Кутерьма - Котовщикова Аделаида Александровна - Страница 7

— Струсил? — поглядев на него, усмехнулся Севка.

— Странно как-то… Откуда эти… Васька Большой и Семен Рыжий? Мы никогда о них не слыхали.

— А теперь услышали. Все бывает когда-нибудь в первый раз. Но, ребята, никому ни слова! Это наша тайна. Разболтаете, нам же хуже будет. Слово командира — приказ! Ясно?

— Ясно! — сказал Вартан.

— Ясно! — крикнула Ирка.

— Ясно, — неуверенно, вразброд повторили Коля и близнецы.

Двор, знакомый каждым деревом и кустом, каждой выщербинкой ка каменных плитах, стал как бы чужим. В сущности, он перестал быть двором, а стал «территорией», «местностью». «Территория» эта, как объяснил Севка, принадлежала им и никому больше, но ежеминутно и совершенно неожиданно на нее могли ворваться неизвестные, таинственные и тем более устрашающие Васька Большой и Семен Рыжий. Злоумышленникам было легко совершить нападение, так как ограда существовала только с двух сторон. Всегда это казалось очень удобным: не проходя в ворота и не перелезая через ограду, можно было выйти на соседние улицы. А сейчас никого это не радовало: «их территория» оказалась плохо защищенной.

Возвращаясь из школы, Вартан и Коля настороженно оглядывались по сторонам: побывали здесь враги или нет? Грозных этих личностей мальчики не видели ни разу. Но натворить кое-что те уже успели.

Дня три назад была развалена дровяная кладка. Ванны в доме топились дровами, установить газовые колонки еще только собирались. Во многих квартирах, несмотря на паровое отопление, сохранились и печи, которые нередко протапливали весной и осенью. Словом, дровами люди пользовались, а сараев не хватало. Дрова просто складывали у стенки сарая, обшивая их кое-где листами железа.

Увидев покосившуюся кладку и расшвырянные по земле поленья, тетя Мотя крикнула Вартану с Иркой, бегавшим по двору:

— Это кто не вам разрешил дрова рушить? Вот я вас метлой, пострелята! А ну, помогайте складывать!

Вартан, Ирка и Коля подавали тете Моте березовые полешки и горячо уверяли, что они даже близко к дровам на подходили.

— А кто ж это набезобразничал? Кроме вашей братии, некому озорничать. Севочка-то новый, такой чистенький, аккуратненький, он по дровам лазить не станет.

— Ой! — вдруг сообразил Коля. — Да ведь это, наверно…

Вартан дернул его за рукав.

Другое злодейство произошло вчера. Кто-то бросил ком твердой земли в окно Крахмальниковых. Извилистая трещина разукрасила стекло. На всякий случай мать отодрала за уши ни в чем не повинного Юрку. Рев стоял трубный, носовой и возмущенный.

— Неужели это тоже они… те самые? — страдальчески кривя лицо от жалости к Юрке, спросил Коля.

Севка пожал плечами.

— Разумеется. Хулиганят, чтобы нам попало. Но дрова, стекло — это все ерунда. Такое ли может случиться! Ведь они охотятся за нашими головами.

— Но что мы им сделали? — недоумевал Коля.

— Ты же читал бумагу, — сказал Вартан. — Объявили нам войну до конца!

— Но за что объявили войну? — не унимался Коля. — Мы же их не трогали, не видели даже…

— Во-первых, я видел! — заявил Севка. — Они оба высокие, сильные… Да что ты вообще понимаешь в стратегии?

— В стра-те-гии, Коля, ты и правда не понимаешь. — Вартан погладил друга по плечу.

Коля замолчал.

Как-то няня сказала Тине:

— Что-то у нас с Вартиком подеялось? Все озирается, будто чего потерял.

— Ничего я не потерял, — покраснев, быстро сказал Вартан. — Так просто…

Трудновато было Коле. Он привык обо всем рассказывать баб-Ане. А тут нельзя…

Баб-Аня поглядывала на него с беспокойством:

— У тебя ничего не болит, Коленька? Что-то ты часто вздыхаешь.

— Нет, у меня ничего не болит, — со вздохом отвечал Коля.

— А вздыхаешь почему?

Снова тяжкий вздох:

— Нельзя говорить… Тайна!

— А хочется, поди, рассказать? — улыбнулась баб-Аня.

— Терпеть приходится. — Коля перевернулся через голову на диване.

Играя во дворе, ребята теперь особенно не разбегались. В кучке чувствовали себя увереннее. В присутствии Севки они опасались меньше: командир ведь, защитит в случае чего.

Но Севка стал играть с ними гораздо реже. Он уже поступил в школу, в пятый класс, сразу записался в несколько кружков и был очень занят. Случалось, по два-три дня не гулял во дворе.

Ребята по очереди качались на качелях, когда их окликнула тетя Мотя:

— Ну, что, ребятня привольная, уроки-то приготовили?

Толстая дворничиха сидела на скамейке под домом. Когда вот так сидит тетя Мотя, отдыхая, и спицы мелькают в ее руках, любит она поговорить. И можно от нее всякого наслушаться.

Ребята подошли.

— Успеем выучить, — сказал Вартан. — Задано мало.

— Я по музыке урок уже выучила, — сообщила Ирка.

— А нам завтра задано идти к зубному врачу, — сказал Юрка.

— Вре-ешь! — испуганно протянула Светка. — А почему я не слышала?

— Болтала, вот и не слышала.

— Я думала, просто ничего не задано, обрадовалась. К зубному врачу-у! — пропищала она. — Врешь ты все! — И уже замахнулась на брата сжатым кулачком.

— Я т-тебе! — погрозила ей спицей тетя Мотя. — Чего не поделили? Балуют вас, как Бее равно принцев каких. Чего вам, в самом-то деле, не хватает? Вот хоть бы Ирочка: сытенькая, здоровенькая, щеки, как яблочки. Ведь это какое же счастье, что дитё такое передо мной! Посмотрю на нее иной раз и так и вижу другую девочку, не намного Ирочки постарше. Стоит закутанная среди сугробов, а морозище — слезы на щеках вмиг в ледяшку. Личико у нее под платком маленькое-маленькое. А глаза… такое в них… и сказать не могу, сколько горя.

— Это где такая девочка? — спросила Ирка.

— Где? В этом самом дворе, у этого самого подъезда, где мы сейчас сидим. Бреду это я с завода, через плечо сумка противогазовая, а в сумке самое что ни на есть ценное — хлеба пайка. Бреду, ноги слабые чуть подымаю.

— Заболели? — спросил Коля.

— А все тогда так ходили, милый. С голоду. Еды вовсе не было. Блокада. Слыхали такое слово?

— Я слышал, — сказал Вартан.

— И я по радио слышал, — сказал Коля.

— А мы радио мало слушаем, — бестолковым хором признались близнецы.

— А как это — блокада? — спросила Ирка.

— А вот обступили наш город вражьи дивизии, обложили вокруг, что и заяц не пробежит, и не стало питания. Склады с продовольствием от бомб сгорели… Так вот посмотрела на меня девочка из-под платка, что аж пронзило меня, пошевелила озябшими губенками, голосок чуть слышный. «Тетя Мотя, — говорит, — моя мама за водой пошла и давно нету. Она… в прорубь не упала? Я, — говорит, — хочу пойти поискать и не знаю — куда…» Водопровод-то тогда, само собой, не работал, воду в Невке из проруби брали. «Зачем же, — говорю, — в прорубь? Скажешь тоже!» А про себя думаю: очень даже просто — не в прорубь, так где-нибудь в сугроб от слабости свалится и подняться не сможет. Вот стоим мы друг против друга. И вдруг померещилось мне, что ничего на свете нет — ни города нашего, ничего, одни сугробы, деревья застылые, я да эта махонькая. Взяла я ее за руку и домой к ним повела. Вошли, печурка железная еще теплая, на диване малыш под одеялом спит. День был, а в комнате сумерки: окно-то льдом заросло, свет не пропускает. «Вы посидите со мной?» — спрашивает она тихонько. Села я на стул квашней. Потом полезла в свой противогаз, отщипнула от пайки и в рот положила. А крошка на пол и упади. Девочка сразу на колени, под стол полезла, крошку нашарила и мне подаёт. А сама слюну глотает. «Ах вы, фашисты-гады, — думаю, — будьте вы навеки прокляты, до чего людей довели!» Я тую крошку взяла, а взамен чуток отломила от пайки и ей протянула…

Тетя Мотя замолчала, задумалась.

Ирка давно моргала и швыркала носом. Тут она громко всхлипнула и спросила:

— И что… потом?

— Что ж потом? Ясное дело, мы победили. Фашистов от Ленинграда отогнали, в плен позабирали. Кончилась эта страсть на нашей земле!