Розы во льдах - Лейкер Розалинда - Страница 29

– О, Боже! – вырвалось у Бет.

– Вот именно! Именно то же самое подумала и я. Она сказала, что так как в Нилсгаарде никогда не было классной комнаты, она по праву должна быть достойна принцессы. Тогда я и представить не могла, что увижу в этих ящиках, когда их распакуют. – Фрекен Ларсен грустно улыбнулась. – Бедняжка… Всегда старалась всем угодить, но для нее самой дела складывались неудачно. Раньше комната выглядела обычной, но строгой. Ее украшали дубовые панели, взятые со старого судна, когда дом еще только строился. Мне нравилась эта простота, но мать заявила, что классная Джулианы заслуживает более красивой отделки, чем корабельные доски. Она была убеждена, что девочка станет великим ученым, и хотела, чтобы во время занятий ее окружало все самое красивое и изысканное. Не сомневаюсь: фру Рингстад переживала, что сама не училась должным образом, особенно после того, как вышла замуж за образованного человека, и ей хотелось, чтобы дочь компенсировала ее недостаток. Намерения эти были весьма благородны. Я же с ужасом ждала возвращения герра Рингстада. Несколько раз он беседовал со мной о Нилсгаарде, о его прошлом, хотел, чтобы Джулиана тоже знала историю дома. Чувствовалось, что это место ему очень дорого.

Случилось так, что я оказалась дома, когда он вернулся. Услыхав, что она ведет его посмотреть классную комнату, я готова была провалиться сквозь землю. Но фру Рингстад обрадовалась, когда увидела меня, ей не терпелось продемонстрировать географические карты и рисунки и совершенно не подходящие для девочки взрослые книги, которыми она заполнила полки книжного шкафа, напоминавшего пасть дракона. Она раскрутила глобус и пустилась по комнате в пляс, словно сама была ребенком. О, Боже! Она была довольно привлекательной – не то чтобы хорошенькой в общепринятом понимании (у нее были асимметричные черты лица, нос слегка заострен, рот немного великоват, а брови слишком густы), но в целом ее внешность оставляла приятное впечатление. Если бы она не вышла за герра Рингстада, то не сомневаюсь, что недостатка в претендентах она бы не испытывала. Фрекен Ларсен не чувствовала, что несколько переступила границы приличия, обсуждая в столь фривольном тоне покойную жену хозяина. Она понимала, что Бет хотелось бы больше знать о старшей кузине, самой привлекательной из трех сестер, и гувернантка старалась как могла. К тому же Бет умела слушать, и рассказчице было лестно сознавать, что каждое ее слово воспринимается с глубоким вниманием. В Нилсгаарде положение гувернантки было выше, чем просто служанки, а поскольку фрекен Ларсен вела себя корректно и никогда не выносила на обсуждение с посторонними то, что говорилось в доме, ей многое прощалось.

– Как же реагировал, увидев комнату, хозяин дома? – спросила Бет.

Ее собеседница ожидала услышать подобный вопрос. Герр Рингстад обладал нелегким характером, но ему не раз приходилось сносить удары судьбы, поэтому фрекен Ларсен всегда старалась найти для него оправдание.

– Ему надо отдать должное, – сказала она. – Сначала он промолчал. Другой бы на его месте тут же взорвался, а он только сжал губы и прошелся по комнате, внимательно оглядывая вещи и мебель. Я старалась избегать его взгляда и хорошо понимала, что он переживает. Когда он задавал мне вопросы, я отделывалась уклончивыми ответами, не высказывая своего отношения. Однако обмануть его было трудно, он видел, что все сделано не так, но мы оба не хотели, чтобы его жена поняла свою ошибку. Он попросил меня выйти. Жена прильнула к нему, и лицо ее светилось счастьем.

Фрекен Ларсен сделала паузу, потом рассказала, как, закрывая дверь, успела заметить, что он обнял жену и нежно поцеловал.

Женщина вспомнила, как эта мельком увиденная сцена пробудила и в ней жажду собственного счастья, как она остро позавидовала хозяйке, которая любила и была любима. – Естественно, я не могла расслышать, что он сказал жене, но ее отношение к комнате не изменилось, она была по-прежнему счастлива. Герр Рингстад не сказал ни слова на следующий день, только велел заказать все, что мне было нужно для занятий, и мы приступили к урокам. Девочка подавала надежды до того злополучного дня, когда…

– У вас есть личное мнение насчет того, почему умерла фру Рингстад?

Гувернантка неопределенно пожала плечами.

– Пожалуй, нет, разве что… – она замолчала, так как в класс влетела запыхавшаяся Джулиана, за ней следовал слуга с кувшином лимонала и тремя стаканами. Продолжать разговор стало невозможно.

Выпив лимонада, Бет вышла и поднялась в спальню, чтобы собрать вещи. Затем спустилась вниз в надежде найти кого-нибудь, чтобы поблагодарить за приют.

Анны нигде не было видно, но Пауль вышел из кабинета и стоял, опираясь о дверь.

– Уже уходите? Побудьте еще немного.

– Нет, благодарю вас, – произнесла Бет вежливо, хотя не испытывала симпатии к этому человеку, более того – чувствовала что-то похожее на отвращение, потому что всего за несколько часов он успел изобразить страстную любовь к ней, а потом то же самое повторил с другой женщиной. Бет ощутила острую ревность и устыдилась ее.

– У меня много работы. Очень ценю ваше гостеприимство, с удовольствием бы осталась в Нилсгаарде, но дела не ждут.

– Надеюсь, что вы полностью оправились от вчерашнего и что ушибы не причиняют сильной боли. – Тон его показался Бет излишне сухим, она вспомнила его страстные поцелуи и невольно покраснела.

– Спасибо, через несколько дней заживет Очень обязана за свое спасение.

– Я думал, что вчера мы договорились никогда больше не упоминать об этом страшном событии.

Но Бет показалось, что о другой стороне вчерашнего приключения он не прочь вспомнить: обычные фразы звучали для нее тайным призывом.

Бет не сознавала, что ее порозовевшие щеки и светящиеся чувством глаза не вязались со сдержанным тоном. Лучи солнца падали от окна на ее густые темно-рыжие волосы, придавая им золотистый оттенок.

– Как это тактично, что вы позволяете мне забыть о собственной неосмотрительности, когда я сбилась с тропинки в горах! Обещаю, что никогда не упомяну об этом впредь.

Бет была рада, что обратила его слова в свою пользу и дала ясно понять, что она думает о вчерашнем эпизоде.

– Теперь мне пора идти.

Он пошел впереди нее, чтобы открыть дверь, и у порога пообещал:

– Как-нибудь в скором времени я покажу, где можно найти арктическую розу.

– Может быть, вы скажете сейчас?

– Вам понадобится проводник.

Бет не хотела идти с ним, но период цветения розы подходил к концу, на севере осень наступает быстро.

– Хорошо, я согласна, – ответила она.

Увидев сквозь деревья старый дом, Бет вспомнила, что пережила ночью, но решила, что если подобное повторится, она встретит непрошеного гостя лицом к лицу, и будь что будет. Надо было прошлой ночью так и поступить: Бет теперь жалела, что не обернулась и не выяснила, кто за ней наблюдал. Сделай она это, не пришлось бы стать свидетельницей визита Пауля в спальню Анны.

Войдя в дом, Бет с облегчением убедилась, что все стоит на своих местах. Стало веселее на душе. Мурлыча под нос мелодию, она направилась в спальню, намереваясь распаковать пакет с вещами, которые фрекен Ларсен приносила ей в Нилсгаард. И вдруг на что-то наступила. Ужас сковал ее – это был клин, один из тех, которые столяр забивал в дверцы встроенной кровати, клин, который не вытащил бы даже сильный мужчина. Бет подняла его с пола, не сразу овладев собой, и подошла к шкафу. Одна задвижка была в порядке, вторая болталась, дверь оказалась приоткрыта, внутри зияла темнота. Схватив вторую дверцу за ручку, Бет распахнула обе створки, дрожа от страха, что снова увидит женщину со спутанными волосами, лежащую лицом к стене, как в первый день приезда. Но она ничего не увидела. Ничего. Те же доски кровати и обитые деревом стенки. Каким образом выпал клин? Вибрация, вызванная обвалом, не могла ощущаться в доме.

Она вставила клин на место и захлопнула дверцы. Раздался дребезжащий звук из нижнего ящика. Бет обратила внимание на то, что он был слегка выдвинут. Встав на одно колено, она взялась за ручку, чтобы взглянуть внутрь, и подумала, что дверца могла открыться, когда выдвигали ящик. То, что она увидела, привело ее в содрогание. Рисунки и наброски, все, на что ушли часы и дни работы в Тордендале, было изодрано в клочья. Папка, сделанная из добротной кожи, – она лежала на рабочем столе, – была разрезана на узкие полосы острым ножом и брошена поверх рисунков в ящик.