Школа выживания - Паттерсон Джеймс - Страница 47

— Вполне вероятно. Если их и вправду похитили белохалатники для своих экспериментов, ничего странного в этом нет.

Приподнявшись на локте, замечаю на себе взгляд Клыка. Без слов, нашим условным языком жестов, напоминаю ему, чтобы присматривал за этими странными детьми. Так же жестами он отвечает:

— Отстань, и без тебя знаю.

Последовавший за этим обмен любезностями тоже обходится без слов.

— Ты думаешь, они мутанты? — снова спрашиваю я Ангела в самое ухо. — Они вроде выглядят вполне по-человечески.

Она пожимает плечами:

— Это не ирейзеры. Но то, что они не нормальные дети, это я гарантирую. Больше я, Макс, про них ничего понять не могу.

— Ладно, все остальное выясним завтра. Постарайся заснуть. Вон Тотал уже храпит.

Ангел счастливо улыбается и притягивает к себе свою любимую собаку.

Мой дозор с четырех утра до семи, или, точнее, до тех пор, пока все не проснутся. Мы так привыкли ко всяким неожиданностям, что обычно просыпаемся мгновенно, сразу же готовые ко всему. Поэтому мне не приходится расталкивать ребят по сорок минут. Я и сама тоже проснулась, чуть только Игги коснулся моей руки.

Почему, спросишь ты, дорогой читатель, слепому мальчишке доверили сторожить наш покой и сон? Да потому, что лучше караульщика не найти. Даже таракан не подползет на пятьдесят футов без того, чтобы Игги его не услышал. Когда он на посту, я могу абсолютно расслабиться. Ну «абсолютно» — это, прямо скажем, преувеличение. Абсолютно расслабиться я просто не способна.

В пять часов утра я подложила в огонь дров. Слабый дымок хорошо отгоняет комаров, а во Флориде их полно, даже в ноябре. Разобравшись с костром, обхожу нашу поляну, вглядываясь в тень деревьев. Все спокойно.

Над вершинами сосен занимается день. Сижу и разглядываю деревья. Они, оказывается, ничуть не менее интересные, чем горы Колорадо. Дозор — время совершенно особенное. Но не для разрешения проблем. И не для сотворения проникновенных стихов. Стоит только чем-нибудь подобным заняться, внимание улетучивается, как его и не бывало. Надо просто сидеть, растворившись с землей, с травой, с деревьями, с небом. Со всем, что вокруг. Войти в Зен.

Короче, только было я растворилась, как увидела, что один из приблудных детей просыпается и садится. Мгновенно прикрываю глаза, оставив незаметные щелочки, и дышу спокойно и ровно. Сплю, да и только. Скажи после этого, дорогой читатель, что Макс не первоклассная актриса.

Девчонка озирается и внимательно разглядывает каждого из нас. Газман разметался, откинув руку на свой рюкзак; Клык вытянулся на боку; Надж и Ангел свернулись вокруг Тотала — он посередине, а они, сердечком, по сторонам.

Тихо-тихо девочка потрясла мальчишку за плечо. Он тоже моментально вскочил, напряженный и настороженный. Так просыпаются, только когда пробуждение не сулит ничего хорошего. Тоже осмотрелся. Я так притворяюсь, что сплю, что вот-вот сама поверю, что все это сон. Тем не менее, вижу, как оба они скользнули в лес так бесшумно, что даже Игги бровью не повел.

Выждав несколько секунд и дав им убедиться, что никто их не преследует, так же бесшумно, как они, иду за ними по следу.

Прячась за стволами, перебегаю от дерева к дереву. Хотя они пару раз и оглянулись, все равно меня не заметили. Наконец футов за триста от нашего лагеря оба опускаются на колени. Девчонка достает что-то из кармана грязных джинсов. Это «что-то» было бы похоже на авторучку, если бы она не начала в нее говорить. Значит, передатчик.

Всего один сильный прыжок — и я коротким ударом выбиваю приборчик у пигалицы из рук и хватаю их обоих за шиворот. Они не сопротивляются — только остолбенело и испуганно на меня смотрят. Рывком поднимаю их в воздух:

— Пиццу заказываем на завтрак?

Забавно, насколько все-таки люди разные. Если бы на меня кто-нибудь оскалился со словами «Пиццу заказываем», я бы, не задумываясь, отбрехнулась: «Ага, тебе пеперони?».

Но девчонка с ужасом посмотрела на меня снизу вверх и тут же, закрыв лицо руками, ударилась в слезы. Пацан тоже плюхнулся рядом с ней на колени и тоже заплакал.

— Прости нас! Прости нас, — захлебывается девочка, и я ставлю ее обратно на землю.

Скрестив на груди руки, я грозно уставилась на нее:

— За что простить? Выкладывай подробности.

Она молча показывает на передатчик и смотрит в землю.

— Я не сама! Я не хотела! Они нас заставили. Насильно заставили это сделать…

Поднимаю передатчик и зашвыриваю его подальше в болото. Он с плеском плюхается в воду и тонет.

— Кто вас заставил? — настаиваю я, с полным сознанием, что теперь времени на разговоры у нас в обрез.

В ответ дети только рыдают. Подпихиваю девчонку носком кроссовки:

— Кончайте нюни распускать.

Я знаю, я их запугиваю. Не то чтобы мне было их не жалко — жалко. Но жизнь стаи мне важнее, чем их жалкие жизнишки. Знаю, знаю, дорогой читатель, найдутся люди, и не мало, которые на это запоют, что все жизни одинаково ценны. И, возможно, они даже будут правы. Но эта правда хороша в сказках. А я живу в реальном мире, где и я, и мои ребята — добыча, а эти заморыши помогают нас выследить. Вот и получается простой расклад: или мы, или они. Так что не удивительно, что в моей жизни этот простой расклад — единственное, что имеет значение.

— Они заставили, — продолжает рыдать девчонка.

Тем временем шум разбудил всю стаю. Ребята поднялись и подтягиваются к нам сквозь деревья.

Опускаюсь перед ней на колени и беру за руки:

— Скажи мне! Кто? — я слегка сжимаю ей запястье, и глаза ее округляются.

— Они… — бессмысленно повторяет она и начинает икать. — Те, которые нас украли. Они нас месяцы взаперти держали. Меня — с августа.

— И меня тоже, — говорит мальчик, поднимая голову. Слезы оставляют светлые полосы на его грязных щеках, и он похож на полосатую зебру. — Это они нас к вам подослали. Они нас целых два дня совсем не кормили, чтобы мы лучше старались вас найти. Вот мы и старались. И нашли. И вы нас накормили. — Он снова начинает плакать.

— Они сказали, что если мы вас не найдем, они никогда за нами не придут. И что мы тогда навсегда останемся здесь в болоте, пока нас не разорвут дикие звери. — Девочка уже не так сильно вздрагивает, но слезы продолжают капать у нее с подбородка. — Простите меня. Мы не могли отказаться. — Ее лицо снова сморщивается.

Я понимаю. Они просто пытались выжить. Так же, как мы. Их выбор такой же простой, как у нас: или мы, или они. Они выбрали себя. Я бы сделала то же самое.

Поворачиваюсь к Клыку.

— Принеси наши шмотки. Сматываемся.

Стая бросилась торопливо сворачивать наш бивуак. А я взяла девчонку за подбородок и подняла его, чтобы она могла меня видеть:

— Я все понимаю, — говорю я ровным голосом. — Сидите здесь. Их сюда приведет передатчик. Так что вас найдут. Но нас здесь уже не будет. И вам про нас особо сказать будет нечего. А теперь я вас последний раз спрашиваю: как называется место, где вас держат? Мне нужно имя, название, логотип, все равно что. От вашего ответа зависит, найдут вас целых и невредимых или ваши бездыханные тела. Понятно?

Ее глаза снова вылезают из орбит. Она секунду молчит, чуть заметно кивает и переглядывается с пацаном. Наконец она шепчет:

— ИТАКС, — и опускается на мокрую землю. — Я только знаю, что это большая компания и что она так называется. А больше ничего не знаю.

Поднимаюсь на ноги. Наверняка передатчик вот-вот приведет сюда погоню. Пора сваливать, пока целы. А эти двое пусть остаются лежать здесь, изможденные и грязные. Сунула руку в карман. Извлекаю протеиновый брикет и леденец и бросаю перед ними на землю. Они изумленно поднимают головы, но я уже сорвалась с места и мелькаю среди светлых сосновых стволов. Догоняю стаю, и мы поднимаемся в воздух и удираем.

Опять.

За час мы покрыли почти сто миль. Понятия не имею, что теперь сделают с теми детьми.

— Значит, ИТАКС, — говорю я Клыку.