. Я передаю тебе с моей любовью всё, чем владела по праву. Владар десять лет пытался сделать из Юрки своё подобие. Он знал, что добром наша с Юркой встреча не закончится и всё-таки послал его… Теперь ты одна. Не держи зла на моего сына, я дала ему второй шанс стать человеком, дай и ты. Прости меня, девочка…

Бабушка уже не походила на себя, став чем-то бесформенным, и только взгляд странным образом оставался её взглядом, он не отрывался от глаз внучки, не отпускал её, хотя уже угасал… угас.

Отпустило.

Миль шевельнулась, посмотрела на то, что было бабушкой… На полу лежало что-то серое, быстро теряющее очертания… Вот уже осталась лишь тень. Вот и тень растворилась. И нет больше ничего. Только тишина. На столе стоят две чашки с чаем, пар ещё идёт.

Горит свет.

Жужжит холодильник.

Тикают часы.

Как страшно и пусто.

Пустое время

Какое-то время Миль не помнила себя. Потом увидела, что сидит на полу в коридоре. Попыталась встать, но ничего не вышло. Только ткнулась лицом в пол и так лежала, не помня, сколько. Вокруг становилось то темнее, то светлее. Повернулась на бок. В поле зрения попала рука. Когда рука шевельнулась, Миль поняла, что это её рука. Показалось забавным, что вот лежит её рука и шевелит пальцами. Откуда-то появилась вторая рука, потрогала первую. Значит, их у меня две. И обе зачем-то двигаются. А что ещё у меня есть? Что-то есть…

… Глаза опять открылись. А, руки. Привет. Вы ещё шевелитесь? А я — нет. Я — лежу. А чего лежу? Всё отлежала уже. Повернёмся? Господи, слабость-то какая…

… Я ещё тут. Кажется, что-то надо делать? Что? Как?…

— И сколько ты будешь лежать?

Кто это говорит? Бабуль, ты? А что, пора вставать?

— Если ты не встанешь, то тут и останешься. Поднимайся, девочка. Надо жить!

Бабушка, милая! Ты где? Встать не встала, но уже ползу. Где это я? Ой, не туда…

— На кухню, там есть вода. Тебе надо попить. Сначала — попить. Сюда, сюда, правильно!

…Ага, это — кухня. Вода бывает: в раковине… нет, это слишком далеко. Стол ближе. Но на него не залезть. Скатерть. Берём и тянем. Всё будет на полу… Ой, что скажет бабушкаа…

Чашки звонко разлетелись на куски. Любимая бабулина чашка! Чайник свалился тоже, но в нём воды очень много, вся не выльется. Присосавшись к чайнику, Миль сделала несколько глотков, после чего забылась прямо в лужице, в обнимку с чайником. Проснувшись, первым делом напилась ещё, как следует и… села прямо. Голова кружилась и звенела, как после болезни, все жилочки в теле подрагивали и тряслись, в глазах периодически темнело… слово какое смешное — пе-ри-о-ди-чески! Сидела и глупо хихикала, пока не поняла, как это глупо.

Желудок свело жестоким спазмом. Что тут можно съесть? По всему полу валялись пирожки, твёрдые, как булыжники. Нет, их всё равно уже есть нельзя. А вот кусочкам сахара ничего не сделалось. Сахар и вода… ммм, как вкусно! Но мало.

Холодильник! Кормилец! Отковыряв, наконец, дверцу, уставилась на полки. Рай, наверное, выглядит примерно так.

Бульон из супа она хлебала жадно, но осторожно, чтобы не лишиться доступной еды. Поварёшка казалась очень тяжёлой и неудобной, всё норовила вывернуться из рук… Задвинув кастрюлю подальше на полку, закрыла дверцу, с тоской прикидывая, что вот в следующий раз опять придётся её отковыривать… И заснула возле кормильца, крепко сжимая поварёшку.

В следующее пробуждение она уже смогла встать. Налив воды, вскипятила чай. Собрала с пола следы катастрофы, старательно не думая, где здесь лежало, испаряясь, то… что было бабушкой. Потом удивилась — ничего нет. Совсем!

Не сейчас. Ещё будет время подумать и погоревать. Сейчас надо жить дальше. Сходить в туалет, умыться. Суп разогреть.

В зеркале она узнала только платье. Ему не повредили ни долгое путешествие ползком по квартире, ни валяние в луже чая, ни несколько дней непрерывной носки, когда Миль и спала в нём, не раздеваясь. Она только и делала поначалу, что спала и немного ела. Супа и других запасов хватило непривычно надолго. Придя в себя, она с ужасом вспомнила то странное состояние сразу после бабушкиной… бабушкиного… исчезновения, когда её самой как бы и не было. А что было — она не могла сказать.

Она долго не заходила в бабушкину комнату. Потом всё же переступила порог. Постояла, посмотрела. На открытой машинке всё ещё лежала ткань, нитки, остатки кружев и всё прочее. Как будто бабушка отошла на минутку и вот сейчас вернётся… Поймав себя на том, что уже давно стоит тут и плачет, вышла. В следующее посещение решила всё прибрать — бабушка не одобрила бы такого непорядка. И прибрала. Странно, после этого заходить в её комнату стало легче.

Несколько раз зеркало на дверце гардероба мутнело. Миль равнодушно проходила мимо.

За окном сменялись дни. Пожелтели-покраснели листья на дворовых деревьях. Зачастили дожди, тихие, без гроз. Включилось отопление. По двору часто проходили школьники с портфелями. Миль всё это было безразлично. Она листала старинные бабушкины книги, вязала то носки, то варежки. Рисовать не тянуло. Открыв свой альбом по макраме, она обнаружила, что не видит тех потайных записей, которые проступали сквозь зарисовки. Попыталась сделать надпись в воздухе и потерпела неудачу. Внутри, там, где живёт душа, ничто не шевелилось, не горело.

Ничего не хотелось. Ничего и не моглось. Впервые ничего не снилось — так, пустое мельтешение обрывков чего-то невзрачного, вроде серой половой тряпки, лохмотья, клочки, грязь, пыль. Спать ложиться приходилось через силу. Тем более что часто заснуть и вовсе не удавалось.

«Это что со мной?» — мысль не вызвала никаких чувств. Жить было скучно. Но бабушка сказала, что надо. И Миль жила. Как-то. Зачем-то.

В конце концов, закончились продукты.

Деньги у неё были — то есть, раньше они были у бабушки, Миль знала, где. Составив список, подсчитала, сколько ей нужно, и взяла требуемую сумму. В прихожей долго таращилась на вешалку с одеждой, прежде чем поняла, что не так: вещи висели ещё летние, а на улице давно сентябрь. Наконец, собралась, взяла большую сумку, ключ, шагнула через порог, спустилась на один пролёт… Вспомнила, что не взяла бидон для молока, вернулась…

Двери в квартиру не было. Вот так — не было, и всё тут. Вот двадцать третья квартира, вон — двадцать четвёртая. Двадцать второй нет. Гладкая стена. Пока она тупо пялилась на крашеную зелёной краской поверхность, глаза начали отворачиваться направо-налево, слезиться…

Эй, я точно помню: вот здесь была дверь в нашу с бабушкой квартиру. В мою квартиру, ясно?!

На миг дверь вроде проступила… нет. Никакой двери. И что теперь делать? Родной дом её не признаёт. Это вызвало лёгкое недоумение, но не разбило сковавшего душу безразличия.

Повернувшись к отрёкшейся от неё квартире спиной, Миль зашагала вниз, вниз, вниз… Прочь.

В сентябрь. В дождь. В никуда. В куда придётся…

– --------------------------------------------------------------------

В е д а

Не вовремя она оказалась на улице. Хотя это никогда не бывает вовремя. Родной дом не должен отрекаться от своих. Что-то тут было не так…

Днём ещё туда-сюда, магазины, поликлиники, библиотеки, почтамт, вокзалы. Много мест, где никто не обратит внимания на одинокого ребёнка, если вести себя правильно и прилично выглядеть. Миль их варьировала, чтобы не примелькаться. Денег при ней было немного, но пришлось потратиться на расчёску, мыло, зубные щётку и пасту и полотенце — всё самое дешёвое. Туалеты были доступны почти везде, там можно было и зубы почистить по-быстрому. Но причёсываться приходилось там же, где проснёшься. Миль уже обдумывала, не расстаться ли с косой, уж больно много она требовала ухода, но пока не решилась. Каждый вечер вставала проблема ночлега — на чердаках спать было слишком холодно и неудобно, хотя почти всегда там находился подходящий угол и что-нибудь для устройства лежака. Да и очень уж непросто было после такой ночёвки выглядеть чистой. Куртка из голубой скоро станет серой. Несколько раз Миль удавалось спрятаться перед закрытием в библиотечном туалете и поспать в тепле, но тут проблемой было не проспать и незаметно выйти обратно. В другие ночи она ухитрялась затаиться в среди хлама в подсобке магазина, среди швабр и картонных коробок… пока коробки однажды не исчезли. Если бы комнату красного уголка не запирали, там был бы прекрасный ночлег — мягкие кресла, тепло… Но она почти всегда стояла пустая и запертая.