То, что меня не убьёт...-1 - "Карри" - Страница 21

И ледяные скульптуры: под ёлкой по кругу, как на карусели, шли парами коричневые медведи, серые волки, оранжевые лисы и стоявшие столбиками белые зайцы ростом с Миль. Все эти звери словно шествовали за ледяными санями с упряжкой белых лошадей, которыми правил, стоя в санях, сам ледяной Дед Мороз. На пустой скамейке за его спиной мог сколько угодно сидеть любой желающий. Хоть он примёрзни.

А на углу вдоль ограды Летнего парка затылком к площади сооружали огромную ледяную голову в шлеме. Рот у Головы был широко раскрыт, и, если взобраться в него по ступеням, что располагались со стороны затылка, то можно было скатиться по бороде далеко-далеко, до самых ларьков, закрытых на зиму. Разумеется, в весёлой компании…

Бабушка неоднократно водила туда Миль и ни в какую не хотела отпускать её туда одну или вместе с соседскими ребятами. Приходила и сидела где-нибудь в сторонке. Как она ухитрялась вязать на таком морозе, пусть даже и в перчатках, уму непостижимо…

Чуть в стороне от площади с ёлкой, в старом одноэтажном здании, располагался хлебозавод. Окна его выходили прямо на тротуар. В сиреневых, морозных сумерках поспевала вечерняя выпечка, и добрый хлебный дух плыл в морозном воздухе надо всей округой — такой густой, что хоть ножом режь, да с маслом ешь. Ребята по пути домой неизменно сворачивали к широким окнам, светящимся тёплым, жёлтым светом. За окнами сновали женщины в высоких, белых колпаках, одетые в белые же лёгкие, с короткими рукавами, одежды, и дети, прильнув носами к стеклу, внимательно следили за выемкой хлеба, булочек, батонов, калачей… Бурчали их голодные желудки…

И часто им везло, кто-то из работавших в цехе женщин не выдерживал, створка окна сдвигалась вверх, в клубах пара появлялась одна из этих хлебных богинь, и из её пухлых рук под дружное, восхищённое: «Спаси-и-ибо!» — ребятам совершенно бесплатно доставалась пара изумительных золотистых калачиков. Калачики всегда делились на всех — и никто не мог отказаться.

А вы бы отказались?!

Мелочи

Почему-то всё хорошее всегда кончается быстрее, чем плохое — зато и помнится дольше. Кончились и каникулы — а ведь поначалу казалось, что никогда не кончатся. Но вот пролетели, оставшись в памяти, как один большо-о-ой шар-сувенир, в котором, если его встряхнуть, идёт снег. Можно встряхнуть — и, как наяву, увидеть свой танец в розовом платьице, и счастливые глаза девочки с куклой… Встряхнёшь ещё раз — и катишься с горки, подскакивая на ухабах… А вот бабушка примеряет связанные внучкой варежки и смеётся — красивые варежки, нарядные, только обе — на левую руку… А вот они с бабулей пекут лепёшки, и бабушка своим, особым, способом выгоняет из кухни чад, потому что Миль зазевалась… А вот — голуби слетелись на угощение… И ещё — мокрые валенки сохнут на батарее, а Миль с бабушкой, закутавшись одним пледом, пьют на диване горячий чай с малиновым вареньем, и прогулки на сегодня закончены — нечего было по сугробам лазать…

Мелочи… Милые сердцу, тёплые, уютные, драгоценные только для тебя. Согревающие и спасающие душу всю жизнь — назло любым гадостям. Богатство, которого не потеряешь и которого никому не отнять. Лекарство от пустоты одиночества и шанс выжить, когда прижмёт…

А от других мелочей — когда порежешься, или разобьёшься в кровь, или когда кто-то обзовёт незаслуженно и обидно — бабушкино утешение:

— Это всё мелочи и глупости, от этого не умирают, так ведь? — не умирают, кивала Миль. — Ну, а раз так и это тебя не убьёт — терпи и делай выводы, станешь сильнее.

«Но она сказала, что я — … Даже написать не могу, что она сказала. И это не впервые».

— Ну и что — это правда?… Нет. Так почему же это тебя задело? Ладно бы — я тебе такое сказала, пусть и не всерьёз — вот от меня это было бы обидно, потому что по-настоящему могут ранить только свои. А так — какая-то свиристелка насвиристела, подумаешь! И вообще — умные люди не обижаются. Они делают — что? Правильно: вы-во-ды. Ну, так какие выводы ты делаешь из её… э… слов?

Миль покусала кончик ручки, склонилась над блокнотом:

«Что эта дура мне не подружка и что, если не перестанет нарываться, то получит».

Бабушка поцокала языком, качая головой:

— Первый вывод правильный. По поводу второго… А если она окажется сильнее и не она, а ты от неё получишь?

Миль пожала плечами:

«Знаешь, побеждает не тот, кто круче. А тот, кто себя не жалеет и кому терять нечего. И даже если она мне наваляет, то и ей тоже достанется, и в следующий раз она крепко подумает, прежде чем со мной связываться. А то ей кажется, что она — самая-самая и всё для …»

Дописать она не успела — бабушка читала через плечо и тут же спросила:

— Ух ты, как всё серьёзно-то. И откуда такое глубокое знание вопроса?

«Сама удивляюсь, бабуль, почему у меня всё не как у людей. Считаешь, я не права?»

Мария Семёновна стояла за её спиной, и девочка не видела слёз, вдруг наполнивших бабушкины глаза. Но голос, ответивший ей, был спокоен и ровен, обнявшая рука не дрогнула:

— Я сейчас скажу совершенно непедагогичную вещь. Ты права. Но. Можно ведь обойтись и без побоища? Предупредить её на первый раз?

«Интересно, как? Она неграмотная! Но наглая!»

Бабушка незаметно вытерла глаза и предложила:

— Может быть, мне с ней поговорить? Она всего лишь маленькая глупая девочка. Обычная. Злая и несчастная. А тебе потом будет стыдно.

Миль опять пожала плечиком:

«А ты не можешь. Вообще-то такое бывает каждый раз на новом месте. Ты не волнуйся, я помню Анну и… всё помню. Просто иногда надо учить таких, как эта. Пока они ещё маленькие и глупые».

Подумала и дописала: «Ладно, не бойся, я её предупрежу». И добавила: «Ты не приходи больше в студию, хорошо? Не надо».

Чем, несомненно, очень «успокоила» бабушку. Но поделать Мария Семёновна не могла ничего.

Потому что Миль действительно была права — кто-то должен был объяснить местной «королеве» то, что не сумели родители. Миль с этим отлично справилась — у неё был нехилый опыт. Сначала она проигнорировала брошенные ей слова. Но «королеву» это только раззадорило. Следующие фразы вышли из её розовеньких уст ещё более хлёсткими и обидными. Миль в ответ медленно обернулась, погрозила пальчиком и укоризненно покачала головой. «Королева» издевательски засмеялась, передразнивая её. Некоторые дети в студии тоже засмеялись, не понимая, впрочем, над чем, — так, чтобы поддержать веселье. У детей такое случается.

Следующих слов, брошенных «королевой», не понял, надо полагать, никто, в том числе, и она сама. Зато понял подходивший к студии учитель — девочка произнесла их звонко, с выражением, явно копируя кого-то. Учитель сбился с шага и приостановился, краснея и оглядываясь — не слышал ли кто ещё. Но в коридоре он после звонка был один.

А потом он помчался в свою студию бегом, потому что оттуда послышались совершенно недвусмысленные звуки битвы. Вернее, избиения.

Бедный Иван Иванович застал совершенно безобразную сцену: Миль с разбегу повалила обидчицу на пол, обхватила ногами, уцепилась за светлые локоны и стала методично хлестать её по лицу, стараясь разбить в кровь, но при этом, памятуя бабушкины наставления, не изуродовать и не выбить противнице зубов. Одновременно она била «королеву» головой об пол и выдирала столько волос, сколько могла. Попутно она драла на ней платье и плевала на неё.

Остальные дети, сбившись в кучку, испуганно, но с интересом наблюдали за процессом.

Оторвать Миль от визжащей «королевы» удалось не сразу и с большим трудом — лишь с помощью сбежавшихся на крики взрослых из других аудиторий. После чего Миль, враз успокоившись, вырвалась из их рук и отошла в сторону, поправляя на себе одежду, потирая собственные синяки и с удовлетворением глядя, как медсестра оказывает первую помощь совершенно деморализованной «королеве», лишившейся не только всей своей красоты и почти всех волос, но, надо полагать, и большей части своих амбиций. Взамен приобретя некоторый, весьма ценный, личный опыт. Доставшийся ей, кстати, не так уж и дорого, как считала Миль.